. Работа со списком контактов телефона, на мой взгляд, позволяет отказаться от этнизированного и даже земляческого подхода к пониманию сетей, но реконструировать и проанализировать реальные социальные связи и сети поддержки. Как показывает мой опыт знакомства со списком контактов мобильных телефонов информантов, такие сети достаточно широки, они включают в себя не только и не столько представителей одной и той же этнической группы, но и мигрантов из других стран, и местных жителей. Сеть контактов – это сеть поддержки, основой капитал мигранта, который он накапливает с увеличением стажа миграции. Чем шире такая сеть, тем бóльшим ресурсом обладает мигрант. И можно надеяться, что в затруднительной ситуации один из контактов обязательно сработает.
Список контактов мобильных телефонов мигрантов представляет отдельный интерес в исследовании их социальных сетей. Даже поверхностное знакомство с номинациями, используемыми в списках, дает некоторое представление об их особенностях. Записи «Люда. Молдованка, киоск овощей», «Сергей-склад», «Фархад. Азер с Сенного», «Света. Бургер Кинг» демонстрируют нам особую систему социальных координат, в которой разворачивается жизнь мигранта. Имя, место исхода или этничность, место работы или знакомства, источник блага («дешевые овощи») и прочая информация складывается в особую констелляцию социальных категорий, которые как контейнеры содержат социальную информацию и конституируют социальную реальность среды. При этом именно связка социальных характеристик, а не препарирование сетей по разным признакам (а в миграционном дебате можно увидеть сконцентрированность внимания на этничности и землячестве) дает представление о разнообразной картине мира мигрантов, в которой они существуют. Анализ сетей и номинаций участников, очевидно, требует более глубокого изучения, и понять специфику возможно при сравнении с другими средами. Тем не менее, я полагаю, что специфика существует и связана, с одной стороны, с прагматикой сетей, с другой – с бóльшим акцентом на мигрантский бэкграунд участников сети, ибо, как показывают последние исследования, наиболее крепкие и актуальные связи выстраиваются на основании поделенного опыта и с теми, кто разделяет общие стили жизни[576]. Возможно, показателем интегрированности мигранта может стать включение в сети большого количества местных жителей.
Так или иначе, представляется, что для мигрантов важна не только и не столько мобильная связь с домом, позволяющая преодолевать пространства и границы. Мобильная связь формирует и поддерживает сеть, которая создается уже на месте миграции. Эта сеть выступает своего рода капиталом мигранта и выполняет прагматические и эмоциональные функции. Правда, здесь стоит заметить, что эта же сеть зачастую принимает на себя функции общественного контроля. Достаточно вспомнить упомянутый звонок отца сыну о запрете садиться за руль автомобиля. Совершенно очевидно, что в этой истории существовал по крайней мере еще один участник событий, который, используя доступные ему ресурсы для контроля над ситуацией, просто сообщил отцу приятеля о нарушении порядка.
Пожалуй, самым популярным приложением для исследуемой среды, после приложений, обеспечивающих связь, становятся камера и фотогалерея. Так, во время интервью или обычной «болтовни», которую мы регулярно вели с моими информантами, они довольно часто обращались к фотографиям из своего мобильного телефона – иллюстрировали рассказы о семье и о доме, о жизни в Петербурге и т. д. Как показывают мои наблюдения, большинство снимков, накапливающихся в галерее, – это семейные фотографии. Такие фотографии – отнюдь не вариант семейного альбома, где постепенно собираются картинки с семейных событий и путешествий или же специально оформленного под семейное событие альбома. Фотографии мигрантов, как правило, делаются накануне отъезда в миграцию или во время коротких визитов домой, что само по себе становится значимым семейным событием для семьи, где есть мигранты. Мигранты фотографируют детей, родителей, жен и мужей, братьев и сестер. По сути, набор фотографий отражает не столько границы семьи – кто в нее включен, но самых близких людей, воспоминания о которых дороги при долгой разлуке и которые можно поддерживать с помощью фотографий.
Эмоциональная составляющая миграции в последнее десятилетие становится все более популярной темой в миграционных исследованиях[577]. Анализ фотографий в смартфоне, на мой взгляд, открывает новые возможности для исследования этой темы. Мигрант переживает эмоции или демонстрирует их вовне, рассматривая фотографии из дома или показывая их заинтересованной аудитории. И здесь необходимо отметить гендерные различия. Мужчины, рассказывая о доме и семье, зачастую обращались к фотографиям. Показ фотографий сопровождался нарративами, в которых прочитывалась прежде всего гордость за семью и успешность собственной жизни. Мужчины рассказывали о достижениях детей в учебе, показывали фундаменты будущих домов и прочее. Посредством фотографий они демонстрировали легитимность собственного пребывания в миграции. Для женщин фотографии семьи и детей сопровождались рассказами о чувстве одиночества, об утратах, которые несет с собой миграция. Такие разрывы в нарративах, на мой взгляд, демонстрируют разные миграционные сценарии мужчин и женщин, а также разные механизмы легитимации их присутствия в миграции, что, по сути, конституирует разные феномены миграции для женщин и для мужчин.
Помимо фотографий семьи, мигранты везут с собой в телефонах фотографии дома или родного поселения. Такие фотографии уже ориентированы не только и не столько на эмоциональное переживание миграции, но они имеют свою аудиторию – их демонстрируют коллегами и друзьям, кто не бывал в Средней Азии. Зачастую такие фотографии специально делаются по их заказу. Острота переживаний уходит, а воспоминания о доме, воплощенные в фотографиях, постепенно экзотизируются и сувениризируются, ибо в них уже специально акцентируются культурные различия. Подобная экзотизация, на мой взгляд, отдаляет и отчуждает дом. Как показывают исследования, такие фотографии, как и вещи, привезенные из дома и подаренные друзьям в качестве сувениров, производят и/или усиливают разрывы в отношениях мигранта с отправляющим обществом[578].
Не меньшую исследовательскую ценность, на мой взгляд, несут фотографии, которые мигрант везет домой из миграции. Как показывают наблюдения, что бы ни происходило во время пребывания в новой стране и новом месте, домой передается образ успешного, реализовавшего себя человека – будь это фотографии туриста, в свободное время гуляющего по туристическим местам, или же фотографии человека работающего, например сделанные на фоне стройки, ремонтируемой квартиры или рынка. Эти фотографии демонстрировали мне со словами: «Вот какую красоту мы делаем», «Смотрите, я высотку строил». Такие растиражированные образы делают вклад в формирование представлений о миграции как о месте, где приобретаются новые компетенции и уникальные жизненные опыты. Благодаря им миграция не только нормализуется в отправляющем обществе, но и рассматривается как обязательная часть жизненного проекта и шаг на «пути к успеху».
Можно выделить еще один вид мигрантских фотографий, которые хранятся в приложении мобильного телефона, – это «фотографии мечты». Бекзод – девятнадцатилетний юноша, приехавший в Петербург из сельского Узбекистана. В миграции он уже полтора года и очень скучает по дому. Бекзод работает на стройке и живет в строительном вагончике, вместе с ним живут девять человек – его земляками. За полтора года жизни в Петербурге у Бекзода не было возможности заговорить на русском языке. Однако юноша с удовольствием согласился на интервью, ему очень хотелось поговорить, рассказать про свою жизнь. Мучительно подбирая русские слова, он то и дело обращался к своему телефону. Бекзод показывал фотографии родителей и племянников, фотографии своего дома в Узбекистане и фотографии стройки, где он работает. Когда разговор зашел о его планах на будущее, Бекзод неожиданно для меня стал показывать фотографии лошадей. Это были красивые картинки, которые он нашел в интернете. Его мечта – лошади. Я не очень поняла, хочет ли он быть фермером, ветеринаром или еще как-то связать свою будущую жизнь с животными. Я только смогла понять, что это мечта, которая совпадает с планами на будущее. И когда Бекзоду грустно, он, по его словам, смотрит на картинки лошадей и понимает, зачем он здесь. Так в конце разговора перевел слова Бекзода его друг Аброр.
К «фотографиям мечты» можно отнести пасторальные картинки домов или дизайнерских апартаментов. Для мигрантов, годами живущих вне дома, и для которых сама концепция дома подвергается ревизии[579], оказывается важным иметь ориентир на будущее, связанный со стабильностью и автономией, когда ни от кого не зависишь, живешь с близкими тебе людьми и не надо постоянно двигаться и думать о завтрашнем дне. Мечта оказывается в буквальном смысле утопией, ибо дом будущего, существующий в виде красивой картинки из интернета, детерриториализован. Он не связывается с каким-либо конкретным местом, и даже не связан с возвращением. Для мобильного субъекта важна сама идея будущего дома, который в настоящее время есть лишь в мечтах и среди фотографий смартфона.
Итак, представляется, что фотоальбом в мобильном телефоне мигранта для социолога очень информативен. В нем можно прочитать не только состав семьи, реконструировать важные события в жизни человека, но и прочитать нормализованные для исследуемой среды эмоции, выявить множественные образы и идентичности, проанализировать проекты будущего и так далее.
В завершение мне хочется вспомнить еще об одном моем информанте – молодом мужчине, мигранте из Узбекистана, который просил не называть его имени. Мужчина в Петербурге уже около года. Он снимает комнату, в которой живут еще пять человек – таких же мигрантов. Но несмотря на то что он делит с ними жилье уже несколько месяцев, мужчина не знает имен своих соседей. Он рассказывает: «Я возвращаюсь с работы. Ну что? Умоюсь и сразу спать ложусь. Перед сном в телефоне сижу. Посмотрю сериальчик какой-нибудь. Про ментов. Или еще турецкие хорошие. И спать. Так-то я ни с кем и не общаюсь больше. Не разговариваю». Складывается картинка какой-то герметичной закапсулированной жизни. Кажется, что молодой мужчина бежит от реальности и «в свободное от работы время» сворачивает свою жизнь до маленького экрана телефона. Я полагаю, что этот юноша являет собой пример мобильного субъекта в его максимальном проявлении. Можно говорить о фактической детерриториализации – он нигде и везде одновременно, но существует лишь в неразрывной связке со своим мобильным телефоном, куда в ситуации удаленности или отсутствия близких людей, дома, личных вещей и прочего упакована, свернута вся его жизнь.