В этом тексте рассматривалось участие граждан в определении такого режима гражданства, в рамках которого перераспределяются права, включаются и исключаются определенные социальные группы, а также происходит борьба за реализацию утопических проектов. Конвенциональное понимание политики предполагает, что главный механизм участия граждан – это уличные акции протеста, на которых выставляются требования правительству. Однако советское прошлое и актуальная российская ситуация показывают, что стремление государства монополизировать публичность вносит в этот процесс переговоров серьезные коррективы. Пространства города, которые могли бы включать протест, превращаются в не-места, в которых только разработанные властными инстанциями инструкции определяют возможности пользования городом. Так обеспечивалось слабое участие граждан в уличной политической борьбе в СССР; этот же механизм применяется в современной России. Он, однако, затуманивает реальное положение дел, увидеть которое зачастую можно лишь в спорадических проявлениях неконвенциональной политики.
Механизмы регулирования, внедряемые государством и рынком, заставляют граждан включаться в процесс завоевания права на город, переопределяя сценарии пользования городским пространством в своих целях. Так, в советское время субкультурные гомосексуальные места становились пространствами сопротивления власти, в которых государственные законы переставали действовать и определять поведение граждан. Хотя рыночные отношения в постсоветской России ослабляют политический потенциал субкультурных городских пространств, политические процессы в них не исчезают вовсе. Виртуальное пространство принимает на себя роль места для сопротивления и реализации утопических проектов гражданства. В то время как конвенциональные формы политической борьбы все же находят новых сторонников на улицах российских городов, невидимая, но не менее действенная борьба с доминированием и подавлением уже ведется угнетенными в параллельных пространствах социальных сетей.
Раздел 4Визуализируя городские сети
Многие разделы этой книги показывают, как из разнородных элементов – людей, технологий, пространств и многого другого – создаются цифровые сети города. Задача этого раздела сделать такие сети видимыми. В каких-то случаях видимость позволяет определить границы сети, обозначенные пределами конкретного города, в каких-то – признать их отсутствие.
Этот раздел, пожалуй, больше других открывает для нас исследовательскую кухню цифрового города и знакомит с инструментами, позволяющими изучать город, который, как отмечает Лев Манович, «„разговаривает“ с нами с помощью данных». Тексты, входящие в этот раздел, показывают и очарованность исследователей новыми техническими возможностями, которые предоставляют онлайн-платформы и большие данные, и сдержанно критическое отношение к ним. Так, Бенджамин Коуп в своем тексте напоминает о базовых принципах социального знания, действующих и в отношении исследования сетевого/цифрового/умного города: всякое знание производится определенным актором (как человеком, так и нечеловеком) с определенных позиций, в том числе и пространственных; используемые методы исследования не являются нейтральными, они политически ангажированы. Задача исследователей заключается в рефлексии связки «метод – идеология», ведь изменение метода может привести если не к изменению идеологии, то к ее обнаружению и критике.
Одни из наиболее популярных методов, используемых сегодня социальными аналитиками для изучения сетевых/умных/цифровых городов, связаны с визуализациями. В этом разделе речь пойдет о культурной аналитике (анализе больших объемов изображений городской жизни – фотографий и видео) и критической картографии. Текст Льва Мановича, впервые опубликованный в 2015 году, во многом определил траектории исследовательских поисков для ученых всего мира. Методами Мановича и его лаборатории было во многом вдохновлено изучение Алиной Контаревой, Николаем Руденко и Николаем Рыжаковым фотографий, сделанных пользователями Эрмитажа. Этот текст ценен не только методологией, но и выводами о новых практиках использования музейного пространства, которое постепенно утрачивает ореол «храма высокой культуры» и приобретает человеческое измерение.
Текст Бенджамина Коупа о критической картографии как способе исследования сетевого/цифрового/умного города и негородских пространств призывает осторожно относиться к открывшимся возможностям, последовательно вскрывая политическую и коммерческую ангажированность новых данных – разнообразных цифровых карт города и инструментов работы с ними. Одним из объектов критического рассмотрения автора становится нейтральная, на первый взгляд, техника масштабирования. Показывая манипуляции с масштабами, осуществляемые в интересах национальных государств, крупных интернет-корпораций и рядовых экономических игроков, Бенджамин Коуп напоминает о необходимости критического отношения к имеющимся аналитическим инструментам, а также важности понимания принципов действия цифровых онлайн-систем. Критика существующих инструментов – важный этап в создании новых, более совершенных. Встраивание их в систему образования, обучение им широкого круга исследователей, рефлексивное использование в интересах местных жителей и сообществ дает надежду на превращение критической картографии в инструмент политической борьбы и отстаивания интересов непривилегированных социальных групп и незамечаемых территорий.
Бенджамин КоупКритическая картография как ответ цифровым городам
Несмотря на то, что перспектива в живописи насчитывает четыреста лет, проекционная геометрия триста лет, автоматизированное компьютерное проектирование пятьдесят лет, мы до сих пор неспособны собрать воедино, симулировать, материализовать, приблизить, полностью смоделировать, масштабировать вещь во всей ее сложности[660].
Приход цифровых технологий сопровождался радикальными изменениями в создании карт, умножив число масштабов, скоростей, временных измерений, акторов, методов, технологий, стилей и медиа, задействованных при их производстве и просмотре[661]. Сегодня карты, основанные на геолокационных технологиях, составляются водителями, бизнесами, государствами, активистами, экологами, городскими планировщиками и многими другими. Различия между картами и не-картами постепенно размываются[662]. Доступность инструментов создания карт и диверсификация картируемого контента вдохновляют меня в преподавании курсов по критическому картографированию, благодаря которым и возникла идея этой главы[663]. Мой опыт показывает, что студенты зачастую демонстрируют бóльшие, чем я, способности к производству карт, которые расшатывают доминирующие режимы репрезентации и по-новому показывают города.
Однако увеличение количества карт и числа картографов вызывает множество вопросов. По мере развития возможностей для отслеживания пространственных данных растет и сомнение в том, является ли видимое нами на картах реальностью и чем-то действительно важным. Помимо сомнений, усиление значимости геолокационных технологий вызывает еще и беспокойство, поскольку мы сами становимся частью карт, создаваемых неведомыми другими. Одновременно способность национальных государств сохранять необходимый контроль над потоками людей, товаров и информации становится важным политическим вопросом.
В этой главе я, отталкиваясь от работ исследователей архитектуры, социологов, критических географов, размышляю о надеждах и тревогах, связанных с современным картографированием. Я полагаю, что их причину можно обнаружить в изменении пространственных масштабов, в которых мы воспринимаем мир и на которых основана наша повседневность. Этот текст показывает, как изменения в способах картографирования влияют на место городов и их значение. Такие перемены дают веские основания полагать, что критическая картография действительно нужна. И все же высказывание Бруно Латура, служащее эпиграфом к этой статье, напоминает, что несмотря на достижения технологий визуализации, мы находимся только в начале этого процесса.
Чтобы понять контекст изменения роли карт и картографирования, я предлагаю последовать за исследователем архитектуры Марком Доррианом и разделить его беспокойство при посещении лондонского Сити-холла[664], построенного для Администрации Большого Лондона и проведения заседаний Лондонской ассамблеи. Важно отметить, что Городской совет Лондона был распущен в 1986‐м правительством Маргарет Тэтчер, воспринимавшим его как оплот левого активизма, а значит, как препятствие на пути выстраивания британской политики вокруг рыночной, предпринимательской и в конечном счете глобалистской повестки. Спроектированный Фостером и партнерами и открытый в 2002 году, Сити-холл соответствовал новым реалиям, ведь в 2000 году Новые лейбористы сочли необходимым вернуть Городской совет. Дорриан стремится найти символизм в форме здания, авторство которого принадлежит тем же архитекторам, которые в 1999‐м завершили реконструкцию берлинского Рейхстага, воплотив в нем свое представление о прозрачности демократии.
Однако стеклянное здание, в которое Марк Дорриан наведывается в Лондоне, труднее поддается дешифровке. Его наклонная овальная форма (которую мэр Лондона того времени, Кен Ливингстон, окрестил «гигантским яичком») не обладает прозрачностью. Здание взвивается вверх и устремляется вниз. Прилегающая к нему территория представляет собой ступенчатое углубление, позиционируемое как место для проведения мероприятий на модном южном берегу Темзы. Внутреннее пространство здания задается огромной спиралевидной лестницей, вьющейся вокруг зала заседаний Лондонской ассамблеи. Учитывая представительскую функцию Сити-холла как резиденции управляющего органа Лондона, Дорриан пытается понять, с чем связано впечатление нестабильности, производимое зданием. Размышляя об этом, он обращает внимание на два изображения. Первое – Google Earth-репрезентация Лондона, расположенная на полу в холле при входе в здание; второе – панорама Лондона, открывающаяся с галереи на верхних этажах под названием «гостиная Лондона».