Ну и ну, мерзость-то какая… Отвратительно… К изо всех пытается удержаться от смеха. Это даже не смех, а какой-то клёкот, что колом застрял в горле. Нет, ну ты только посмотри на них… ну надо же… Нет, ну подумать только…
К пробует пошире приоткрыть глаза. Похоже, солнечные лучи ранней осени в городе с его гвалтом машин и людей пошли на убыль. Глазам удаётся открыться. Ах ты, шелудивый рябой! Не надо тут строить из себя самого умного! Ну всё, я завтра же приду за этой книгой, из которой вырвал страницы! И нечего тут строить из себя самого умного! Подлый старикан! Ведь я-то тебя тоже за нос вожу! А Р-то, гляди-ка! Ещё тот, оказывается, деляга! Ишь ты, в родню подался к чёрной фуражке и рябому с его телевизором!
Так-так-так… принесите-ка мне счёты! Дайте-ка мне сообразить! Мда… задачка ещё из тех! Придётся голову-то поломать! На лице у К блуждает презрительная улыбка.
1964, июль
ФЛАЖОК
Занимался рассвет. На востоке показалась длинная серебристо-серая полоска, хотя повсюду ещё царил сумрак, так что нельзя было распознать человеческого лица. Пондоги, съёжившись, стояла у Тансан-наму[41]. Прошло довольно много времени, и вот на дороге, ведущей в деревню, раздались едва слышные крадущиеся шаги. Пондоги поспешно спряталась за толстый ствол дерева, пристально вглядываясь, Гымнэ это или нет. Она следила за тем, как этот кто-то подходил всё ближе и ближе. Когда почти с уверенностью можно было сказать, что это Гымнэ, Пондоги позвала негромко:
— Гымнэ, ты?
— Ага. Ну и холодрыга! — отозвалась Гымнэ.
Пондоги спустилась с холма, где стояло дерево, на дорогу.
— Давно пришла? — спросила Гымнэ, приближаясь.
— Да уж порядком.
— А мне показалось, что отец не спит, вот я страху натерпелась, пока из дому выбиралась, — проговорила Гымнэ, подходя к Пондоги. — Холодно, скажи?
— Ага, будто уже зима настала, — ответила Пондоги.
Заиндевелые рисовые поля белели в темноте. Девушки вместе зашагали по дороге, пересекающей поле. Пондоги, увязнув в борозде, оставленной телегой, чуть не упала. Гымнэ проворно подхватила подругу под руку. Чернеющие силуэты разбросанных по полю снопов рисовой соломы пугали девушек.
— Людей на улицах, поди, ещё не будет? Или уже будут? — спросила Пондоги.
— Не будет. Но всё равно пошли быстрее, ладно?
И девушка по просьбе Гымнэ зашагала ещё быстрее.
— Давай ты впереди пойдёшь, а я следом поспевать буду, — предложила Пондоги.
Гымнэ так и сделала: обогнав подругу, она зашагала впереди. А за ней, уставившись в землю, шла Пондоги. Её трясло от холода. Чтобы не думать об этой дрожи, Пондоги завела разговор.
— Сегодня ночью я видела странный сон…
— Не надо сейчас о снах… — прервала её Гымнэ. — Каким бы хорошим он ни был, всё равно не рассказывай.
— Хорошо. Не буду.
Пондоги умолкла и попробовала сосредоточиться на том, чтобы шагать побыстрее.
— Тебе хоть поспать удалось. Я вообще глаз не сомкнула, — проговорила Гымнэ.
— Я тоже только совсем немного.
В деревне длинно прокукарекал петух. Услышав этот далёкий крик, Пондоги загрустила, ей вдруг представилось, будто они навеки изгнаны из деревни.
— Ты слышала петуха?
— Ага.
— Какое-то странное чувство…
— Скажи-ка?
Пондоги немного полегчало от того, что Гымнэ почувствовала то же, что и она.
— Как думаешь, солнце уже взойдёт, когда придём в город? — спросила Пондоги.
— Скорей всего. Может, даже придём уже после того, как рассветёт, — ответила Гымнэ.
— А как выглядел тот врач?
— Очень даже симпатичный. Высокий, круглолицый, кожа белая. Наверно, генерал Ли Сун Син[42] тоже так выглядел. Только вот жалко — прихрамывает он.
— А ты всё-таки смелая! Всё смогла рассказать? — хихикнула Пондоги.
— Ну и намучилась я там — двух слов не могла связать… Но он, похоже, сам обо всём догадался.
Они переходили по каменному мостику, переброшенному через канавку.
— Ты умывалась? — спросила Гымнэ.
— Нет.
— Давай тогда умоемся.
— Здесь?
— Ну ладно, тогда пошли до ручья, там и умоемся!
Гымнэ вдруг остановилась и посмотрела в сторону деревни. Пондоги тоже оглянулась вслед за подругой.
Вдали, сбившись в кучу, чернели тёмные силуэты домов. Окутывающий поле и всё вокруг мрак прокрался и в их сердца.
— Ну и холод. Всё никак дрожать не перестану, — пожаловалась Гымнэ и снова зашагала. Пондоги тоже ещё больше съёжилась и засеменила вслед за подругой.
Долгое время они просто шли, не говоря ни слова. Деревня осталась далеко позади. Вдруг Гымнэ испуганно отдёрнула ногу.
— Ты что? — переполошилась Пондоги.
— Фу, напугалась, — сказала Гымнэ, снимая с ноги кузнечика и отбрасывая его подальше от себя.
Они снова продолжили путь.
— Как думаешь, что они сейчас делают? — спросила Пондоги.
— Что толку думать об этом? — недовольно проворчала Гымнэ. — Ты что, думаешь сейчас о нём?
— Нет, просто вдруг стало интересно, что же они сейчас делают…
— Что им ещё делать, спят себе, конечно… Спят все, как один… И храпят, как свиньи, ни о чём не подозревая… Брось уже думать про них, поняла?
— Хорошо. Просто… ты до этого упомянула генерала Ли Сун Сина, вот я и… — проговорила Пондоги, чувствуя, как в груди что-то сдавило.
— Кто знает? Может, они всё это выдумали — и про Ли Сун Сина и про Са Мён Дана[43], и про Ю Гван Сун[44]?
— И вправду, а вдруг они всё это выдумали, скажи-ка?
— То-то и оно.
— Но всё-таки с ними было так интересно…
Пондоги вспомнился их длинненький красный треугольный флажок. Он всегда был с ними, куда бы они ни ходили. И там, где был такой флажок, Пондоги вместе с остальными учились народным танцам под гармонику и пели хором. А также ходили в лес косить траву, которую потом, хихикая, перемешивали с коровьим навозом, делая компост. Ещё научились играть в игру «Ша-шечка, ша-шечка! И-ди сюда!» и наслушались рассказов про адмирала Ли Сун Сина. Прошлое лето было весьма суматошным — приехали на сельхозработы студенты. Их главной приметой были соломенные шляпы в виде снопа и, как у всех городских, белая-пребелая кожа, правда, вскоре почерневшая на солнце.
Шутки. Смех. Ах, тот весёлый смех! Хлопанье в ладоши. Поздние возвращения в деревню при свете колыхающихся в темноте факелов, сделанных из сосновых смолистых веток и заполонявших собою всю гравийную дорогу. Радостная усталость. Тихий шёпот. О, этот шёпот…
— Ты что, плачешь что ли? — спросила Гымнэ, обернувшись.
— Нет — ответила Пондоги. — Правда, не плакала.
— Идёшь молча, вот я и подумала, что ты плачешь.
Гымнэ снова принялась шагать.
— Тебе всё-таки больше повезло. Ведь вы даже письмами обменивались… — вздохнула Гымнэ.
— А разве ты не получала письма?
— Всего-то одно и было.
Вокруг становилось всё светлее. Пондоги шла и глядела, как покачиваются две косички на голове Гымнэ в такт её шагов. Впереди серебристо заблестела речка. Девушки отошли от деревни уже очень и очень далеко.
— Умоемся, что ли?
— Давай.
Они присели на корточки на камнях, проложенных через речушку. Студёный холод речной воды подобрался к их коленям. Ни одна и ни другая даже и не думали опускать руки в воду. Гымнэ сидела, полностью спрятав руки в рукава, а Пондоги так же как и подруга, сжавшись в комочек, сидела на корточках, обернув руки подолом юбки. Журчанье бегущей воды доносилось до них то громко, то едва слышно, будто издалека.
— Давай кто проиграет в «камень, ножницы, бумага», тот опустит первым руку в воду, — предложила Гымнэ.
— Давай!
Всё так же не вытаскивая руку из рукава, Гымнэ то сжимала, то разжимала ладонь в сторону Пондоги. Пондоги же, приподняв свою правую руку, закутанную в подол юбки, приготовилась к розыгрышу. Она посмотрела на обветренное осунувшееся лицо Гымнэ с посиневшими губами. Она была уверена, что выглядит точно также, как и подруга, и ей вдруг так захотелось увидеть маму, которая, ни о чём не подозревая, спала сейчас дома.
— Камень, ножницы, бумага! Камень, ножницы, бумага! — повторили они несколько раз, как будто про себя, еле шевеля губами, и выкинули руки. Гымнэ проиграла. Однако ж она втянула ещё глубже спрятанную в рукав руку и безучастно глядела сверху вниз на бегущую воду. Пондоги тоже, забыв о своём выигрыше, так же, как и Гымнэ, молча смотрела на реку. Вода быстро пробегала между камнями, из которых был сложен мостик, и утекала прочь. Показался сухой листик, плывущий по течению. Пондоги проводила его взглядом. Вдруг всё поплыло перед её глазами, затянувшись жёлтой пеленой, ей показалось, что её сейчас стошнит. Пошатнувшись, Пондоги попыталась встать на ноги. Если бы Гымнэ её не подхватила, то она упала бы в воду.
— Закрой глаза и не открывай, хорошо? — быстро проговорила Гымнэ.
Она осторожно усадила стоявшую с закрытыми глазами Пондоги и, смочив свою руку в воде, приложила её ко лбу подруги. И так несколько раз.
— Ну как? — спросила Гымнэ.
— Теперь нормально, — ответила Пондоги, открывая глаза. — Если мы и дальше так будем сидеть, то не успеем в город. Давай скорей умоемся и продолжим путь.
— С тобой правда всё в порядке?
— Ага, всё хорошо.
Они обтёрли лица смоченными в ручье руками, и, набрав в ладони воды, прополоскали рот. Затем встали и перешли ручей.
— Ты в порядке? — спросила Пондоги у Гымнэ.
— Голова чуть-чуть кружится, а так нормально.
Они шли уже не так быстро, как до этого. На востоке по небу расползалось бледно-розовое облако. И рисовые поля с выпавшим инеем тоже отливали розовым.
— А что, если нам прямо сейчас уйти далеко-далеко и остаться там жить? — проговорила Пондоги.
— Ты… ведь хотела бы родить? — спросила Гымнэ.