[519]. Вышедшие на улицу владельцы магазинов и высунувшиеся из окон соседские головы предупредили мужчину о том, что на этой улице он находится под наблюдением. А значит, у него не было шансов сделать что-то предосудительное и остаться незамеченным.
Через подобные тонкие этнографические наблюдения Джекобс поднимает очень важный вопрос уличной безопасности, интересовавший социологов еще с момента зарождения Чикагской школы. Тогда, развивая теорию социальной дезорганизации, исследователи стремились определить формы социогеографического распределения девиантного поведения людей и изучали с этой целью, как различные характеристики социальной среды проживания оказывают влияние на уровень преступности в том или ином соседстве[520]. В истории, рассказанной Джекобс, с одной стороны, сама материальная конфигурация улицы помогала предотвращать происшествия: ее характеризовали «четкое разграничение между публичным и частным пространствами», а также здания, обращенные окнами к улице, полной событий, за которыми интересно наблюдать. С другой стороны, сложившиеся связи между жителями Гринвич-Виллидж также сыграли свою роль. Согласно исследованиям, наличие сильных социальных связей между соседями способствует более успешному решению социальных проблем на городских территориях[521], в частности – обеспечению безопасности. Р. Сэмпсон предложил понятие «коллективной эффективности» (collective efficacy) для того, чтобы объяснять, как разнится уровень преступности в соседствах со схожими структурными социодемографическими условиями[522]. Это понятие отражает уровень сплоченности и доверия между жителями, общности понимания того, что такое беспорядок и как следует с ним поступать[523], а также готовности участвовать в жизни соседства для достижения общего блага[524], подавления отклоняющегося поведения и поддержания социального порядка[525]. Исследования показывают, что высокий уровень коллективной эффективности связан с низким уровнем преступности, а также с низким уровнем воспринимаемого беспорядка и страха виктимизации[526].
Можно предположить, что если бы Джекобс измерила уровень коллективной эффективности у жителей Гринвич-Виллидж, он оказался бы высоким, чего на первый взгляд не скажешь о жителях петербургских новостроек. Высотные дома, по выражению исследовательницы, «высасывают» жизнь с улиц, лишая ее глаз и тротуарной жизни. Следуя этой логике, один из критиков российских новостроек спрашивает: «Вы можете представить, что в Кудрово или на Парнасе [то есть в „Северной долине“] кто-то пожалуется, что в их двор или подъезд зашел кто-то чужой?»[527] – предполагая, что ответ на этот вопрос очевиден. Действительно, о каких плотных соседских связях можно говорить применительно к жителям двадцатидевятиэтажных домов, на каждой лестничной площадке которых размещается до двадцати квартир, а с верхних этажей едва можно рассмотреть людей внизу? Жители плохо знают своих соседей: в «Северной долине» большинство из них знакомы лишь с максимум пятью из них в подъезде, 42 % и вовсе не общаются с соседями по этажу[528].
А теперь обратимся к происходящему в «Северной долине». Как мы знаем из постов в социальной сети, в одном из высотных домов кто-то вывесил на лоджии красное полотенце. Это событие могло так и остаться незаметным повседневным моментом, если бы житель дома напротив не опубликовал в группах «ВКонтакте» обращение к соседям с вопросом о том, что означает красная материя в окне: «Подскажите, на [адрес дома], на верхних этажах постоянно вывешивают красную простынь, что это значит? Там что, кто-то ветрянкой болеет?»[529]
День ото дня «красное полотенце» притягивало все больше внимания. Соседи размышляли, не является ли это просьбой о помощи, и еще несколько раз интересовались в постах и комментариях тем, что происходит с полотенцем – «Кто рядом живет, сходите, посмотрите, полотенце еще висит???» – и тренировались в остроумии, отвечая друг другу, например, что это «призыв голосовать за коммунистов». Хотя повод для мобилизации соседского интереса был смехотворный, среди шуток в комментариях оставался подвешенным вопрос: что же происходит? В конечном счете появился еще один пост, в котором хозяин полотенца сообщил, что обсуждения во «ВКонтакте» накалили ситуацию настолько, что вмешалась администратор дома: сотрудница управляющей компании определила номер сомнительной квартиры и решила разобраться в ситуации. Снабдив пост фотографией полотенца, сделанной изнутри квартиры (для подтверждения своего статуса хозяина полотенца), автор поста настоятельно требовал оставить его в покое, поскольку полотенце в окне – вопрос сугубо частный:
«Анонимно. Уважаемые и не очень, бдительные соседи, будьте любезны оте****** от моего полотенца которое висит на [адрес дома], уже не смешно, звонит УПРАВДОМ и интересуеться причиной, почему оно висит! Потому что я так захотел! Следите за своими окнами… идиоты!»
Подобные частные происшествия постоянно становятся известны всему району, появляясь в форме постов и комментариев на страницах соседских групп. Если появление красного полотенца в окне едва ли может показаться захватывающей историей о безопасности в районе новостроек, другие касаются более серьезных вопросов. Так, например, у автомобилиста, задевшего при парковке соседнюю машину и сбежавшего с места аварии, мало шансов остаться незамеченным, поскольку о нем уже знает сеть соседского контроля, включающая глаза, камеры смартфонов и группы «ВКонтакте». Когда Сергей стал свидетелем подобного ДТП, он сразу написал в соседскую группу: «Криворукий водила на Шевроле Лачетти [госномер] притёр правую переднюю дверь белому Мицубиси ASX [госномер] во дворе [адрес] запаркованному в середине». В комментариях он поясняет, что «сидел спокойно машину грел, смотрел на этот цирк и пару раз сфоткал. […] Цель исключительно помочь поймать сбежавшего рукожопа». Однако пост привлек внимание не только хозяина машины, но и соседей, которые стали обсуждать правила парковки во дворе и обсудили потерпевшего, который парковался «посередине дороги», то есть нарушая правила и мешая проезду других автомобилей.
Другая история – опубликованное на стене онлайн-группы соседства наблюдение Алины за тем, как компания детей играла на газоне и испортила разбитую кем-то клумбу. Жительница сделала серию фотографий из своего окна на одном из верхних этажей высотки и написала пост: «Не знаю чьи потрясающие дети разобрали клумбу и топча газон били бутылкой деревья, но одного из них зовут Максим. На замечания взрослых окружающих не реагировали: прятались, а потом продолжали снова». В комментариях нашлись соседи, которые узнали Максима и его товарищей, определили, в какой квартире он живет, и обсудили, как следует воздействовать на ребенка и его родителей.
Расследование детской атаки на зеленую зону – это пример того, как гибридный тротуар в «Северной долине» выполняет и другую важную функцию – социализации детей. Подобно истории Джекобс о том, как ее сын оказался под временной опекой соседа по улице, слесаря мистера Лейси, Максим из «Северной долины» оказался под наблюдением взрослых, которые не только сделали ему замечание, но и коллективно обсудили нормы поведения детей на улице. К сожалению, не известно, сообщил ли кто-то родителям Максима о его проделках или этот эпизод по выработке общих правил поведения остался лишь на страницах группы в социальной сети.
В течение дня на территории района происходит постоянная фиксация ситуаций, которые жители расценивают как нарушение порядка. А те, кто не смог в полной мере воспользоваться инструментами гибридного контроля, сожалеют: «Жаль что спешила и не сделала фото», – пишет Наталия о том, как ее сосед выгуливал огромную собаку на придомовом газоне. Она разделяет точку зрения многих: онлайн-практики «опубличивания» и обсуждения офлайн-происшествий могут быть вполне эффективными в борьбе за сохранение «порядка».
Джейн Джекобс, вероятно, была бы удивлена, узнав, что подобные этнографические зарисовки мы собрали в районе высотной модернистской застройки. Но как мы показали выше, даже в таком месте существует сеть «контроля и слежения, сотканн[ая] самим населением»[530]. Однако ее гибридный аналог в «Северной долине» не только поддерживает «общественное спокойствие», но имеет и оборотную сторону в виде широчайших возможностей для односторонней деанонимизации и шейминга. Инфраструктура социальной сети позволяет как опубличивать, так и анонимизировать тротуарных персонажей. Действия любого могут быть зафиксированы глазами и камерами смартфонов и выставлены на всеобщее обозрение, доску позора: здесь могут оказаться и лица, и номера машин и квартир «виновников» происшествий.
Притягательные тротуары Гринвич-Виллидж, наполненные сервисами и событиями, выполняют и другую важнейшую функцию: они «сводят вместе людей, не знающих друг друга частным, интимным образом и в большинстве случаев не желающих знать»[531]. Тротуары создают доверие между со-присутствующими на них через множество повторяющихся мимолетных контактов. Они становятся пространством «публичного равенства между людьми»[532] и позволяют достичь «чудесного равновесия между желанием жителей оберегать свою частную жизнь и их потребностью в том или ином объеме общения с окружающими, совместного веселья и помощи с их стороны»