-И рад бы, да денег нет, -отвечает гость. А старец как бы невзначай промолвил:
-Денег… деньги-то будут.
Потом они речь о другомзавели. Только, как стали прощаться, старец ему опять: «слышишь – имение-токупи».
Поехал помещик домой, да путьбыл неблизкий, ночь подошла, а заночевать негде. Тогда надумал он завернуть сдороги к дяде, которого вся его родня за крутой нрав да скупость за верстукругом объезжала. И что же? Тот сам завел с ним разговор: «а отчего ты некупишь имение, что около тебя продается: хорошая покупка»! А потом дал емувзаймы, сколько нужно было. Так и это еще не все: не прошло и недели, как купилпомещик имение, нагрянули к нему купцы: просят продать оттуда часть леса. Идали за него ровно столько, сколько все имение стоило. Чудо, да и только!
Слушаю я все это и думаю: дагде ж тут чудо? Просто все так совпало удачно: имение продавалось, дядяраздобрился, купцам лес понадобился… Однако после того мне еще большезахотелось посмотреть на этого старца Амвросия… Только вот удастся ли?
Наутро отстояли мы с МитейЛитургию в монастырском соборе. Потом тот самый монах-гостиник, который намвчера про отца Амвросия рассказывал, повел нас в к нему на благословение. Анадо вам сказать, что старец Амвросий жил в монастырском скиту. Идти туда надобыло через весь монастырь, а потом – сквозь ворота в колокольне. И тут вдругподбегает к нам какая-то баба-крестьянка, да как бухнется монаху в ноги, да какзаголосит:
-Батюшка Абросим, хоть тыпомоги! Сил моих нет, пуще глаза их берегу, а они все дохнут! Пожалей, родимый!
Монах и рта раскрыть неуспел, как она ему все выложила: мол, нанялась она к барыне за индюшкамиухаживать, а те дохнут и дохнут… а хозяйка ее бранит и выгнать грозится.Говорит она это, а сама плачет навзрыд…
А я тогда, стыдно сказать,чуть со смеху не покатился: так вот с чем к старцу со всей России народ ездит!Посоветуйте, батюшка, чтобы у меня индюшки не дохли… Только монах и не подумалсмеяться: поднял он бабу с земли, помог с одежды снег отряхнуть.
-Не плачь, слышь-ка ты, неплачь. Слезами горю не поможешь. Пойдем-ка лучше, я тебя к старцу Амвросиюсведу. Бог даст, он твоей беде поможет.
Она от этих слов ажвоспрянула. Потом слышал я от отца Амвросия такое присловье: «от ласки у людейбывают совсем иные глазки». И не раз убедился – это правда.
Ладно, как говорится, вернусьна прежнее. Вот пришли мы в скит… Домик отца Амвросия стоял возле самой ограды,даже немного за нее выдавался, и имел два входа: один для мужчин, другой – дляженщин. Устав в скиту был строгий, а потому женщин туда не пускали, вот старецАмвросий и принимал их в пристройке, что выдавалась за ограду. Называлась она«хибаркой». Туда-то и отвел монах бабу-птичницу. А нас с Митей с другого входаввел в приемную для мужчин. Там уже много народу набралось: и монахи, ипаломники – и все ждут старца. Вот я тоже встал у двери и думаю: что ж, вотсейчас и посмотрю, каков этот отец Амвросий…
Не знаю, сколько мы егопрождали. Может, час, или даже больше. Я уже начал было подумывать – не уйтили? Как вдруг он входит. Все сразу на колени встали, и я тоже. Только все равноуспел его разглядеть: среднего роста, худощавый, сгорбленный, в беломподряснике и черной монашеской шапочке, в руке палочка. С виду – самыйобыкновенный старичок-монах. А вот глаза… Ни у кого больше не видал я такихглаз. Казалось, он видит каждого человека насквозь. И замечает в нем не толькото дурное, что тот стремится утаить. Но и то доброе, о котором тот давнопозабыл или даже вовсе не ведает…
Подошел он ко мне, благословили вдруг говорит: «Хотел посмотреть, каков я? Что ж – смотри!» Тихо сказал, датолько для меня эти слова прозвучали, как гром среди ясного неба. Ведь яникому, даже другу Мите, не говорил, что еду в Оптину Пустынь просто излюбопытства. Как же он об этом узнал?
Поднимаю голову, смотрю, а онулыбается: «ну, ступай с Богом. А завтра после Литургии приходите ко мне оба».
Я в ту ночь глаз не сомкнул,все думал – как же я с ним завтра говорить буду? Ведь если он мои тайные мыслиугадал, то выходит, от него ничего не скроешь. А ну как начнет он меня бранитьда стыдить, что плохо о нем думал да негожие книжки читал? Вот и думал я обовсем этом, думал, да только ничего путного не придумал. Так и ночь прошла.
На другой день после обеднипришли мы с Митей в скит. Первым меня к старцу в келью провели. Отец Амвросий,все в том же белом подряснике и черной шапочке, лежал на дощатой койке,покрытой ковриком. В руке у него были четки. Встал я перед ним на колени, а самсо страху молюсь: «Господи, помоги!» А ну, как он сейчас меня обличать начнет?Да я же тогда от стыда сквозь землю провалюсь!
Только он вместо этого меняблагословил. А потом принялся расспрашивать, кто я и откуда. Ласково так,словно я ему родной был. Только я все равно его боялся: а вдруг это он нарочнодобрым прикидывается, чтобы получше выведать, что у меня на уме? И тут он вдругговорит:
-А ты, Ваня, басни Крыловалюбишь читать? Прочти-ка мне «Сочинителя и Разбойника». Или нет, лучше«Безбожников».
И достает из-под подушки…чтобы вы думали? Книгу басен Крылова. Толстую такую, потрепанную. Как видно, стораз читанную-перечитанную. Подает мне, а сам смотрит и улыбается: давай, мол,читай… Ну, я и стал читать:
«Был в древности народ, к стыдуземных племен,
Который до того в сердцахожесточился,
Что противу богов вооружился…
Кричат, что суд небес и строг ибестолков;
Что боги или спят, иль правятбезрассудно;
Что проучить пора их без чинов;
Что, впрочем, с ближних горкаменьями нетрудно
На небо дошвырнуть в богов…»
И решили безбожники небо камнямизакидать и стрелами засыпать. Да только все эти камни и стрелы им же самим наголовы и свалились, и зашибли их до смерти. Вот так они сами «от дел своих иказнились».
Скажете, сказка? Только от нееу меня вдруг словно глаза открылись. И понял я, что напрасно сомневался, естьли Бог, и считал Его чудеса всего лишь счастливым совпадением обстоятельств.Разве случайность все то, что случилось со мной? Нет. Это Господь привел менясюда, в Оптину Пустынь, к старцу Амвросию. И его устами ответил мне. А я ужбыло поверил обманщику, написавшему ту безбожную книжку! Как же мне сталостыдно! Стою перед старцем на коленях, а сам плачу… Вдруг слышу его голос,тихий такой, словно летний ветерок повеял:
-Полно, Ваня, полно плакать.Сидор и Карп в Коломне проживают, а грех и беда с кем не бывают. Есть кое-чтои похуже неверия. Вот, говорят, был один офицер: все хвастался, что в Бога неверит. Когда же угодил на войну, да засвистели вокруг него пули, так он состраху давай молиться: «Пресвятая Богородице, спаси нас!» А, как потом узналиоб этом его товарищи, да стали над ним смеяться, он и ну отказываться, мол,неправда все это, не было ничего такого… Лицемерие, оно еще хуже неверия. Атеперь давай-ка я тебя исповедую.
Я из скита как на крыльяхлетел. И так радостно мне было, что, как говорится, ни словом сказать, ни перомописать. Вот как если бы болен я был тяжело, смертельно, и вдруг поправлятьсяначал. И точно: после той встречи с отцом Амвросием начала оживать душа моя.
Позже, когда вспоминал я тотразговор со старцем Амвросием, то подумал: а отчего это он сперва хотел, чтобыя ему другую басню Крылова прочел, про писателя и разбойника? Оговорился, чтоли? Раздобыл книжку, отыскал басню… И понял – и это было не случайно. Помните,какова мораль у этой басни? Сочинитель-безбожник оказался куда опаснее самоголютого разбойника: его книги целую страну до погибели довели. Ведь, как сказалдругой писатель, только православный, и тоже бывавший в Оптиной Пустыни, еслинет Бога, то все дозволено. Да только злая воля заводит в злую долю…
…Тем временем учеба моя всеминарии близилась к концу. Теперь я уже твердо решил, что стану священником.Одного лишь никак не мог решить: жениться мне или пойти в монахи, как отецАмвросий? Очень уж хотелось, хоть немного, да на него похожим быть… Опять же,прослышал я от кого-то, будто в монастыре легче спастись, чем в миру. А то ивовсе, что по заповедям Христовым лишь в монастыре жить можно. Только, поправде сказать, давно уже приглянулась мне одна девушка, дочь дьякона. Катей еезвали. Хорошая такая: добрая, кроткая, набожная – лучше жены не сыскать. А ведьне зря сказано, что добрая жена дороже золота и камней самоцветных, добройхозяйкой и дом стоит. Опять же, и Катя на меня глаз положила. И родители нашибыли не прочь, чтобы мы поженились. Тут бы, как говорится, веселым пирком да засвадебку, да я все думаю: а может, грех это, если я не в монастырь пойду, аженюсь? Ведь как же тогда смогу я жить по заповедям Христовым? Вот так все имаялся, пока не вспомнил: один ум – хорошо, а два лучше. И решил спроситьсовета у о. Амвросия. Хотя и не надеялся, что он мне ответит. Мало ли у негодругих, более важных дел? А я его от них пустыми вопросами отвлекаю. Даже жалелпотом, что письмо ему послал, да поздно было возвращать.
И опять пришлось мнеубедиться, насколько плохо я знаю старца Амвросия. Не ждал я от него ответа, аполучил его. Вот что он мне написал:
«Чадце сомневающееся. Не в томдело, кто где живет, а в нас самих. Главные вражьи хитрости две – боротьхристианина либо высокоумием и самомнением, либо малодушием и отчаянием. Житьможно и в миру, только не на юру, а тихо. Или так, как колесо вертится: однойточкой земли касается, а остальными вверх стремится. А про женитьбу твою скажутак: если вы друг другу нравитесь, и невеста благонадежного поведения, и матьее доброго нрава – женись. Гусь да гагара - неладная пара, да вместе плавают.Хоть среди мира и семейства и трудно от земного отрешиться, но Евангельскиезаповеди даны людям, живущим в мире – ибо тогда ни монахов, ни монастырей ещене было…»
На всю жизнь благодарен я отцуАмвросию за этот мудрый совет! А вам, как подрастете да заживете своим домком,дай Бог прожить в таких же любви и согласии, как прожили мы с Машей!