1 Гаула — финикийское грузовое судно, модификация «круглого корабля». Стала появляться примерно в описываемое время. Гаула несла до 500 тонн груза и была несомненным прорывом в кораблестроении.
2 Джахи — египетское название области от Ашкелона до Ливана. Сухопутная битва при Джахи между «народами моря» и войском Рамзеса III произошла в 1178 году до н.э. Наступление захватчиков шло из Амурру, разгромленной ранее страны в центральной Сирии, которая стала их форпостом.
3 Хапи — бог разлива Нила.
4 Речену — египетское название территории от Синайской пустыни до хеттских владений в Сирии.
5 Экономика Египта была довольно примитивной, имея преимущественно меновый характер. Как ни странно, но она оживилась во времена кризиса XX династии, когда гробницы царей стали массово грабить, и золото пошло в торговый оборот. До этого вся жизнь страны была подчинена цели обеспечить достойное посмертие своему царю. В описываемое время строили погребальный храм в Мединет-Абу, который дошел до наших дней. После смерти Рамзеса III Египет уже не мог себе позволить монументального строительства.
6 Пер-Амон — будущий римский Пелузий. В описываемое время гавань Пер-Амона еще не затянулась илом. Позже пересохнет и восточный рукав Нила, а Пелузий будет стоять в пяти километрах от моря. Эта местность славилась производством льна и пива.
Глава 21
В то же самое время. Территория 14 нома страны Та-Мери. Где-то на востоке дельты Нила. Южнее города Пер-Амон.
Тимофей ворочал своим веслом с каким-то непонятным остервенением. Главк, сидевший по левую руку, только головой качал, но не говорил ничего. Тимофей сидел чернее тучи, то и дело неласковым словом поминая богов, отнявших разум у одного старого дурака. С дядькой они разругались вдрызг, и дело шло к тому, что после найма в шарданы они с ним разбегутся в разные стороны. Дядька пригрозил, что выгонит племянника из ватаги, а тот только ухмыльнулся и напомнил, загибая пальцы, где и когда он дядькину задницу из огня вытащил и золотом украсил. Многие из парней тогда задумались не на шутку. Почти у всех за пазухой кошель с золотом болтается, и все до одного знали, от кого тот кошель получен. Авторитет Тимофея давно уже стал ничуть не меньше, чем авторитет самого Гелона. А раз так, то непременно быть схватке за власть. Именно это парня и расстроило. Умел бы плакать, заплакал бы. А так только кулаком колотил в деревянный борт, едва не разбив руку до крови.
Тимофей шкурой чуял, что идти в Египет не стоит. Но единственное, на что хватило его красноречия — это уговорить дядьку войти в нильский рукав одним из последних. На это Гелон нехотя согласился, поскольку кораблей в ватаге было два, и одним из них командовал именно Тимофей. По прибытии на место быть драке. Это понимал каждый, и парни хмурились, не ожидая от этой распри ничего хорошего. А теперь вот Гелон увел свой корабль далеко вперед, да так, что Тимофей едва держал его в поле зрения, проклиная упрямого старика, которого обуяла ревность.
Огромная змея из сотен разномастных судов втянулась в тростниковую утробу нильской дельты, где началась такая мешанина каналов, что даже опытный кормчий вскоре потерялся и шел, просто держа в поле зрения мачту следующего корабля. Поначалу по левую руку Тимофей видел лишь пустыню и берег, кое-где заросший акацией, ивой и тамариском. Там же, где деревьев не было, расстилалось безбрежное поле полыни. Но чем дальше уходили от моря, тем благодатнее становилась земля. И вот уже акацию сменила финиковая пальма, а болота низовий, покрытые непролазными зарослями папируса, сменились на речной простор, где в стоячих заводях отцветали последние лотосы.
Чем дальше от моря, тем больше становилось каналов, которые все как один уходили на запад, пронизывая своей сетью безбрежное море тростника, в котором то и дело появлялась деревушка, рядом с которой мельтешили голые, загорелые до черноты люди. Они пели, удивляя Тимофея безмерно. Эти люди радовались чему-то, а он с детства к труду в поле не испытывал ничего, кроме глубочайшего отвращения. Его только на то и хватало, чтобы пасти деревенских коз. А сама мысль, что нужно из года в год копошиться в этой грязи, приводила Тимофея в состоянии ужаса. Подумав как следует, он решил, что если боги рассудят ему землю пахать, то он пойдет и удавится в петле. В Аиде куда лучше будет. Там тоже тоскливо, но хотя бы потеть не придется.
— Богатая земля! — одобрительно прогудел Главк, который жадно вертел башкой по сторонам, оценивая стать быков, которых пригнали на водопой смуглые мальчишки лет десяти.
Время Ахет заканчивается, и высокая вода уже сошла, оставив после себя толстый слой живительного ила. Пока что вода заперта в земляных клетках, а крестьяне длинными «журавлями» перекачивают ее выше. Туда, куда разлив не достает. Там разбиты их огороды и сады. Там растет лук, чеснок и бобы, которые в Египте вызревают в неописуемом количестве. Там растут финиковые пальмы, инжир и виноград, а трудолюбивый народ ведрами доставляет воду к каждому корню.
— О-ох! — то и дело стонал Главк. — До чего же земля добрая! Неужто и нам такую дадут? А, Тимофей? Ты чего сидишь смурной? Или ты не рад, парень?
— Нет! — с отвращением смотрел на это все богатство Тимофей. — Не рад. Удавлюсь с тоски! Или биться буду, пока смерть свою не найду. Лучше с копьем в брюхе сдохнуть, чем вот так жить.
— Ну и дурак, — рассудительно сказал Главк, налегая на весло. — Молодой еще, глупый, счастья своего не видишь. Поброди по свету с мое, так любому клочку земли радоваться будешь. Люди сюда с каких-то дальних островов приплыли, а ты нос воротишь. Я вот и знать не знаю, откуда эти сикулы приперлись, а ведь не спросишь. Бухтят что-то непонятное да глазами дурными зыркают.
— Старшой! — крикнул Тимофею кормчий. — Остановиться бы, путь промерить. Уж больно мелко становится. То и дело днищем цепляем.
— Мелко, говоришь? — нахмурился Тимофей и оглянулся по сторонам.
Что-то зацепило его взгляд. Вокруг привычная картина, какую он наблюдает уже несколько часов. Обычная прогалина в камыше, за ней — деревушка на десяток домов, стоящая на пригорке, а вокруг нее сад. Вроде бы все как всегда…
— А почему деревня пустая? Где люди? — и он заорал. — Парни! Тетиву на луки вздеть! Угли раздуть. Щиты под рукой держать!
— Ты чего это, старшой? Тебе солнце голову напекло? — непонимающе хлопал глазами кормчий, а воины поддержали его согласным гулом.
— Не все то золото, что блестит, — невесело усмехнулся Тимофей. — Морской бог так сказал. Я ведь говорил, что не нужно нам сюда идти, да вы не послушали меня. Земли хотели? Будет вам земля. На два локтя в глубину, и то, если повезет. Правь к берегу, Ориген, ловушка это! В самые заросли правь. Прячем корабль. Если боги нам сегодня самую малость удачи подарят, отобьемся.
Идти к берегу им не пришлось. Видно, их маневр разгадали, и из зарослей тростника вылетел бронзовый крюк, впившийся в борт корабля. Натужное уханье невдалеке странным образом совпало с теми рывками, которыми ватагу афинян влекли к берегу. Канал узкий, едва ли сорок шагов в ширину. Им до берега остались какие-то мгновения, да и те не будут спокойными. На берег выскочили полуголые фигуры, а потом послышались щелчки тетивы. Звук, который никогда не предвещал ничего хорошего. Кормчий Ориген, который так и не бросил своего весла, упал, неверяще сжимая стрелу, пробившую его горло, а Тимофей, укрытый щитами своих ребят, в спешке надевал панцирь. Он был спокоен, но его заливала холодная ярость. Он злился сам на себя.
— Я ведь был прав! Я опять был прав. Вот ведь старый дурак. Как же теперь вытащить всех из той задницы, в которую ты нас привел…
Афиняне не стали ждать, когда бросят еще один крюк, и корабль перевернут набок. Они обрубили веревку и попрыгали в воду. Утонуть они не боялись. Раз уж корабль чуть на брюхо не сел, значит, и им беспокоиться нечего. Они шли, укрывшись щитами, в которые густо втыкались стрелы.
— В заросли! — крикнул Тимофей и первым вломился в самую гущу тростника, тут же укрывшись от выстрелов.
Голоса на берегу стали растерянными, а афиняне присели, не обращая внимания на то, что голые ступни вязнут в мерзком иле. Пусть только сунутся египтяне. Корабль, предоставленный воле волн, растерянно ткнулся носом в заросли и остановился. Тут почти нет течения. Вода в каналах стоячая, как в болоте. А если течение и есть, то оно почти незаметно.
Главк подполз к Тимофею. Он сгорал от стыда и теперь смотрел в сторону, напоминая побитую собаку. Он ведь не верил другу, высмеивал его при всех, расписывая сытую жизнь в царских шарданах. А теперь здоровяк нацепил на голову целую охапку тины, которая, впрочем, от его бороды мало чем отличалась. Так сделали многие, спрятавшись в зарослях. И грязью вымазались, и кусты какие-то срезали, выставив их перед собой. Уж очень жить хотелось.
— Чего делать будем, старшой? — шепнул Главк, не смея смотреть в глаза.
— Ждем, пока уйдут, — шепнул в ответ Тимофей. — Если они уйдут… Постараемся корабль спрятать, только боюсь, не выйдет ничего. Не дадут по воде сбежать.
— А как тогда? — закусил губу Главк. — Это же Египет. Отсюда вообще не уйти никак. Море и пустыня вокруг.
— Не знаю пока, — выдохнул Тимофей. — Придумаю что-нибудь. К своим идти нужно. Большой толпой точно отобьемся. Пусть только египтяне уйдут. Скорей бы ночь.
Он ждал напрасно. Египтяне и не думали уходить. Немалый отряд северян, спрятавшихся в тростнике, они должны истребить до последнего человека. Голоса раздавались все ближе, и вот уже кое-где мелькали полуголые тела в набедренных повязках. Драться в камыше неудобно. Строя тут не выставить, а из лука можно выстрелить едва ли на десяток шагов. Египтяне гомонили недовольно, но приказа ослушаться не смели. Лезть в заросли они не хотели, зато забросали корабль горшками с углем и снопами соломы, и теперь за спиной афинян огромным костром полыхала их единственная надежда уйти отсюда подобру-поздорову.