Похоже, сюда было собрано содержимое всех московских цветочных ларьков иоранжерей. Вокруг огромного, во всю стену, портрета покойного главы «БеллеВида» в вазах, графинах, банках, бутылках стояли розы разных цветов и оттенков,каллы, словно сделанные из белого и желтого воска, темно-синие, почти черные,ирисы, шафрановые герберы и множество лилий с приторно-сладким, удушливымзапахом, от которого у Ивакина сразу защипало в носу. Он потянулся в карман заплатком, чтобы высморкаться. Заметив это, стоявшая рядом бледная худощаваядевица-секретарь рывком раскрыла свой ридикюль, выронив из него на пол пачкусигарет, и принялась яростно рыться в его содержимом, пока наконец-то неизвлекла из недр сумочки упаковку бумажных носовых платочков. Выдернув один,она принялась старательно тереть им глаза, размазывая по щекам черную тушь, иукрадкой косясь на Николая. Тот понял, что ему должно и дальше изображатьглубокую скорбь по поводу кончины господина Смита, и зашмыгал носом. Словно вответ, за его спиной кто-то тихонько высморкался. А потом – еще и еще раз, ужегораздо громче… Похоже, этот человек хорошо усвоил ценности фирмы «Белле Вида».Прежде всего две последние: исполнительность и целеустремленность. И потому изовсех сил изображал убитого горем верного подчиненного, оплакивающего любимогобосса. В явной надежде на то, что начальство заметит, а, главное, по заслугамоценит его скорбь по безвременно почившему господину Смиту…
Неожиданно Ивакин заметил, чтоиз лифта вышла Викуся. Девица была с ног до головы одета в черное, так что дажебантик у заколки на ее волосах был траурным. В руках она несла большой букетбелых лилий, завернутый в блестящий целлофан, перевязанный серебристойленточкой. Правда, когда она проходила мимо Ивакина, тот успел заметить, чтолепестки у цветов дряблые, и местами покрыты коричневыми пятнами. Как видно, вцелях экономии Викуся приобрела где-то по сниженной цене уже увядающие лилий.Впрочем, невнимательному наблюдателю прежде всего бросились бы в глаза не видцветов, а внушительные размеры букета… Вероятно, именно на это и рассчитывалаВикуся…
Подойдя к портрету господинаСмита, девица низко склонилась перед ним и возложила свой букет прямо под ним,на самое видное место.
-Он так любил лилии… -доверительно пролепетала она, обращаясь к стоявшему поблизости господину ГАД-у.Тот снисходительно улыбнулся в ответ…
Ивакину было противно видетьстоль откровенный подхалимаж. И, протиснувшись сквозь толпу сотрудников фирмы,собравшихся у портрета господина Смита, он отправился в офис, надеясь хотьнемного побыть в одиночестве и поразмыслить о случившемся. Ведь там сейчаснаверняка нет никого. Все его коллеги сейчас стоят там, в холле, возле портретагосподина Смита…пожалуй, он все-таки зря ушел оттуда. Не ровен час, его обвинятв неуважительном отношении к покойному и под этим предлогом уволят из «БеллеВида». Кто поверит, что у него просто-напросто аллергия на запах лилий? Хватитодной промашки, за которую его наказали командировкой в Магадан. Он не намеренповторять ошибок Зеленцова… А потому вернется и вместе со всеми будетоплакивать господина Смита. Что еще ему остается делать? Попал к волкам –по-волчьи вой и вместе волчьи песни пой. Непокорных и неугодных рвут в клочья…
Ивакину повезло: едва онпристроился в задние ряды толпы, стоящей у портрета господина Смита, как излифта вышли Ирина с Андреем. Девушка заметила Николая и подмигнула ему. Что ж,теперь можно быть спокойным: у него имеются свидетели, которые подтвердят – онникуда не уходил и, вместе со всеми, добросовестно оплакивал почившего босса.Однако в этот миг толпа пришла в движение.
-Сейчас будет собрание. –пояснил Ивакину розовощекий парнишка-секретарь. – Ну, по поводу… - он мотнулголовой в сторону портрета господина Смита и провел рукой по глазам, словносмахивая набежавшую на них скупую мужскую слезу.
Впрочем, Ивакин заметил, чтоглаза юного сусара были совершенно сухи. А сам он косится на Николая с явнымнамерением понять – заметил ли старший коллега его скорбь по мистере Смите… Иразделяет ли он ее?
***
Первое, что узрел Ивакин, войдяв зал, был портрет господина Смита. Точно такой, какие висели в каждом офисе«Белле Вида». Эту же фотографию Ивакин видел сегодня возле аптечной витрины и вхолле на десятом этаже, среди цветов. Неужели у них для разнообразия не нашлоськакого-нибудь другого изображения покойного главы фирмы? Ведь смешнопредположить, будто господин Филипп Смит был настолько скромен, чтосфотографировался лишь однажды в жизни? Или он, как знаменитый «великийкомбинатор» Остап Бендер, избегал встреч с фотографами из нежелания сообщатьсвои приметы блюстителям закона и порядка… По правде сказать, Ивакина уже начиналомутить от вида этого фальшиво улыбающегося господина… Потому что за недолгоевремя работы в фирме он успел убедиться: «улыбка и злодейство могут вместебыть»19. И примеры тому: увольнение Игоря и Альфии, гибель Егора истрашная смерть, а, может, даже убийство, Зеленцова. После всего этого емусовершенно не хотелось видеть лицемерную улыбку Филиппа Смита! Увы,проигнорировать общее собрание сотрудников Ивакин не мог. Однако он все-такинашел выход и, по привычке, уселся в задних рядах зала – если уж он в силуслужебного долга обязан присутствовать в зале, то за спинами коллег ему, покрайней мере, не придется лицемерить, изображая скорбь по мистере Смите. Затоон сможет поразмыслить о событиях сегодняшнего утра…
Собрание, как всегда, началдиректор:
-С глубоким прискорбиемвынужден сообщить вам о постигшей всех нас тяжкой и безвременной утрате…голосего был проникнут столь искренней и неподдельной болью, что Ивакину на мигустыдился своих тайных дум. В самом деле, каким бы ни был этот господин Смит, вправели он думать о нем плохо? Ведь о мертвых принято говорить «либо хорошо, либоничего». Да и разве он виноват в том, что от его имени творят подчиненные?Вполне возможно, он просто не знает…не знал об этом.
-Ну-ну! – раздался за егоспиной знакомый голос. – Безвременная утрата! Как бы не так! Скорее, вовремяокочурился старый пройдоха. Еще тот жох был!
-Почем ты это знаешь? –усомнился собеседник говорившего. – Ты ж его никогда не видел!
-Как бы не так! – послышалось вответ. – Я-то его как раз видел. Однажды, правда. Только мне этого вполнехватило, чтобы понять, что он за птица.
-И где это было? –полюбопытствовал собеседник. – В Мадриде, что ли?
-Зачем в Мадриде? – ответилпервый участник беседы. – В Москве это было. Года три назад он сюда сампожаловал. Нас тогда тоже собрали, вот как сейчас. Долго он нам лапшу на ушивешал, все себя да свою фирму восхвалял…они это умеют. Понятное дело, сам онпо-русски ни бельмеса, и потому говорил по-английски, правда, с каким-тостранным акцентом, а переводчик переводил. Потом ему вопросы задавать стали.Тут Мишка (ты его не знаешь, он еще до тебя работал) возьми и спроси егопо-английски: скажите мол, мистер Смит, а профсоюз у вас в фирме есть? Тутгосподин Смит замялся, и как закудахчет: «What? What?20» Потеха, да и только! Нет бы Мишкедогадаться – не всякий вопрос начальству по нраву! Прикусил бы язык вовремя –до сих пор бы тут работал. А он вместо этого давай объяснять мистеру Смиту, чтотакое профсоюз, да только все без толку: тот на редкость непонятлив стал, как опрофсоюзах речь зашла… Тогда Мишка к переводчику – мол, объясни ты ему, о чем яспрашиваю! Только мистер Смит и тут за свое: «бла-бла-бла, моя твоя непонимай»… Долго они вдвоем господину Смиту растолковывали, что такое профсоюз.Наконец, тот понял. И отвечает Мишке: мол, у нас в профсоюзах нет никакойнадобности. Поскольку работникам нашим так хорошо живется, что они сами нехотят ни вступать ни в какие профсоюзы, не создавать их. Здорово вывернулся, а?А Мишку после этого собрания взяли, да и уволили, чтобы лишнего не спрашивал.Ну как? Понял теперь? То-то.
-А с нами теперь что будет? –немного невпопад спросил собеседник. – Вдруг, как власть сменится, нас всехуволят?
-Да что они нам сделают?–послышалось в ответ. – Кому мы нужны? Мы – люди маленькие, при любой властипроживем. «Мы только мошки, мы ждем кормежки…» Это начальство сейчас за своюшкуру трясется: кто к власти придет, да что им от этого будет: пан или пропал.Директора, если не снимут, то переведут куда-нибудь повыше, может даже вМадрид.
-А вместо него кого поставят?Юрку? – не унимался любопытный собеседник. – Наверняка папаша его тут вместосебя оставит.
-Догадлив, однако! – Ивакинуказалось, что он видит ехидную ухмылку на физиономии говорившего. – Да тольконе все ли нам равно, кого директором сделают. Главное, чтобы зарплату неубавили и фирму не закрыли. А на остальное плевать!
-Неужели могут закрыть? –встревожился собеседник.
-Вряд ли. В суд на нее невпервой подают. Только сейчас кое-что посерьезнее стряслось… Ладно!Поживем-увидим. Ого! Слышишь, что он говорит: «его кончина –невосполнимаяпотеря для всего мира»… Это уж точно! Вряд ли на свете когда-нибудь родитсявторой такой пройдоха, как мистер Смит. Представляешь себе, он…
Тут говоривший перешел на шепот.Ивакин навострил уши, но так и не смог расслышать ни словечка. Похоже, речь шлао какой-то тайне, связанной с деятельностью покойного главы «Белле Вида»…
-Это что, правда? – донесся донего удивленный шепот второго участника откровенного разговора за чужимиспинами.
-Правда. – отозвался первый. –Только смотри, об этом ни гу-гу. А то говорят, один монитор тоже это пронюхал,да по пьяни и сболтнул на корпоративе. И в тот же вечер его насмерть машинасбила. Смекай!
Ивакин содрогнулся. Потому чтопонял, о ком идет речь… Выходит, гибель Зеленцова все-таки была не несчастнымслучаем. Он и впрямь узнал какую-то тайну, связанную с компанией «Белле Вида».Настолько важную, что заплатил за нее своей жизнью.
В таком случае – что он могузнать?
***
Однако любопытство Ивакина тутже сменилось страхом за собственную жизнь. Если Зеленцов был убит, то за жизнь