– Жеребец пошел. Эй, Петро, не видать у вас чего? – продолжая раскуривать трубку, спросил матрос.
– Да вроде на траверсе шевелятся эти гады, – донесся из темноты голос Петра.
– Кинь им световую. Братцы, сейчас пощиплем их рабочую команду. Картечь заряжай!
– Да где они есть? – спросил канонир, стоявший у первой пушки.
В стороне от орудий, у блиндажа, спокойно раздевался Даниил и складывал одежду в мешок. Оставшись в штанах и рубахе, он засунул за пояс кривой нож и револьвер, взял с земли большой мучной мешок. В нем были сделаны прорези для головы, рук и ног. Серб подпоясался поверху ремнем и стал мазать землей лицо.
Перед лафетом дальней пушки прямо на земле, на небольшой салфетке лежали хлеб и сыр, рядом стояли два походных стаканчика. Один уже был наполнен, в другой Павел Степанович доливал красное вино из глиняной баклажки. Лицо его товарища было скрыто в тени.
– Да уж, тут одно что-нибудь. Или покойник, или полковник, – проговорил Павел Степанович. – Третьего дня зашел в блиндаж, сел около дверей погреться и забылся. Тут голос от места, где стоял образ, позвал меня по имени-отчеству. Вот я и проснулся. – Павел Степанович немного помолчал, взял в руки стаканчик и продолжил: – Встал я, подошел к тому месту, откуда меня звали, а там одни моряки вповалку спят. В ту же минуту на порог, где я только что сидел, шлепается бомба пятипудовая. Дверь вылетела, двух моряков на нарах вдребезги разнесло! А меня только землица осыпала.
– А помните, после штурма шестого июня они в поле, как маки, лежали, – донесся голос из темноты.
Даниил прошел мимо Павла Степановича, влез на бруствер, и тут прямо рядом с ним вдруг ахнула пушка. Он скатился обратно внутрь, потирая ухо. За бруствер ушел осветительный снаряд, и по бойницам ровной стеной прошли темные тени.
– Вон они, нехристи! – закричал канонир, показывая рукой куда-то вдаль.
Свет там, куда упал снаряд, погас, но сразу раздался еще один выстрел из пушки. Гул еще не окончательно стих, когда к нему добавился звон картечи по лопатам рабочей команды. Раздались вопли и французская ругань раненых.
– Ага, картошка пошла! Невкусно? – прокричал им канонир. – Сейчас и добавки получите!
Даниил перемахнул через бруствер и уполз в сторону вражеских траншей.
Едва он скрылся за бруствером, как двое солдат катнули в блиндаж бомбу с подожженной трубкой.
– Берегись! – истошно заорал один из них.
После паузы, необходимой для того чтобы проснуться, из блиндажа как зайцы повыскакивали полуголые моряки. Они сбивали друг друга с ног, разлетались в разные стороны, падали за неровности земли, лафеты пушек и иные укрытия.
– Братцы, да она пустая! – заявил один из этих шутников и расхохотался.
Через мгновение смех покатился по всему бастиону. Только один матрос схватил банник и молча бросился за солдатами, которые со всей мочи рванули к выходу из бастиона.
– Эй, Матюшкин, ты там опять чудишь? Вот я тебя! А если сердце от твоих шуток выпрыгнет, шут ты гороховый?! – прокричал в темноту Павел Степанович.
2Штольни между Балаклавой и Севастополем, Крым
Штольни были пропитаны страхом. Английские факельщики обшаривали бесконечные коридоры, жались к стенам и держали оружие на изготовку.
Свет факелов лип к стенам, но едва достигал сводов. Верхние и нижние галереи иногда смыкались, в другой раз соединялись глубокими провалами, повисали одна над другой.
С десяток англичан прошли вперед, не заметив, что прямо над их головой в одном из таких проемов стоял Кравченко. Он высек огонь и поджег фитиль, выходящий из какого-то небольшого тюка, перевязанного веревками. Пластун соскользнул вниз, раскрутил его над головой и кинул далеко вперед, в спины англичанам. Взрыв покатился по галерее, смешиваясь с проклятиями и криками.
Колонна ползла по центральному коридору очень медленно. Над головами первых рядов промелькнули какие-то тени. За воротники и фалды красных мундиров зацепились большие рыболовные крючки. На них повисли горящие пакеты, свернутые из промасленной ткани. Вернигора и Чиж в кромешной темноте раскручивали над головами новые снаряды.
Англичане старались сорвать их, но не успевали. Взрывы один за другим выплескивали горящее масло на руки и лица. По земле, стараясь сбить пламя, уже катались люди, сшибали с ног тех, кто уцелел.
Револьверы были прикреплены к рукам Били ремешками. Левый – короткий, правый – длиннее. За ним шел Кравченко. Есаул выпал из-за угла коридора, а Кравченко сделал зашаг, и двадцать четыре револьверных пули ушли во фланг колонны. Она развалилась. Англичане бросились в разные стороны и попали под атаку Али с противоположной стороны. Его пистолет-кинжал сразил еще двоих. Из темноты в коридор откуда-то сверху спрыгнули Чиж и Вернигора, выстрел которого достал солдата, пытавшегося спрятаться за углом.
– Цепляются за углы, как блохи за кожух, – заявил Чиж, вынимая из скрюченных пальцев английского пехотинца горящий факел.
Пластуны быстро собирали оружие и патронные сумки. С обеих сторон коридора уже доносился топот множества ног.
Раздался залп. За стреляющими англичанами мелькнуло искаженное, закопченное огнем факелов лицо Ньюкомба. Но коридор был уже пуст. Пули ушли в темноту и защелкали, рикошетя от стен.
Севастополь, Крым
Даниил держал за шкирку перепуганного турка. Его голова, разбитая и завязанная платком, тряслась так, что феска то и дело сползала ему на глаза.
– Значит, говорит, налетели черные дьяволы, а потом провалились сквозь землю? – с удовольствием поглядывая на эту живописную пару, спросил Кухаренко.
Даниил стоял перед широким столом в горнице полковника. Он все еще был в том самом мешке, в котором защитники Севастополя выходили на свои знаменитые ночные вылазки.
– Так точно! – ответил Даниил и нахлобучил на лоб турка сползающую феску.
– Да ты его спроси, не знает ли он, кто там да что?
Даниил хорошенько тряхнул пленника и свирепо гаркнул по-турецки:
– Говори все, что знаешь, собака!
Турок что-то прохрипел в ответ.
Даниил, явно не удовлетворенный этими словами, стал трясти его так, что феска слетела ему под ноги, на глинобитный пол, по которому перебегали тени от свечей.
– Да погоди, Данила. Так ты ему последние мозги из башки вытрясешь! – сказал Кухаренко, поднял феску и нахлобучил ее обратно на дрожащую бритую голову турка.
Тот непрерывно переводил взгляд с Даниила, от которого явно не ждал пощады, на Кухаренко, с которым теперь связывал все свои надежды на жизнь. Он вдруг заметно ободрился от этого дружеского жеста огромного русского полковника.
– Наших ждали на батарее какие-то моряки, – начал переводить Даниил то, что сейчас услышал. – Теперь казаки в пещерах. Их там ловят, обещают много денег. Командует врагами какой-то англез.
– В штольни, что ли, они попали? Не пойму! Да ты спроси, этот англичанин, он офицер?
– Этот гяур офицер? – Даниил опять крепко тряхнул турка.
– Я его не видел. Говорят, он штатский, но все его боятся, – прошептал тот в ответ.
– Он штатский, но все его боятся, – перевел Даниил.
Кухаренко зашагал по горнице.
– Так. Ну и дела. Опять моряки! – проговорил он. – Зачем же Григорий Яковлевич им понадобился?
– Когда был с ними в горах, слышал, что они что-то взяли с корабля, но потом потеряли.
– Да что бы это могло быть? Если что важное, то он непременно сказал бы мне. Может, ракеты эти? Опять же черкес…
– Не знаю. Дозвольте этого пристрелить.
– Да ты с ума сошел! Это военнопленный! – заявил Кухаренко.
– Это турчин.
– Брось даже думать об этом! Мы ведь не нехристи какие!
– Дозвольте пристрелить! – упрямо повторил Даниил.
– Петр! – крикнул за дверь Кухаренко.
Вестовой вошел и вытянулся перед полковником.
– Забери сего турка и представь по команде.
– Слушаюсь!
Петр подошел к Даниилу и хотел было увести турка, но серб держал того правой рукой за рукав так, что даже пальцы у него онемели, и не отпускал.
– Вцепился в него, как клещ! Отставить! – сказал Кухаренко и сам взялся за турка.
Даниил разжал руку, и Петр повел пленного из комнаты. На пороге турку стало плохо, он споткнулся, вдруг поджал обе ноги и повалился на пол.
– Да вставай, басурманин. Не боись, не кокнут тебя, – проворчал Петр, вытаскивая турка из хаты.
– Садись! – сказал Кухаренко Даниилу и сам сел за стол. – Сейчас мы с тобой щец да о делах наших невеселых подумаем. А душегубствовать, это ты брось. Да снимай уж мешок свой. За рубахой твоей пошлем сейчас.
Но Даниил по-прежнему не сходил с места, будто все еще держал своего заклятого врага в руках.
– Они моему отцу голову пилой отхватили. Я сам, мама, сестра за оградой лежали, все видели. Отец поп был. Мама через два дня умерла.
Кухаренко перекрестился.
– Господи, прости нас! Что же это за люди такие!
– Турчины! Надо было пристрелить.
– Это ты брось! – прикрикнул на него Кухаренко. – Везде люди есть. Среди турок тоже.
Даниил недоверчиво покачал головой.
Петр шел по улице, широко размахивая руками по своей привычке. Лицо его вдруг осветилось улыбкой. У калитки, покусывая травинку, стоял Соломон. Петр явно был рад его видеть.
– Соломон, премудрая голова! Как тебя Господь милует? – сказал Петр, остановившись рядом с ним.
– Вашими молитвами. Далеко ли вы были?
– Турка по команде определял.
– Какого такого турка?
– Это дело довольно интересное, – начал рассказывать Петр. – Это его серб наш пленил. Видишь ли, с той батареей беда у нас вышла. Теперь у нас разбирательство, кто и как узнал.
– Много ли известно?
– Того не знаю, но сейчас господин полковник с нашим сербом совет держат и непременно это дело разрешат. Я вот тоже хожу, маракую.
– А что, Петр Алексеевич, не хотите ли пойти ко мне угоститься? Получил я сардины удивительные. Райское наслаждение! – Соломон поцеловал кончики пальцев.
– Это можно. Сейчас мне смена будет. Где же ты их, царь иудейский, раздобыл?