представление, когда пережидаешь расплату у его камеры. А я в этом представлении участвую одним тем, что не вмешиваюсь в этот процесс.
Мальстен напряженно выдохнул, глядя в темные глаза пожирателя боли, однако в ответ ничего не сказал. Бэстифар хмыкнул и снисходительно улыбнулся другу, заговорщицким взглядом показывая, будто собирается раскрыть ему одну из важнейших тайн мироздания, и, видят боги, именно так прозвучали его слова.
— Все повторяется, мой друг. Зрелища. Зрители. Одни и те же трюки в разных вариациях вызывают одни и те же эмоции разной интенсивности. Чем выше и красивее прыгнешь, тем больше последует оваций. Чем сильнее расшибешься при неудачном падении, тем громче ахнет от ужаса твоя публика. Сходство лишь в том, что в обоих случаях зрители захотят еще.
В глазах аркала появился нехороший огонек, который каждый раз заставлял данталли чувствовать себя несколько неуютно. Сколько он ни общался с Бэстифаром, никак не мог привыкнуть к этому взгляду.
— Бэс, хватит, — серьезно попросил Мальстен, стараясь изгнать только что произнесенные другом слова из памяти, куда они отчего-то врезались намертво, как только прозвучали. — У нас с тобой в вопросах представлений всегда была разная теория.
Аркал невинно улыбнулся и приподнял руки.
— Как скажешь, мой друг, как скажешь. Как бы то ни было, этот охотник — только твоя игрушка, и я не собираюсь отбирать ее. Развлекайся.
С этими словами, заставившими волну мелкой дрожи раздражения пробежать по телу данталли, Бэстифар поспешил удалиться.
Когда невыносимо долгий день начал клониться к закату, Бенедикт с учеником вернулись в отведенную им комнату в головном отделении Культа. Киллиан выглядел откровенно плохо: лицо болезненно осунулось и румянец, признаки которого несколько раз за день обнадеживающе проявлялись, к вечеру окончательно покинул щеки. Аппетит к молодому человеку в течение дня так и не возвратился, а надсадный сухой кашель — явно болезненный — заметно участился.
Бенедикт старался как можно меньше показывать свое беспокойство, однако на душе у него скребли кошки: с медициной жрец Колер был знаком весьма поверхностно, знал лишь, как перевязать и максимально обеззаразить рану в полевых условиях, но даже его скудных знаний хватало, чтобы понять — ученик тяжело болен, и болезнь эта, похоже, не собирается отступать.
Вернувшись в комнату, Бенедикт демонстративно сел читать отчет, присланный по семейству Дэвери, хотя минувшей ночью уже успел изучить его несколько раз. Делал он это снова отнюдь не по причине проблем с памятью или наличия неких нерешенных вопросов — он лишь хотел, чтобы жрец Харт почувствовал, что дел для него в ближайшем будущем не предвидится и, наконец, лег и отдохнул.
Колер скорбно понимал, что, окажись молодой человек, вырванный из олсадской спокойной жизни, в привычных для него условиях, его здравого смысла хватило бы на то, чтобы соблюдать предписания лекаря, однако сейчас, когда основной мыслью Киллиана было надлежащим образом зарекомендовать себя для будущей службы, здравый смысл явно отходил на второй план. Попытки переубедить Харта давали лишь прямо противоположный эффект: молодой человек не желал и боялся признать собственную слабость в каком бы то ни было виде. Похоже, этот страх сопутствовал ему еще со времен пожара в Талверте, а то и раньше. Бенедикт не исключал, что глупую боязнь собственных человеческих слабостей привила молодому человеку мать, не раз намекавшая ему, что теперь он должен быть сильным за двоих после того, как ушел из жизни его отец.
Первое время, находясь в комнате, Киллиан мужественно делал вид, что чувствует себя хорошо, однако замутненный взгляд и шаткая походка говорили об обратном. Временами тело молодого человека вновь начинала бить мелкая дрожь, и Бенедикт сделал вывод, что жар возобновился.
Напомнив ученику вновь выпить настой, который передал жрец Морн, Колер демонстративно погрузился в изучение документов. Киллиан на этот раз возражать не стал и, послушно проглотив лекарство, вскоре начал засыпать буквально на ходу.
— Прими уже горизонтальное положение во имя богов, иначе рухнешь на пол, — небрежно бросил Бенедикт, не понимая глаз на пошатывающегося на стуле за изучением второй части отчета Харта.
— Пожалуй… вы правы, — отозвался молодой человек несколько секунд спустя.
На этот раз Колер поднял на него обеспокоенный взгляд, однако побоялся вновь взметнуть в нем огонь упрямства, посему ограничился лишь кивком.
На койку Киллиан опустился, не снимая дорожного костюма. И хотя в комнате было тепло, он потянул на себя легкое одеяло: тело его била дрожь.
Поджав губы, Колер приблизился к ученику и, присев на его койку, бегло приложил тыльную сторону ладони к его лбу — почти обжигающе горячему.
— Проклятье, — процедил сквозь зубы Бенедикт.
— Я не ленюсь, я наколю дров, матушка, просто я хочу делать дела последовательно. Закончу здесь и сразу примусь за работу, хорошо? — вдруг пробормотал ученик, подняв на наставника почти невидящий взгляд.
— Киллиан? — обеспокоенно обратился он.
Вместо ответа молодой человек вновь надсадно закашлялся. Голова его несколько раз повернулась из стороны в сторону, с губ сорвался тяжелый стон.
Колер, сжав кулаки, бегло метнулся к двери. Поймав за рукав рясы первого проходящего мимо жреца, он с пылающими злобой глазами, процедил сквозь зубы:
— Зови сюда жреца Морна, слышишь? Немедленно!
Растерянный молодой человек лишь бегло закивал, постаравшись украдкой заглянуть в комнату, однако, натолкнувшись на взгляд Бенедикта, поспешил по коридору к лестнице.
Карл Бриггер остановился перед дверью комнаты, отведенной старшему жрецу Кардении и его ученику, чуть оправил одежды и дал себе время восстановить чуть сбившееся от быстрой ходьбы дыхание. В эти мгновения недолгой передышки старик упорно попытался убедить себя отринуть возмущение, нахлынувшее на него, когда посланный за Колером молодой последователь явился обратно в кабинет главы Красного Культа и с испуганным взглядом передал, что Бенедикт на вызов являться не собирается.
Отпустив молодого человека, перепуганного необходимостью доносить до старшего жреца подобный отказ, Бриггер возмущенно выругался про себя, однако, быстро взяв себя в руки, решил отправиться к Колеру самостоятельно, надеясь лишь, что у того нашлась веская причина повести себя подобным образом.
Без стука войдя в комнату, старик набрал в грудь побольше воздуха, собираясь тут же высказать чересчур своевольному жрецу свое недовольство.
Бенедикт решительным шагом направился к посетителю и жестом попросил его соблюдать тишину. Подойдя к самой двери, он кивком головы указал на койку беспокойно спящего ученика с мокрой холодной тряпицей на лбу.
— Прости, Карл, что не явился сам, но я нужен здесь. Видят боги, если бы я отправился заниматься делами, этот юноша собрал бы остатки сил и сделал бы то же, а ему сейчас подобные подвиги противопоказаны, — полушепотом проговорил Колер.
Бриггер обеспокоенно взглянул на тяжело дышащего молодого человека и понимающе кивнул. Он еще в день прибытия Бенедикта с учеником в Сельбрун сделал вывод, что старший жрец Кардении сильно привязался к своему новому подопечному. Если принять во внимание возраст Киллиана Харта и его характер, можно было сделать вывод, что отношение у Колера к нему сильно напоминает отеческое. Бриггер не раз видел такое у жрецов, которые, лишь прожив полвека, понимали, что так и не обзавелись семьей и детьми.
— Совсем плох? — осведомился старик.
— Морн ушел час назад, когда, как он выразился, кризис миновал. Было намного хуже: сильный жар, бред, затрудненное дыхание. Сейчас Киллиан дышит ровно и хотя бы спит.
— Боги, — покачал головой Бриггер, поджав губы. — И какие прогнозы дает Гевин?
— Пока утешительные. По крайней мере, если удастся удержать этого безумца в постели хотя бы несколько дней, — нервно усмехнулся Бенедикт. — Морн уверен, что болезнь начали лечить своевременно, правда сегодняшний день Киллиану на пользу не пошел, и в этом есть моя вина. Я должен был жестче настоять на прописанном режиме, а вместо этого позволил продолжить тренировку, а после — долгое время провести на улице.
— Не вини себя, — понимающе кивнул Бриггер. — Мы оба знаем, что этот юноша упрям и авторитетных лиц не слушает. Надеюсь, хоть теперь он все же обратится к голосу разума.
— Я надеюсь на то же, — кивнул Колер, обеспокоенно оглядываясь на ученика. — Морн, правда, был несколько обеспокоен его дыханием. Он говорил, что Харт, похоже, слаб легкими, и болезнь может поразить их сильнее всего. Судя по рассказу Киллиана, это проявлялось еще в раннем детстве. Возможно, передалось от отца, который, захворав, не сумел оправиться и умер, но точно я судить не берусь — быть может, там имел место недуг другого характера.
— Гевин Морн — отличный лекарь, Бенедикт, — заверил старший жрец Культа. — Он поставит твоего ученика на ноги, я уверен.
— Да, — коротко отозвался Колер, глубоко вздохнув и кивнув. — Так зачем ты меня вызывал, Карл?
Слова старших жрецов долетали до Киллиана сквозь беспокойную полудрему, которую они ошибочно именовали сном. Молодой человек хотел заставить себя открыть глаза, однако сделать этого не смог, словно бы находясь между явью и миром грез. Он слышал, как жрец Бриггер говорил о сообщении, отправленном через эревальну Рериху VII, и о том, что правитель Анкорды согласился поддержать грядущую малагорскую операцию. Дальнейший разговор наставника с главой Культа ускользнул от Киллиана, уступив место беспокойному сновидению, перенесшему его в Храм Тринадцати.
Он увидел перед собой статую богини справедливости Ниласы, на весах которой лежало два человеческих сердца. Рука, обыкновенно дружественно протянутая к людям, на этот раз указывала пальцем Киллиану в грудь. Каменные губы статуи зашевелились, выговорив: «Настало время платить за жизнь», и одно из сердец, лежащих на весах начало стремительно высыхать, превращаясь в горстку пепла.