[793]. В то же время отношения Бранда к вьетнамской войне и новым левым были довольно неоднозначны – и это противоречие отразилось в политических дебатах на страницах «Каталога всей Земли» по поводу поддержки Космических колоний[794].
Эта политическая неоднозначность была очевидна в ивенте «Четвертая мировая война», который был проведен в 1966 году совместно с Лигой противников войны в Университете штата Сан-Франциско[795]. В рамках этого мероприятия была впервые задокументирована постановка игры «Земной шар», в которой команды пытались перебросить на чужую половину поля надувной «мяч-Землю». Но вместо того чтобы поддерживать взгляды противников войны, Бранд сообщает, что проектировал ивент как субверсию для пацифистов, которые представлялись ему «нездорово утратившими связь со своими телами», чтобы «дать им понять войну, оценив и испытав ее источник внутри них самих»[796]. Эти настроения в конце концов оформились в идею «мягкой войны», которую он начал обсуждать на страницах журнала «Rolling Stone» и своей книги «II Кибернетические фронтиры» (1974). Как и в случае с Четвертой мировой войной, мягкая война была способом «вернуть конфликт на свою территорию», поскольку слишком многие отчуждены «от концепции прямой конфронтации»[797].
Пространственные и экологические идеи также явно выражены в концепции космической войны. Вспоминая образы замкнутых экосистем Космической колонии, Бранд пишет:
…всем известно, что наши битвы уже вышли за пределы нашего поля боя. Мир слишком хрупок для еще одной мировой войны – с нынешними вооружениями и правилами… Предлагаю вывернуть крепость наизнанку, направить конфликт внутрь… Безопасная часть жизни пусть бродит в каком-нибудь парке, а война пусть будет заперта внутри крепостных стен… Я предсказываю, или продвигаю, редизайн современных форм войны… пусть мягкая война означает конфликт локализованный (чтобы предотвратить ущерб неизаинтересованным людям), реферируемый (в целях справедливости, а также ясности исхода: кто победил, а кто проиграл) и амортизированный (вооружения должны быть настроены так, чтобы контакт был максимальным, а инвалидизация – минимальной). Если мягкая война кажется вам очень похожей на спорт, вы все правильно поняли… Я бы попросил только одного – чтобы участие на арене было добровольным, а не как в нашей нынешней системе гетто[798].
В торжественной речи на открытии Спортивного центра Института Эсален Бранд объяснял:
Нельзя изменить игру, выигрывая в нее, проигрывая, судя ее или наблюдая за ней. Изменить игру можно, выйдя из нее. Вы узнаете что-то новое о процессе изменения игр и о конкретных ограничениях, накладываемых на нас некоторыми играми[799].
Спустя несколько месяцев после симпозиума в Институте Эсален первый турнир «Новых игр» получил финансирование в виде гранта на $12 500 от фонда Бранда Point, распоряжавшегося таким образом прибылью, полученной от «Каталога всей Земли». Фонд Point выпустил рекламу, продвигавшую мероприятие среди широкой публики с помощью концепции DIY (do it yourself)[800]. В идеологии «Новых игр» прослеживается симпатия к зарождавшейся хакерской культуре – в особенности в таком виде, в котором она была представлена во «II Кибернетических фронтирах», где идея мягкой войны выражена между записями о Бейтсоне и документированием «Динакниги» Алана Кея (одна из первых концептуализаций компьютера как инструмента творчества) и нарождавшейся вокруг «Космической войны!» культуры видеоигр в Стэнфордском научно-исследовательском парке. В дальнейшем в «Книге Новых игр» Бранд воспевает свою игру десятилетней давности как «одну из самых захватывающих новых игр XX века», оказавшую большое влияние на разработку им Четвертой мировой войны для противников войны штата Сан-Франциско[801].
«Новые игры» представили публике не только игры на природе, но и первые видеоигры. В частности, это были консоли для пинг-понга от Atari, а также иные компьютерные игры, которые рекламировались как «головоломки и игры, развивающие моторику». Кроме того, одни из организаторов «Новых игр», Эндрю Флюгельман и Берни де Ковен, продолжили распространять движение за свободное или условно-свободное программное обеспечение и опубликовали «Хорошо сыгранную игру» (1978) – краеугольный для дизайна видеоигр текст.
В дополнение к этому интересу к инновациям и креативности, выражавшемуся в компьютерном программировании и технологиях видеоигр, «Новые игры» были пропитаны языком экологии – внимательное отношение к окружающей среде также стало частью игры («Годовой отчет Фонда Новых игр за 1974–1975 гг.», 1975). Купивших билеты предупредили, что заказник «Гербоуд» – «дикое, уязвимое место…», требующее ответственного обращения в рамках «игры в планетарное равновесие окружающей среды». Фаррингтон подчеркивал, что главной целью игр является не соревнование, а привлечение внимания «людей к ресурсу, к заказнику и к тому, как они могут его использовать»[802].
Этот социально-природоохранный акцент только усилился после первого турнира «Новых игр» (1973), на которые явилось более 6000 посетителей. Официальные лица из Департамента внутренних дел объявили, что «Новые игры» продемонстрировали «гибкость, креативность и экономическую рентабельность», достаточные для обучения людей по всей стране совершенно новому пониманию рекреакции и землепользования.
Просьбы о консультациях слетались со всей страны, и Фаррингтон взялся за организацию Фонда «Новых игр», а Бранд тем временем вернулся к собственным проектам, включая составление «II Кибернетических фронтиров», вышедших в следующем, 1974 году. Фонд «Новых игр», чтобы «внедрить эти инновации в сообщества меньшинств», сотрудничал с местными активистскими группами.
Однако с возрастанием акцента на социальные аспекты «Новые игры» отошли от местоспецифичного контекста «Долины Гербоуд», определявшего первый турнир. Для третьего турнира в 1975 году организаторы тщетно искали в Лос-Анджелесе «городскую дикую природу». Местные мастерские в Окленде и районе Визитейшен-Вэлли в Сан-Франциско сосредоточились прежде всего на усовершенствовании заброшенных парков в черте города, а не на знакомстве жителей центра города с более широкими просторами ближайших пригородов.
В третьем турнире «Новых игр», который проводился в парке «Золотые Ворота» совместно с Департаментом парков и рекреации Сан-Франциско, участвовало порядка 117 местных активистских групп, а посетили их более 10 000 зрителей. По мере институционализации «Новых игр» стало очевидно, что они так симпатичны чиновникам не в последнюю очередь в силу того, что могут послужить обоснованием изъятия капитала из фондов публичных парков и городской инфраструктуры. Например, в Визитейшен-Вэлли игра, включавшая восстановление и уборку парка, «отменила» необходимость починки аппаратуры и оплаты регулярного техобслуживания.
Фонд «Новых игр» в конце концов рухнул – после иска по поводу травмы, полученной во время игры «Земной шар». Молодое поколение сотрудников Фонда «Новых игр» не отказывалось от прежних амбиций, применяя схемы по апроприации городского пространства в качестве площадки для игр и транслируя концепцию «временных автономных зон» с помощью «Клуба самоубийц» и «Общества какофонии» Сан-Франциско[803]. В число этих практик вошли и мероприятия «Санта-Кона» (флешмобы), которые быстро набрали популярность по всему миру, и фестиваль Burning Man (Горящий человек), первые четыре раза проходивший на Бейкер-Бич в НЗО «Золотые Ворота». А в «Долине Гербоуд» Стюарт Бранд продолжал организовывать контркультурные и киберкультурные хэппенинги[804].
Жизнь-после-смерти «Новых игр» позволяет пролить свет и на современную динамику развития городского пространства. «Новые игры» предвосхитили геймификацию городского ландшафта, которая зарождается в качестве дополнения к «фестивализации» города, характерной для постмодерного урбанизма[805]. Распространение геолокационных социальных медиа в эпоху Web 2.0 предоставило множество примеров такой геймификации. Это также отражено в последних дизайнерских решениях, разработанных для НЗО «Золотые Ворота», где природные экосистемы воссоздаются на искусственной земляной поверхности закопанного в землю шоссе. Связи такого рода между природными пространствами и компьютерной культурой проанализированы в исследовании Дженнифер Габрис, которая показала, как конструирование искусственной или инкапсулированной земляной поверхности делегировано алгоритмам, которые лежат в основе умных городов и умной среды[806].
Фред Тернер критиковал утопическую самонадеянность представителей привилегированной элиты, создавших «Новые игры», мнивших, будто сумеют, выражаясь словами Тимоти Лири, вновь вырвать ЛСД из рук ЦРУ, а компьютеры – из рук IBM[807].
Стивен Голдсмит и Уильям Эггерс из Института Брукингса приводят НЗО «Золотые Ворота» в качестве главного примера того, как государство осваивает новые форматы «управления через сеть». Эти авторы показывают, что бывшая военная база – это не столько общественный парк в государственном управлении, сколько сеть частно-государственных партнерств. В результате сотрудники СНП составляют только 18 % работников «Золотых Ворот», и это отражает изменения на рынке труда и в обеспечении государственной службы в XXI веке