Слова некроманта, в которых, возможно, крылась та самая деталь, которая все это время ускользала от внимания Мальстена, сбивчиво всплывали в памяти, выстраиваясь в одну цепочку.
Их жизненная сила (то самое, за что могут уцепиться твои нити) взята из моего источника, который отсечен от внешнего мира и замкнут на меня же, проходя через теневую сторону.
«Ланкарт создал своеобразную паутину. Его марионетки пойманы в нее, они живут в ней. Это собственная замкнутая среда: ожившие мертвецы питают колдуна, а он — их. То, что заставляет этих людей дышать, двигаться и функционировать, не может связываться с внешним миром, потому что завязано на теневую сторону. То есть — на смерть. А что такое смерть в понимании некроманта?»…
…это совершенно другое пространство, наполненное особой силой.
Тут же вспомнилось и предположение Аэлин о том, почему люди Ланкарта не едят мясо. В нем содержится эхо жизненной энергии, необходимой для обмена с внешним миром. Воскрешенные некромантом создания не могут эту энергию воспринимать, потому что работают с изнанкой мира. Но…
«Что если можно прервать обмен энергией с теневой стороной? Убить смерть в живом мертвеце…»
— Отойди, — угрожающе процедил Филипп, вновь поведя арбалетом в сторону.
— Заставь, — хмыкнул Мальстен, из последних сил растягивая утекающее сквозь пальцы время.
«Сейчас он выстрелит. Буквально в эту секунду. Думай!»
Юноша прерывисто вздохнул, каждый мускул на его лице напрягся от злости.
— Если б ты не боялся гнева своего хозяина, то уже бы выстрелил, но ты боишься его, боишься того, что он может вновь вернуть тебя в забвение, — продолжал Мальстен, выигрывая, возможно, совершенно бесполезные секунды.
«Если верить словам Ланкарта, то его марионетки — почти живые люди. Почти! Им не хватает только обмена с внешней средой. Данталли ведь забирают себе часть жизненной силы тех, кем управляют, и у нас этой самой силы всегда в избытке. Обмен как таковой подразумевает и прием, и отдачу. Поэтому — существует расплата. Она и есть та самая отдача. Если эта теория верна (а она верна), то верна и обратная ее сторона, так как речь идет не о чем-нибудь, а об обмене…»
— … и как бы ты сейчас ни хорохорился, ты не выстрелишь.
— Заткни пасть, тварь! — выкрикнул юноша срывающимся голосом. Арбалет в его руке заметно подрагивал.
— Мальстен… — едва слышно шепнула Аэлин, пытаясь выйти вперед, однако данталли вновь удержал ее, преградив ей путь.
— В меня он стрелять не станет, — криво ухмыльнулся он, обращаясь к охотнице, однако при этом не сводя глаз с вооруженного надзирателя. — Не сможет.
«На деле все просто! Если я могу забирать жизненную силу во время контроля над человеком, стало быть, могу ее и отдавать. Обычно, чтобы зацепиться за человека нитями, мне нужно его просто увидеть, все остальное — детали. В момент, когда я кого-то контролирую, я именно контролировать и хочу. Но если верить тому, что говорит Ланкарт, то желание контролировать у меня должно возникать лишь как следствие. Причина — это насыщение чужой жизненной силой…»
Щелкнула тетива.
Сильный удар пришелся в левое плечо данталли, заставивший его пошатнуться и шумно выдохнуть — больше от неожиданности, чем от боли.
— Мальстен, нет! — выкрикнула Аэлин, рванувшись вперед, однако демон-кукольник вновь преградил ей путь, поведя в сторону пронзенной стрелой рукой, отозвавшейся болью на это движение.
— И это все? — хмыкнул данталли. Голос его звучал ровно. — Все, чем ты мне можешь пригрозить? Ты правда думал, что это сработает?
Глаза Филиппа изумленно округлились. Он не мог отвести взгляда от пронзенного стрелой плеча ненавистного существа, отмечая при этом, что на лице оного не отражается ни следа испытываемой боли.
На пол клетки, сорвавшись с вышедшего наружу наконечника арбалетной стрелы, упала пара капель темно-синей крови.
— Плевать на Ланкарта! — решительно выдохнул Филипп. — Если не отойдешь сейчас же, следующая стрела тебя убьет.
В подтверждение своих слов юноша быстро перезарядил арбалет.
«Если бы ты только был живым, ты бы и шага не ступил без моего позволения», — со злобой подумал Мальстен.
Понимаешь теперь, почему ты бессилен и не можешь взять их под контроль?
«Еще бы не понять! Если напрячься, пульсацию смерти вокруг этого юнца даже можно разглядеть! Наверное, об этом самом дыхании Рорх и говорили Теодор и Тисса…»
Что бы я тебе ни сказал, это не поможет тебе взять кого-либо из моих людей под контроль.
«Но ведь контроль возможен!»
Своеобразное… эхо, если можно так выразиться, той жизненной силы, которая содержалась в объекте, что когда-то жил, остается в нем и после смерти до момента полного разложения. Именно за это эхо я и цепляюсь, именно к нему направляю свою энергию.
То ли боль, наконец, коснулась сознания данталли и помутила его взгляд, то ли реальный мир начал буквально таять перед глазами по другой причине, но, не отдавая себе отчета в том, что делает, Мальстен выбросил правую руку вперед.
Из ладони вырвалась ярко-красная нить, стремительно полетевшая в приготовившегося выстрелить Филиппа. Никакие преграды не могли эту нить удержать — она сама была подобна стреле, когда вонзалась в тело юноши. Тот вскрикнул, пошатнулся, словно от удара, и выронил арбалет на землю.
Аэлин изумлено ахнула.
В то же мгновение Мальстену показалось, что в груди что-то оборвалось. Ноги подкосились, и он тяжело рухнул на колени. Стало неимоверно трудно дышать, а каждый удар сердца отдавался гулким стуком в ушах.
«Постойте… сердца?»
Мальстен поймал себя на мысли, что действительно слышит сейчас только одно свое сердце вместо привычного мерного перестука двух. Второе будто замерло. Данталли буквально почувствовал вокруг себя холодное дыхание самой Смерти, и глаза его на секунду округлились от ужаса, однако огромным усилием воли он заставил себя сконцентрироваться на том, чтобы удержать толстую красную нить, по которой жизненные силы стремительно уходили от него к скованному в движениях юноше.
Тем временем в Филиппе что-то разительно менялось. Тело его била крупная дрожь, глаза были распахнуты в животном, неконтролируемом страхе.
— Что это?.. Как… — отрывисто выдохнул он.
Нечто столь узнаваемо живое вдруг появилось в нем, и лицо, искаженное гримасой страха, вмиг перестало походить на фарфоровую маску, в его выражении образовалось что-то настоящее, человеческое.
Мальстен чуть повернул кисть раненой руки, и черные, видимые лишь ему одному, нити на этот раз совершенно беспрепятственно протянулись к Филиппу. Юноша, повинуясь воле кукловода, сделал неловкий шаг к клетке.
Управлять этой марионеткой было трудно — труднее, чем хаффрубом или человеком в красном. Почти с таким же трудом данталли дался контроль над дьюгаром. Движения Филиппа были угловатыми и неестественными, как если бы его действительно удерживал нитями неумелый ребенок, впервые взявшийся играть в кукольный театр. Дрожь в теле юноши все усиливалась и теперь больше походила на крупные судороги.
— Прошу… прекрати… — выдавил он, оказавшись у самой двери клетки. Ключ, что висел у него на поясе, Филипп сумел взять только с третьего раза, чуть не выронив его. Непослушные пальцы с трудом совладали с замком, после чего, содрогаясь всем телом, марионетка сделала пару шагов назад.
Мальстен отпустил черные нити, однако красная все еще держала юношу, передавая ему чуждую его существу жизненную энергию. Мимо Мальстена проскользнула Аэлин, однако обратить на ее действия должное внимание он не сумел, полностью погрузившись в непривычную для себя отдачу.
Пронзенное арбалетной стрелой левое плечо уколола острая боль, стремительно растекающаяся по телу. Данталли закусил губу, стараясь не потерять контроль над доселе неведомой ему красной нитью. Теперь, когда Мальстен понимал, что на деле работает не просто с марионеткой, а с самим мирозданием — с обеими его сторонами — ощущение расплаты морально воспринималось им куда тяжелее. Каждая вспышка боли теперь означала непосредственное воздействие теневой стороны, стремящейся утянуть душу демона-кукольника в небытие, то была прямая атака Смерти.
«Проклятье! Вот, о чем говорил Теодор…»
Мальстен изо всех сил пытался выбросить эти мысли из головы, на лбу от напряжения начала проступать испарина.
Филипп, казалось, чувствовал себя ничуть не лучше. Конвульсивные судороги продолжали сотрясать его тело, на губах выступила вязкая черная жидкость, заменяющая созданиям некроманта кровь. Юноша хотел что-то сказать, но не смог произнести ни звука.
Красная нить продолжала свою работу — Мальстен понятия не имел, как ее остановить. Он чувствовал лишь то, что расплата стремительно идет на убыль благодаря потоку отдачи жизненной энергии.
Филипп вновь резко дернулся, пытаясь дотянуться до арбалета, брошенного на землю, но в этот момент рядом оказалась Аэлин, ударом ноги оттолкнув от него оружие. В ответ на его неуклюжий замах, она рванулась в сторону, сделала подсечку и опрокинула Филиппа на землю. В следующую секунду она бросилась за торчащими из земли неподалеку парангом, стилетом и саблей.
Тяжело рухнув наземь, юноша издал сдавленный клокочущий звук. Черная вязкая жидкость хлынула горлом, Филипп резко дернулся и попытался ухватиться руками за красную нить, тянущуюся у него из груди к руке кукловода, в надежде вырвать ее из своего тела, будто лишь в этом было спасение от смертоносного воздействия данталли.
«Он ее видит…» — успел подумать Мальстен.
В ту же секунду Филипп коснулся нити, и тело его лопнуло, разлетевшись на кусочки, как спелый фрукт, врезавшийся в толстую каменную стену.
Аэлин, успевшая вернуть себе оружие и вещи, вскрикнула, попытавшись прикрыться от полетевших во все стороны брызг черной жидкости вперемешку с мелкими кусками плоти.