Он сел и оказался лицом к соседнему столу, где уже лежал пехотный офицер. Даша разрезала ножницами одежду на плече Даниила. Время от времени он чувствовал прикосновение холодного металла и слышал треск ткани, но не отрываясь смотрел теперь туда, на соседний стол.
С пехотного офицера уже был сдернут мундир. На столе лежало почти мальчишеское, по пояс обнаженное тело, с которого санитар теперь смывал губкой кровь.
– Вот-с, приехал к вам умереть, – слишком уж бодро сказал офицер.
Его глаза лихорадочно блестели, старались остановиться на чем-нибудь, что было не так страшно.
Около него уже стоял Семенов, вытирая руки от куриного жира. Он склонился над вишней пулевой раны в левом подреберье.
– Не ваше дело об этом рассуждать. Сейчас посмотрим, – сказал доктор, чуть раздвинул края раны, быстро оглядел ее и взялся за инструмент.
Офицер взвизгнул от боли.
В щипцах у врача показалась пуля Минье со своим характерным рубчатым краем, похожая на наперсток. Семенов сполоснул ее в кружке с водой, стоявшей рядом, и положил на живот пациента. Тот неуклюже поднял голову и не отрываясь смотрел на пулю заплаканными от боли глазами.
– Теперь вам необходимо только спокойствие. Даша, перевяжите его! – крикнул Семенов.
Девушка отошла от Даниила, которого уже держал за руку Макмиллан, склонившийся над его лопаткой.
Врач аккуратно подвигал рукой Даниила и бросил в спину Даше по-английски:
– У этого кость цела. Надо перевязать, и он может идти.
Даша ответила тоже по-английски:
– Я сейчас!
– Американские штаты, пошли на свежий воздух! – весело сказал Семенов по-русски.
– Это есть хорошо, – ответил Макмиллан.
Врачи пошли к выходу.
– Осип, сгоняй в гостиницу, возьми нам воды брусничной да потрохов копеек на десять, – распорядился Семенов.
К нему подбежал здоровенный санитар, вытянулся и рявкнул:
– Слушаюсь!
– Осип, можешь ты не орать хоть однажды? – сказал Семенов и вынул из засаленного кармана медную мелочь. – Вот, держи. И не вопи, ей-богу.
Даша заканчивала перевязку пехотного офицера.
Даниил сидел на высоком столе и все так же не спускал с нее глаз.
– Воды бы испить, сестрица, – попросил офицер.
– Сейчас положим вас на койку, и санитары подадут, – ровно и ласково ответила Даша.
Она снова поймала восхищенный взгляд Даниила, наконец-то заметила и его самого, и его колоритную внешность. Она заправила последнюю складку бинта и пошла к сербу.
Санитары сильными ручищами уже перекладывали офицера на носилки.
– Ох, потише! – сказал он и издал тихий стон.
Санитары, ровняя шаг, понесли офицера.
Даша развернула от себя голову серба и стала обрабатывать его рану.
– Сударь, простите, вы кто будете? Пленный? – спросила вдруг она.
– Был турецкий пленный, бежал. Я – серб. А вы – красавица!
Окрестности Балаклавы, Крым
Биля швырнул в небо почтового голубя. Вернигора по-разбойничьи свистнул, и птица пошла вверх быстрее.
– Они всегда возвращаются? – спросил Вернигора.
– Всегда. Тысячу верст пролетит, а до дому, где вырос, вернется. Как человек.
Севастополь был покрыт толстой пеленой пыли. Ее тяжелые буро-желтые облака прорезали алые молнии разрывов. В районе Графской пристани полыхал огромный пожар. Голубь, посланный Билей, уходил теперь левее, к бухте Балаклавы.
На палубе «Таифа» стоял Ньюкомб и смотрел в небо. Здесь оно было голубым. Голубь появился над горами сначала как едва заметная точка, но острые глаза Ньюкомба сразу отличили ее от всего остального. Он поспешно спустился в трюм.
Голубятня на «Таифе» была устроена так, что ее обитатели, протискиваясь на насест, обязательно задевали маленький серебряный колокольчик. Но его тонкое треньканье сегодня было излишней роскошью. К птице сразу протянулась холеная рука Ньюкомба. Он снял с его лапы полоску тонкой бумаги, развернул и прочел. По губам Ньюкомба, вырез которых делал его похожим на античного Антиноя, пробежала холодная улыбка.
– Приятно познакомиться с вами, мистер Биля! – прошептал он и вышел из трюма.
Севастополь, Крым
Серая тень, как летучая мышь, носилась по хате. Быстрые руки бесшумно переворачивали вещи, перетряхивали одежду, поднимали белье на койках пластунов и сбрасывали его вниз. Когда свет от ночного звездного неба упал на лицо Соломона, стало видно, что он одержим холодным бешенством. В этом сгорбленном, яростно мечущемся мышином короле никто бы не узнал скромного негоцианта, всегда так поспешно снимающего свой картуз едва ли не перед кем угодно. Наконец-то Соломон остановился, тяжело вздохнул и выпрямился. Он еще раз осмотрел горницу и даже пнул вещи, лежавшие на полу.
На улице раздался звук шагов.
Соломон выскользнул в сени, вытянулся, как струна, встал за дверью. Он прислушался, сделал неуловимое движение и достал из-за голенища шеврового сапога нож, очень узкий и острый, как бритва.
Даниил подходил к двери и на секунду задержался, чтобы посмотреть еще раз на ночное небо с громадными звездами. Оно то и дело прочерчивалось ядрами и яркими полосами ракет. Серб поправил руку на перевязи, открыл дверь, ведущую в сени, и переступил порог.
Соломон слегка сжал рукоятку ножа и приготовился ударить Даниила за ухо. Это был любимый удар итальянских браво, которым он владел в совершенстве. Но Даниил не заметил тени за дверью, не остановился, сразу вошел внутрь, что и спасло ему жизнь. Здесь он тут же споткнулся о вещи, разбросанные на полу, и едва не упал. Соломон змеей выскользнул на улицу.
– Матерь Божья! – закричал Даниил, осмотревшись в хате.
Соломон не успел придержать дверь, и она едва заметно хлопнула. Даниил с револьвером в здоровой руке огляделся и выскочил на улицу. Там тут же грохнули два выстрела.
Англия, Дувр
По большому черному шару ударил молоток для игры в крокет. Шар уверенно прошел ворота. Полноватый мужчина с воинственно всклокоченными бакенбардами расплылся в довольной улыбке. Кэтрин на другой стороне площадки тут же сделала свой ход. Она ударила по красному шару, но он задел боковину ворот, не прошел в них, а медленно откатился в сторону. Военный министр, дядя Кэтрин с удовлетворением оценил это событие и снова примерился, покачивая молотком, к своему черному шару.
На углу площадки с полотенцем на плече и стаканом воды в руке стоял Крэш.
Молоток министра снова стукнул по шару, но Кэтрин игра уже не интересовала. Она опустила молоток и пошла к центру площадки.
– Мисс Кортни, вам известно, что я был очень дружен с вашим отцом. Но сейчас вы требуете от меня невозможного! – воскликнул министр, продолжая разговор, который начался за игрой.
– Что же невозможного в том, чтобы военное ведомство выполнило свои прямые обязанности, то есть перевооружило армию? – спросила Кэтрин.
– Ваше заявление, мисс Кортни, с логической точки зрения несколько лукаво. Вы опускаете важнейшие моменты в цепочке своих рассуждений. Чем перевооружить и когда? Я еще добавлю, на какие деньги? Видите ли, у нас идет война!
– Мне кажется, что всегда можно найти решение, мистер Сидней!
– Опять же в теории! А в реальности то, что предлагает мистер Ньюкомб, слишком ново для поспешных решений. Кроме того, у меня есть все основания думать, что мы вступаем в эпоху нарезной артиллерии. Если вы понимаете, о чем я говорю.
– Прекрасно понимаю. Но у ракет всегда останутся преимущества.
– Дальность? Но конкуренты мистера Ньюкомба утверждают, что нарезная артиллерия легко способна поражать противника на расстоянии до десяти миль, скорее всего и далее.
– Мистер Ньюкомб убежден в том, что дальность такой артиллерии в итоге будет ограничена размерами орудия. В то время как ракета в перспективе может преодолевать расстояние в сотни миль и попадать на таком расстоянии в форточку. Не говоря уже о скорострельности.
– В какой перспективе и на какой тяге?
– Он говорил мне о керосине.
– Мисс Кортни, я восхищен вашим интересом к технике. Но хочу вам заметить, что во всем мире пока нет ни одного устройства, которое керосин сдвинул бы с места хотя бы на дюйм. Может ли мистер Ньюкомб показать мне что-то такое?
– Генри сказал, что двигатель, использующий это топливо, обязательно появится.
– Вот видите! Какой-то двигатель и когда-нибудь! Кроме того, есть и еще обстоятельства, связанные, так сказать, лично с мистером Ньюкомбом.
– Что там еще наговорили вам его чванливые завистники?
– Как вам сказать. Ходят слухи о его, так сказать, не очень устойчивом финансовом положении. Кроме того, весьма уважаемые люди позволяют себе называть этого человека неуравновешенным фантазером.
– Генри – это самый настоящий гений, опередивший свое время на сто лет! Люди, которые позволяют себе такие речи, недостойны снять обувь с его ноги!
– Если вы правы, то это еще хуже. Петуху, который слишком рано поет, тоже рубят голову. Есть в Китае такая поговорка.
– Что же вы посоветуете?
– В таких случаях очень трудно советовать. Очевидно одно. Мистер Ньюкомб должен сосредоточиться на возможном. Личное присутствие в Лондоне было бы для него весьма полезно, а судя по вашей горячности, еще и приятно. А пока артиллерия Европы и так успешно громит Севастополь! Вы читали последние новости? Русские несут огромные потери! Просто страшные!
Севастополь, Крым
Жерла мортир, обращенные к горизонту под углом в сорок пять градусов, деловито посылали один огромный снаряд за другим в сторону Севастополя. Пушкари напоминали заводной механизм. Команды словно раздавались в чреве огромной музыкальной шкатулки.
Биля передал подзорную трубу Кравченко.
Тот впился в нее, долго смотрел, почти не меняя положение руки, а потом сказал:
– Умно они ее врыли! Смотри, Григорий, вокруг балки обвернули. Прямой наводкой ее не взять никак, а мортирам палить удобно.
– На дураков англичане не похожи. Это мы всех шапками грозимся закидать, а потом своей кровью собственную глупость смываем.