Купец с головой окунулся в суету рынка, что раскинулся прямо на берегу Евфрата, аккурат у моста, за второй крепостной стеной. Сейчас все вокруг покрыто сочной зеленью, и он наслаждался каждым вдохом. Нет лучше времени, чем это, когда распустилась молодая листва. Он знал, что не пройдет и месяца, как иссушающая жара превратит все вокруг в желто-серую пустошь, плавающую в море солнечного огня. Тогда днем на рынке не будет ни души. Он оживет ближе к вечеру, когда спадет лютый дневной зной.
Кулли уже присмотрел, что будет брать. Этот поход должен стать пробным, господин не ждет от него особенной прибыли. Но вот Кулли по праву гордился собой. Синий камень, который господин называл лазуритом, и жемчуг из страны Дильмун(3) с лихвой перекроют затраты на поездку, если привезти их в Египет. Кулли взял с собой несколько мин золотых слитков, весом в сикль каждый. Места они занимают немного, и они всегда при нем, в поясе, которым туго обмотано его тщедушное тело. Постоянно при нем и охрана из пяти критян, обступивших хозяина со всех сторон. Совсем нелишне в такой толчее.
— Не помешает помолиться Иштар, — обратился Кулли к командиру своей стражи. — Мы давно в пути. А тебе, Унака-ан, обязательно нужно богине войны поклониться.
— Мне бы по бабам, — мрачно ответил тот. — И моим парням тоже…
— Ну а я тебя куда веду? — непонимающе посмотрел на него. — Мы идем в Дом Иштар, к северным воротам. Там баб столько, что глаза разбегаются.
Пыльная улица(4), застроенная тесно жмущимися друг к другу домишками, с каждым кварталом становилась все шире. Выше и роскошней становились дома, пока в кварталах Кадингирра и Эриду они не превратились в настоящие дворцы с колоннами, с львиными статуями у входов и цветущими садами, разбитыми на высоких террасах. Сам Мардук-аппла-иддин, царь Вавилона, царь Шумера и Аккада, царь Кар-Дуниаша, любимец Энлиля и Шамаша, жил неподалеку. Они идут правильно. Вот же ведь чудовищный зиккурат Этеменанки подпирает небо своей громадой. Храм Иштар недалеко от него, прямо у ворот, ведущих в родной Сиппар, будь он неладен.
— Эй, хозяин, — критянин потянул Кулли за локоть. — А почему в этом городе все двери красные?
— Чтобы злых духов отпугивать, — пояснил купец и устремился к приземистому зданию с колоннами, выложенными глазурованной плиткой.
Храм этот своего зиккурата не имел, но был почитаем всеми горожанами, ведь Иштар — покровительница города, дарующая любовь и новую жизнь. Двор Церемоний, выложенный кирпичом, вел в главный зал, где стоял жертвенник и бронзовая статуя. Вход туда охраняли фигуры львов и драконов-мухшушей. Кулли вошел и поклонился пугливо, боясь взглянуть в глаза Богини, сделанные из лазурита. Обнаженная фигура с птичьими лапами вместо ступней, и крылья, сложенные за спиной, пугали его не на шутку.
— Госпожа любви! Звезда утренняя! Та, что пробуждает страсть! Прими подношение мое! — пробормотал он и положил в массивный жертвенник несколько драхм. — Дай легкой дороги! Всели мужество в этих воинов!
— Так где тут бабы-то? — вывел его из состояния транса критянин Унака-ан, чье имя переводилось как «рожденный луной».
— А? — вздрогнул купец, который прилип взглядом к бесконечной синеве глаз богини любви. — Да вон там! — ткнул он в коридор, выходивший из зала, и со знанием дела пояснил. — Там жрицы живут, но могут и горожанки прийти. Они должны священную службу сослужить, прежде чем замуж выйти. У таких головы веревкой повязаны. Пока службу не сослужат, домой уйти не могут. Самые уродливые по году сидят, пока над ними не сжалится кто-нибудь. Гы-гы… Хотя… есть и такие, которые сюда каждую неделю бегают. Очень почитают богиню, их от священной службы просто за уши не оторвать.
— И что, таких замуж берут? — не поверили критяне.
— Берут, — пожал плечами Кулли. — Они тоже люди, и закон защищает их так же, как всех остальных. Правда, мне отец покойный такое наставление давал: «Не женись на проститутке, у которой мужей много, на Иштар-женщине, которая посвящена богу. Когда у тебя беда, она не поддержит тебя, когда у тебя спор, она будет насмешницей»(5).
— Блудливая баба есть блудливая баба. Все они такие, — понимающе покачали головами критяне, а потом выпучили глаза. — Эт-то еще что такое?
Кулли оглянулся и остолбенел. И впрямь, посмотреть было на что. В Вавилоне не приветствовали поклонение Иштар как богине войны, как это делали в Ассирии, но и публичных оргий, как в шумерском Уруке, не устраивали тоже. Южане превозносили Богиню превыше всех, и в почитании ее не знали ни удержу, ни меры. Просвещенные вавилонские цари боролись с их религиозным безумием, но пока получалось плохо.
— Богиня, прими мой дар! И службу мою прими!
Всклокоченный, худой мужик сбросил с себя набедренную повязку и надел женское платье. Он застыл, с восторгом глядя на статую, и затянул гимн, протягивая к ней руки.
— О Иштар, звезда утра, светлая, как огонь!
Ты — львица, никто не устоит перед тобой!
Ты — любовь, ты — война, ты — жизнь и смерть!
Его окружили евнухи, вышедшие из соседнего зала. Их обрюзгшие, одутловатые лица осветились радостными улыбками. Мужика взяли под руки и увели куда-то.
— Ты куда нас притащил? — процедил Унака-ан, который вдруг узнал, что здесь во имя богини можно и с мужиком переспать. Точнее, с тем, кто был когда-то мужиком. — Где нормальные бабы?
— Да в любой таверне за стеной! — крикнул в сердцах Кулли. — Я вас сюда привел, чтобы Богиня в боях удачи дала. А вы… Проваливайте отсюда, не гневите Госпожу битвы! На постоялом дворе встретимся.
— Пошли отсюда, парни, — презрительно сплюнул критянин, а Кулли пошел в узкий коридор, где увидел множество дверей, за каждой из которых его ждала прелестница, о которой он мечтал все долгие недели, что шел сюда от Угарита.
— Та-ак! — он, предвкушая веселье, открыл первую дверь и тут же закрыл ее, пытаясь сдержать биение сердца. — Нет! Это два кувшина вина надо выпить. Не меньше!
Он прошел дальше по коридору и открыл следующую дверь. Ее он тоже захлопнул, едва успев увернуться от жадной женской ручки, которая чуть было не схватила его за хитон и не втащила внутрь. Кулли привалился к двери спиной, и вовремя. На деревянное полотно посыпались яростные удары, а из комнаты раздались возмущенные вопли.
— Ты куда пошел? А ну, вернись, сволочь! Чтоб у тебя мужской корень отвалился! Чтоб засохло твое поле, а молния сожгла финиковые пальмы. Чтоб тебя никогда не пустили за медную стену(6)! Немедленно иди сюда, негодяй, и возьми меня! Открывай дверь, трус несчастный!
— Да провались ты, страхолюдина, — ответил ей Кулли, из последних сил держа дверь, которая содрогалась под могучими ударами. — Я не для того месяц по пескам шел, чтобы спать с той, кто будет потом сниться мне в кошмарах. Да я скорее демона Намтара возьму на ложе, чем тебя.
— Сын рабыни, не знающий своего отца! — надрывалась за дверью прелестница. — Чтоб боги отвернулись от тебя! Умри позорной смертью, и пусть твой дух вечно мучается на берегу священной реки Хубур! Пусть все семь ворот Подземного царства будут закрыты для тебя! Пусть лодочник Хумут-Табала бьет тебя своим веслом до скончания веков! Прямо по мужскому корню бьет, которого у тебя нет! Слышишь ты, мужеложец, подставляющий свой тощий зад за глоток пива!
— Да чтоб ты сдохла, негодная баба! — с трудом сохраняя достоинство, ответил ей Кулли. — Что я тебе сделал-то, чтобы таких проклятий удостоиться?
— Проклятий? — взвыли за дверью. — Да ты еще не слышал моих проклятий! Чтоб ты остался непогребенным, негодяй! Чтобы твой труп исклевали птицы, а душа превратилась в ненасытного демона-уттуку! Ты, выкидыш гиены, помесь эламского мула и скорпиона из западной пустыни! Мучиться тебе после смерти без загробных жертв! Жрать тебе в Подземном мире прах и глину, чумное ты отродье бога Нергала! Убей тебя Адад своей молнией! Чтоб твоё имя было забыто!
— А вот сейчас обидно было! — вскинулся Кулли.
Забвение после смерти — нет хуже судьбы для истово верующего вавилонянина. И нет хуже пожелания. Впрочем, напор на дверь ослаб, и за ней послышался жалобный плач.
— Сжалься надо мной, добрый господин, — услышал купец дрожащий голос, а потом за дверью раздались всхлипы. — Я же домой хочу! Третий месяц тут сижу. А меня жених ждет.
— Да мне твой жених должен теперь! — ухмыльнулся Кулли. — Он сам своего счастья не знает. Еще день проведет без лицезрения твоей красоты.
— У меня отец в лавке один, — слышал Кулли причитания за дверью. — А он старенький. Лавка-то на мне. Он думал, замуж меня выдаст, так хоть зять помогать будет. А я тут сижу и сижу-у, — причитания перешли в горький, полный душевной боли плач.
— А чем торгуете-то? — пустого любопытства ради спросил Кулли, который дверь не бросал, подозревая в происходящем коварный план по отвлечению его внимания. Видят боги, безутешная невеста возьмет его силой, навсегда растоптав мужскую гордость. Кулли по достоинству оценил мощь ее ударов, а потому в возможностях дамы за дверью не обманывался ничуть. Хрупкая девушка, истомленная священным служением, его в бараний рог согнет.
— Синий камень и олово, — ответила дама за дверью всхлипывая. — Еще медь есть.
— Откуда медь возите? — навострил уши Кулли.
— Раньше из страны Маган(7) братья возили, — ответила девушка, и слез в ее голосе не было слышно вовсе. Голос ее теперь деловит и сух, словно арамейская пустыня. — Но сейчас там меди мало стало, и дорогая она. Братья на восток ходят. Оттуда синий камень везут и олово. Медь по дороге в Сузах берут, там ее много.
— А какой дорогой они за оловом ходят? — вкрадчиво поинтересовался Кулли.
— А может тебе золота прямо в заплечный мешок отсыпать? — послышался насмешливый голос. — Ты, чужак, меня за полную дуру принял?
— А если я твоему отцу дешевой меди с Кипра привезу? — спросил ее Кулли. — А еще железных ножей, мотыг и наконечников копий?
— Любой объем возьмем, — не задумываясь, ответила девушка. — И доплатим тридцатую часть сверху, если ты только нам весь товар отдашь.