Особой страницей взаимоотношений двух городов стала Крымская война. Мало кто знает ныне, но ведь именно московское ополчение пришло под стены города, чтобы облегчить участь раненых и помочь с доставкой пороха и ядер. Город, бросивший вызов всей Европе, стал в те дни родным для тысяч москвичей.
Единую связь Москвы и Севастополя одним из первых понял герой Первой обороны Севастополя вице-адмирал В.А. Корнилов. В своем знаменитом приказе первых дней вражеской осады: «Москва горела, а Русь от этого не погибла. Напротив, стала сильнее. Бог милостив! Конечно, он и теперь готовит верному ему народу русскому такую же участь!»
А вот слова того же Корнилова, сказанные за день до гибели солдатам Московского пехотного полка, прибывшим на защиту города: «Московцы! Вы находитесь здесь, на рубеже России, Вы защищаете дорогой угол русского царства. На вас смотрит царь и вся Россия! Если только вы не исполните долга, то и Москва не примет вас как московцев!»
Свой долг перед Отечеством Московский пехотный полк выполнил полностью, почти полностью пав на севастопольских бастионах.
В годы Крымской войны Севастополь стал таким же камнем преткновения для захватчиков, как в 1812 году Москва. И Севастополь, захваченный врагом после целого года осады и штурмов объединенной европейской армии, и Москва, взятая французами после ожесточенного Бородинского сражения, стали городами-символами этих войн за российскую независимость. Не менее славной была защита этих городов и в годы Великой Отечественной, о чем свидетельствуют золотые звезды городов-героев на их знаменах. А как чествовали в Москве в 1856 году после завершения Крымской войны севастопольских героев! Встреча черноморцев превратилась в Москве в национальный праздник, продолжавшийся без малого целый месяц.
Когда отгремели последние залпы войны, оставшиеся в живых черноморцы были отправлены на Балтику, туда, где были необходимы их закалка и боевое мастерство.
Путь черноморцев пролегал через первопрестольную, и к прибытию героев-севастопольцев там готовились загодя. Когда же первые колонны утомленных походом моряков 18 февраля показались у Серпуховских ворот, их уже встречали толпы горожан, оркестры и почетный караул. Навстречу морякам вышел московский генерал-губернатор граф Закревский, «достойный гражданин» Кокорев преподнес дорогим гостям хлеб-соль...
Газета «Московские ведомости» в те дни писала: «Лишь только увидели мы издали длинный их строй, спускающийся с горы, слезы прошибли всякого, и горько, и весело, и грустно. Обыватели густыми толпами валили к ним навстречу и кричали «Ура!». «Ура!» – отвечали гости...
Сравнявшись с гостями, Кокорев передал поднос с хлебом-солью старшему офицеру. «Служивые! Благодарим вас за ваши труды, за пролитую в защиту родной земли кровь! Примите наш земной поклон!» – и поклонился в землю. За ним поклонились и все следовавшие. Удивительная, умилительная минута! Все плакали...»
Прямо посреди Серпуховской площади были накрыты огромные столы, где стояла водка, лежали груды снеди. Один за другим следовали тосты... Купцы чуть не в драку зазывали к себе на постой моряков: кто «спрашивал» десять, кто двадцать, а кто и все сто!..
На следующий день, 19 февраля, старшие офицеры были приглашены на торжественный обед к генерал-губернатору (мичманам и лейтенантам накрыли столы в гостинице «Шевалье»). Матросы гуляли по улицам. Двери трактиров перед ними открывали, денег притом не брали, зато качали на руках. Офицеров тем временем приветствовали в дворянском собрании.
Перед выходом из Москвы моряки Черноморского флота побывали в Троице-Сергиевой лавре, где покоились мощи Сергия Радонежского.
Необычная связь Севастополя и Москвы всеобъемлюща. Давно замечено, что в этих городах, несмотря на их, казалось бы, географическую отдаленность, схожа даже погода. Едва в Москве происходит хотя бы небольшое понижение температуры, как спустя несколько дней она понижается и в Севастополе. Улучшается погода в Москве – и обязательно через день-два улучшается она и в Севастополе. Объяснить этот климатический феномен с точки зрения перемещения циклонов и антициклонов довольно сложно, так как они попросту не могут перемещаться в одном и том же направлении на протяжении всего года. Ответа же, объясняющего взаимосвязь погодного феномена двух городов, увы, пока не смог дать никто...
Севастопольская земля связана мириадами духовных нитей с российской столицей. А поэтому вовсе не случайно, что вот уже столько лет именно в составе Черноморского флота постоянно имеется боевой корабль с именем Москвы на борту. Но и Севастополь всегда живет в сердцах москвичей. Севастопольским был в свое время назван целый район столицы. В честь города названы улицы и проспекты: Севастопольские, Нахимовские и Балаклавские. Имя священного города живет даже в названиях станций столичного метрополитена.
Пушкин, Лермонтов и Севастополь
Я верю, здесь был древний храм…
...Пушкин никогда не был в Севастополе и не был лично знаком ни с Нахимовым, ни с Корниловым. Он был почти рядом, в Георгиевском монастыре, где провел ночь, любуясь на Черное море с высоты взметнувшейся ввысь скалы. В 1828 году поэт решил посетить отдыхавшее в Гурзуфе семейство Раевских. Из Гурзуфа до Георгиевского монастыря он добирается вместе с генералом Раевским на борту вспомогательного судна Черноморского флота. То был бриг «Мингрелия». Командовал же им лейтенант М. Станюкович – будущий адмирал и отец известного российского писателя-мариниста. Из письма Пушкина барону Дельвигу: «...Из Феодосии до самого Юрзуфа ехал я морем. Всю ночь спал. Луны не было, звезды блистали; передо мною, в тумане, тянулись полуденные горы... “Вот Чатырдаг”, – сказал мне капитан. Я не различал его, да и не любопытствовал. Перед светом я зевнул». Это был единственный раз, когда Пушкин оторвался от земной тверди.
А.С. Пушкин. Литография Г.А. Гиппиуса. 1828 г.
Несколько часов, проведенных на черноморском бриге, оставили в душе поэта неизгладимый след. Может, именно под впечатлением увиденного и прочувствованного он сочинил тогда одно из своих лучших стихотворений-эллегий:
Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Однако и сам Севастополь не остался без внимания поэта. Кроме того, именно в Севастополе служил в течение многих лет его ближайший лицейский друг Пушкина Федор Матюшкин, еще мальчишкой получивший прозвище «Плыть хочется» за неистовое стремление к морской службе.
На Черное море Матюшкин попал в число иных «птенцов» адмирала Лазарева, а потому имя его стоит в одном ряду с именами Корнилова и Нахимова. Да и сам командующий Черноморским флотом всегда ставил их рядом: «...Я разумею преимущественно капитана 2-го ранга Нахимова и капитана-лейтенанта Матюшкина... Они старательные и неутомимые по службе офицеры».
С Корниловым и Нахимовым Матюшкин был дружен. И если с первым Матюшкина объединяла общая петербургская молодость, язвительный ум, то со вторым – холостяцкий быт и неистовое увлечение службой. Из писем Матюшкина: «Что сказать вам о своем быте? Вы знаете Севастополь. Живу я в доме поблизости гауптвахты... стена о стену с Нахимовым и Стодольским...» Еще письмо – и снова слова о Нахимове: «Я живу по-старому – каждый божий день в хижине и на корабле, вечером – в кругу старых братцев – Нахимова, Стодольского...»
Ф.Ф. Матюшкин. Акварель 1800 х гг.
Верный старой лицейской дружбе, Матюшкин не прерывал своей переписки с Пушкиным, и тот слал в далекий Севастополь своему товарищу полные юмора письма и дефицитный английский табак, который так любил Матюшкин.
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О, волн и бурь любимое дитя!
Иногда я невольно задаю себе вопрос: а где были бы Пушкин с Лермонтовым в годину севастопольской страды, доживи они до тех дней? Ведь Пушкину тогда было бы лишь пятьдесят пять, а Лермонтову и вовсе сорок...
Ответ на этот вопрос всегда напрашивался один и тот же: оба они непременно были бы в Севастополе! Разве можно представить себе, чтобы Пушкин, рвавшийся в свое время завоевывать с оружием в руках свободу грекам, остался бы в стороне от великого сражения за независимость собственного Отечества? Поэт, скорее всего, приехал бы в Севастополь таким же образом, как некогда ездил в действующую Кавказскую армию – корреспондентом и наблюдателем с рекомендательными письмами к местному генералитету. Впрочем, в Севастополе никаких особых рекомендаций Пушкину было бы не надо, и дело здесь вовсе даже не во всероссийской славе поэта. Поэт был бы непременно принят в Севастополе как самый дорогой гость и друг Корниловым и Нахимовым. Это не пустые слова, ведь старший брат Корнилова Александр был соучеником и товарищем Пушкина по Царскосельскому лицею. Что же касается Нахимова, то он просто не мог принять у себя лучшего друга своего стародавнего товарища Матюшкина!
Успей поэт к первой бомбардировке, он непременно был бы в тот страшный день рядом с Корниловым. Может быть, именно он первым бы принял на руки смертельно раненного адмирала! А вот Пушкин, утирая пот и переводя дыхание, что-то возбужденно кричит Нахимову. Оба они только что едва вырвались из ожесточенной рукопашной схватки на Камчатском люнете.
– Aujourd,hui les Francais etaient plus mechants que jamais! (Французы были сегодня злы как никогда!) – говорит он, смеясь, вечером, встретив на Мичманском бульваре одного из своих старых петербургских знакомцев. – Mais nous etions plus heureux qu,eux! (Но мы все же были счастливее их!)
Кем мог быть ко времени севастопольской обороны Лермонтов? Останься он служить в армии, при его-то храбрости Михаил Юрьевич вполне мог возглавить кавалерийский полк. Вот он, заломив кивер, выезжает перед своими ингерманландскими гусарами в Балаклавской балке.