знаю, что ты выдержишь. Знаю, что справишься, и понимаю, что ты на деле можешь куда больше, чем я сам. Но ты играешь с огнем, мой мальчик, в эту самую секунду. Подумай о… подумай хотя бы о своей матери! Я поклялся ей, что смогу тебя защитить, и — боги мне свидетели — я это исполню. Ты самый талантливый ученик из всех возможных, ты способен на удивительные вещи, но, заклинаю тебя, будь же благоразумен! Ты неосторожен, а должен — быть.
— Сейчас из нас двоих неосторожен ты, — хмыкнул юный герцог.
— Что?
— Ты слишком много говоришь вслух опасных вещей. Это тебя нужно уводить отсюда, не меня.
— Мальстен, — качнул головой Сезар. Голос его звучал мягко. — Я ведь отвечаю за тебя…
— Тогда доверься мне, наконец! — воскликнул юноша, подняв глаза на наставника, и впервые в них пылала настоящая злость, взросшая на почве давней обиды на непрекращающееся недоверие. — И признай уже, что я знаю, на что способен!
Сезар, понимая, что подопечный забывает о всякой осторожности, опасливо оглянулся, глаза его быстро сменили выражения со строгого и разозленного до снисходительно-заботливого.
— Нет, — хмыкнул он, вновь заставив что-то внутри ученика яростно вспыхнуть. — На деле ты понятия не имеешь, на что способен. Это очень мощный шаг, но он — первый. И первый шаг нужно вовремя завершить, иначе возьмешь на себя больше, чем можешь. Ты хотел впечатлить меня этим действом? Тебе удалось. А теперь нужно уходить отсюда. И придется держать контроль, пока мы не отойдем достаточно далеко, — последние слова были произнесены настолько тихо, что даже сам Мальстен едва ли мог их расслышать.
Юный данталли больше не множил марионеток. В момент, когда учитель сказал ему о первом шаге, Мальстен понял, что Сезар прав: это было слишком много за раз. Чересчур. На висках выступил пот, руки начинали чуть подрагивать от напряжения. Лишь теперь в голову пришла мысль о расплате, и от нее по спине пробежал холодок. Боги, что же это будет?
Страх сковал тело, помешал концентрации. Казалось, по каждой нити, связанной с марионетками, пробежала заметная дрожь. Мальстен стиснул зубы, всеми силами стараясь удержать контроль. Мысли отнимали слишком много внимания, и несколько людей, которые не находились в поле зрения молодого данталли, будто отгородились некоей мутной пеленой, связь с ними оборвалась, породив лишь новый всплеск неконтролируемого страха. Мальстен запнулся о камень, едва удержал равновесие, но начал терять марионеток одну за другой.
«Не удержу…» — мелькнуло в его сознании, и холодный ужас разоблачения пробежал по его позвоночнику нервной дрожью.
Сезар сжал руки в кулаки и быстро повлек своего подопечного к ближайшему хлеву.
— Так, времени нет, уходим, — буркнул он себе под нос.
На этот раз юноша спорить не стал. Каждый шаг сбивал его концентрацию. Теперь ему необходимо было видеть свои цели, но от напряжения кружилась голова, зрение не фокусировалось, а пространство расплывалось перед глазами, и нити продолжали таять. Вот-вот останется последняя.
«Не успею», — сокрушенно понял Мальстен, тихо застонав от бессилия. Перед ним открылась дверь хлева, в котором, на его удачу, сейчас не оказалось никого из горожан, только животные. В ту же самую секунду последняя марионетка отсеклась, и из груди юноши вырвался тихий вздох, полный страха.
— Проклятье! — сквозь зубы бросил Сезар, и Мальстен увидел, как из рук наставника вырывается сразу сотня нитей. Он лишь беглым взглядом окинул всех, кто попал в поле зрения, и все по воле кукловода отвели глаза в сторону от юного герцога, пока он шаткой походкой ввалился в хлев. Сезар мгновенно захватил под контроль забеспокоившихся овец и свиней, находившихся в помещении, и плотно закрыл за собой дверь. — Чтобы ни звука! — прошипел он ученику, и на этот раз гнев его был вполне справедлив.
Мальстен плотно стиснул челюсти, готовясь к первой волне, однако шумный вздох, наполненный болью, сдержать не сумел. Ноги его подкосились, и он тяжело рухнул на устланный соломой пол, едва не прикусив язык. Расплата с силой вгрызлась в каждую клетку тела, парализовав голосовые связки и попросту лишив юношу возможности кричать. Казалось, потерять сознание с первой же волной не дал лишь ужас ускользнуть в объятия Жнеца Душ, холодное дыхание которого молодой герцог уже ощутил за своим плечом.
В немой попытке отвлечься от страшной агонии Мальстен обратил внимание на то, что из рук Сезара сейчас протягивается великое множество нитей. Часть из них вдруг исчезла, а животные в хлеву послушно погрузились в сон — таким образом на некоторое время наставник позволил себе передышку. Те нити, что цеплялись за оставшихся на улице горожан, также начинали понемногу исчезать.
— А ты был прав: можно смотреть чужими глазами, — тихо проговорил Сезар, невесело усмехнувшись. — Должен признать, мне никогда не приходило это в голову.
Со лба юноши градом струился пот, тело пронзали жаркие стрелы боли, он запрокинул голову, с силой закусив губу, стараясь не издать ни звука.
Его учитель осторожно прислонился к стене и опустил голову, также издав болезненный вздох.
— Терпи, — приказал он. — Нас не должны услышать, ясно?
Мальстен заметно задрожал.
— Я не уверен… смогу ли… молча…
— Сможешь, — отчеканил Сезар. — Ты создал себе идеальные условия для такого испытания.
Наставник и сам несколько секунд помедлил, стараясь справиться с болью расплаты, поспешившей наказать и его за контроль над хоттмарцами. Однако, к удивлению ученика, Сезар держался так, будто почувствовал лишь легкое недомогание, а ведь на деле он испытывал то же самое, что молодой герцог.
«Как ему это удается?» — мелькнула мысль в голове Мальстена, прежде чем очередная волна боли залила его тело. Он с силой зажмурился, слезы брызнули из глаз.
— Как?.. — сумел лишь выдавить он.
— Что «как»? — невесело переспросил Сезар.
— Ты ведь… ты даже не…
— Я привык, — качнул головой учитель. — И ты тоже должен. Это наша природа. Только так мы можем выжить среди людей.
Мальстен огромным усилием воли подавил рвущийся наружу стон, с силой сжав рукой солому, устилавшую пол. Сейчас он никак не мог понять, как к этому можно привыкнуть? Как можно молчать, когда в теле не остается ничего, кроме этой треклятой расплаты? На словах все выглядело много проще, но на деле… на деле это была пытка, выстоять в которой не представлялось возможным.
— Кажется, что… будет легче, если…
— Не будет, — угадав мысль ученика, покачал головой Сезар, утирая со лба холодный пот. — Нечего кричать, это не помогает. Ты только привлекаешь внимание к себе, и в этом никакой практической пользы нет. Единственная польза может быть в твоем терпении. Учись терпеть молча.
Юноше нечего было противопоставить живому примеру того, как следовать этому совету. Сезар Линьи не ударял в грязь лицом: он стоически переносил муки расплаты, и выглядел так, будто просто слегка утомился. Его ноги не подкашивались, он держался практически ровно. Лишь темные круги, обозначившиеся под глазами, свидетельствовали о том, что он испытывает сильную боль.
— Ты сейчас устроил себе прекрасное испытание, Мальстен, — с невеселой усмешкой продолжил Сезар. — Ты сделал мощный шаг и даже кое-чему научил меня самого. Но об этом поговорим позже, сейчас важно продолжить наше обучение с того, с чего мы его начинали. Лучшего шанса пока не представится, поэтому будем использовать момент. Вставай!
— И у тебя получилось? — сочувственно поморщившись, спросила Аэлин. Ее спутник невесело улыбнулся, тут же поняв, что полностью повторяет снисходительное выражение лица своего наставника.
— Да, получилось, — вздохнул он. — Не могу сказать, что с первого раза. И не могу сказать, что я в тот день хорошо себя проявил. Знаешь, на деле я уверен, что именно тогда в чьем-то сознании в Хоттмаре зародилась первая мысль о присутствии данталли в герцогстве. Я действительно был неосторожен, во мне играла дурацкая юношеская гордость, я хотел впечатлить Сезара. Это мне, надо сказать, удалось, но в остальном…
— Он был слишком строг к тебе, — покачал головой Аэлин.
— Он делал все, чтобы превратить меня в того, кто я есть сейчас.
— В этом твой учитель преуспел, с этим не поспоришь, — согласилась охотница. — Но его методы… не могу сказать, что одобряю их.
— Других не было, — нахмурился Мальстен. — Возможно, будь я терпеливее к его замечаниям, не старайся я так доказать ему свою устойчивость и силу, все было бы иначе. Я стараюсь не думать об этом, потому что изменить уже ничего нельзя, но разве можно окончательно изгнать из головы мысли о том, что моя заносчивость и самоуверенность послужили причиной гибели моих родителей и Сезара?
Аэлин болезненно поморщилась, прекрасно представляя себе, какое чувство вины, должно быть, испытывает ее спутник сейчас. Она хотела бы уверить его в том, что он здесь ни при чем, однако не могла этого сделать: по рассказу выходило, что именно тот самый поступок действительно мог породить в чьей-то душе мысли о присутствии данталли в Хоттмаре. Это озвучить Аэлин тоже не могла — не хотела ранить чувства Мальстена. А ведь он при этом, должно быть, ждал от нее хоть какого-то ответа.
— Аэлин, я не идиот, — хмыкнул кукольник, словно прочитав мысли спутницы. — Я не жду, что ты сейчас меня уверишь в моей невиновности.
— Мальстен, я…
— Я знаю, не говори ничего, — хмыкнул он. — Просто, наверное, мне хотелось рассказать об этом кому-то, кто будет знать, кто я. Говорить об этом с Бэстифаром не было никакого смысла: он не сумел бы понять, потому что у него были весьма напряженные отношения с семьей. Да и о своей жестокости или о своих ошибках, насколько мне известно, Бэс никогда не сожалел. Он никогда не корил себя за то, что делал. Навер