Ньюкомб перепрыгнул через солдата, упавшего ему под ноги, который схватился за плечо, пробитое пулей, и ударил лошадь Кэтрин по крупу. Та скакнула вперед и сбила с ног несколько матросов.
– Вперед! Выходите из-под огня! – закричал Ньюкомб.
– Вон он! – сказал Вернигора, увидев Ньюкомба, размахивающего руками.
Тот гнал теперь своих людей вперед, под защиту скалы, прикрывающей дорогу от выстрелов пластунов.
Вернигора отбросил в сторону английскую винтовку.
– Данила, дай мою! – выкрикнул он.
Серб в последний раз ударил молотком по шомполу и кинул штуцер Вернигоре.
Биля тоже уже видел Ньюкомба, который просто бежал вдоль дороги к скале вместе с солдатами и матросами. Тот теперь был на мушке и у него, и у Кравченко, который тоже заметил этого англичанина. Есаул прикрыл глаза и нажал на спуск. Три выстрела прозвучали почти одновременно.
Залп пластунов раздался тогда, когда до спасительной скалы Ньюкомбу оставалось всего несколько шагов. Пуля брызнула камнями за ним, вторая пробила голову матроса, бегущего следом, третья расколотила цевье винтовки, сжатой в руках у Ньюкомба, срикошетила и ушла вверх.
Ньюкомб упал, и пластуны дружно вскочили на ноги. Но тот почти сразу поднялся и скрылся за скалой.
– Времени малость не хватило. Не успел я им за тот угол гостинца положить, – заявил Чиж и плюнул от досады. – Знал ведь, что они туда подадутся!
– Винтовку на нем разбило, а сам он цел, – сказал Вернигора, заряжая штуцер. – Надо же!
– Видно, Господь ему другой смерти хочет, – ответил на это Биля.
На дороге напротив пластунов там и тут кричали раненые и лежали трупы убитых.
– Гриша, ты в этого поганца не попал, потому как сердце на него имеешь, – сказал Кравченко. – Иначе не промахнулся бы.
Англичане снова собирались в колонну. Это упорство и принесло Британии владычество над морями. Несмотря на то что они потеряли почти половину своих товарищей, остальные были готовы идти вперед.
Кэтрин сидела в седле неподвижно. Ей казалось, что она физически чувствует липкие потоки крови, готовые вот-вот залить ее. От дороги и из провала за ней неслись дикие крики покалеченных людей.
– Раненых не подбирать! Вперед! – скомандовал Ньюкомб, державшийся рядом с ней.
Пластуны занимали места у бойниц сторожевого поста. Стволы их штуцеров были сейчас направлены на кромку леса, из которой к перевалу выходила дорога. Бойницы в бревенчатых стенах были прорублены так, чтобы большая поляна простреливалась полностью.
Выше, за перевалом, гордо плыл в воздухе Качи-Кальон, корабль и крест.
Авангард английской колонны, состоящий из остатков команды «Таифа», все так же подпираемых штыками пехотинцев, показался из леса и остановился. Вскоре строй снова двинулся и опять замер. Вдоль него побежал солдат и скрылся за деревьями. Через несколько минут колонна начала разворачиваться, а в сторону пакгауза двинулся дозор, состоявший из пяти моряков.
– Пли! – скомандовал Биля.
Залп вырвал из колонны несколько человек. Пластуны сменили оружие и выстрелили еще раз. Моряки, бросившиеся бежать к лесу, уткнулись в землю и остались лежать на поляне. Первые ряды колонны пришли в беспорядок. Красные мундиры мелькали среди деревьев уже врассыпную.
Казаки спокойно перезаряжали оружие, хотя могли бы прямо сейчас сократить силы противника еще человек на десять.
– Моряков этих даже жалко. Начальники так и суют их на убой, – сказал Вернигора, скусывая патрон.
– Только они тебя не пожалеют, – заметил Кравченко. – Порошок мы весь спустили, и пуль у нас кот наплакал. Вот в чем беда.
– Нам их надо на прогалину затянуть, к нам поближе, – сказал Биля и посмотрел в сторону леса.
В бревна пакгауза над бойницами одна за другой ударили пули, выбили золотистые щепки. Рассыпавшись цепью, англичане беспорядочно стреляли по пакгаузу.
Ньюкомб посмотрел на поляну, раскинувшуюся перед ним, на склон горы, нависавший справа, на пропасть с другой стороны. Обойти сторожевой пост было никак нельзя. Оставалось только взять его в лоб, штурмом.
К Ньюкомбу подбежал Дадли и остановился, ожидая приказаний.
– Остановите бессмысленную стрельбу! – сказал ему Ньюкомб. – Того и гляди, здесь появятся еще какие-нибудь русские.
Дадли дал команду в свисток, и стрельба стихла.
Ньюкомб поднял голову и увидел каменный нос Качи-Кальона.
– Корабль и крест! – выкрикнул он.
– Сэр, простите? – спросил Дадли.
Пули щелкали по бревнам пакгауза, гудели, как шмели, влетали в бойницы и с треском врезались в стены над головами пластунов. Но стрельба вдруг прекратилась.
– Палить перестали. Совет будут держать, – сказал Кравченко в наступившей тишине.
– А как поступил бы ты на их месте? – спросил его Биля.
– Посмотрел бы, как нас обойти.
– Это они быстро смекнут. А потом?
– Народу у них еще много осталось. Я распределил бы стрелков на каждую бойницу, чтобы нас к земле пригнуть, человек так по десять, чтоб садили без продыху. Подошел бы и поджог.
– Этих стрелков надо было выше ставить, а тут им укрыться негде. Все под пули попадут. Вот сейчас и глянем. Думаю, что сейчас они матросов своих последних как щит поставят, – малость подумав, сказал Биля.
Кэтрин лежала под деревом, прямо на земле, положив голову на снятое с ее лошади седло. Стоны раненых раз за разом проводили по истерзанным нервам девушки огромной пилой. Ей казалось, что она даже видит ее над собой, когда закрывает глаза.
Кэтрин услышала резкий голос Ньюкомба и вздрогнула от омерзения, которое теперь вызывал у нее этот субъект.
Ньюкомб и Дадли стояли перед строем пехотинцев и моряков, уже порядком потрепанных и явно не горящих желанием воевать.
– Еще сегодня вы все будете богаты! Огромные деньги лежат прямо за их спинами, – выкрикнул Ньюкомб. – Если вы все сделаете так, как я скажу, то нам удастся избежать больших потерь. Доля погибших достанется живым! Раненые тоже получат свое! Самое позднее завтра здесь будут русские войска, значит, и их врачи, которые, как вы знаете, не делят раненых на своих и чужих. Но до этого мы должны успеть забрать деньги. Еще ни разу их первый залп не забрал больше пяти человек. Их всего только пятеро! По миллиону фунтов стерлингов за каждым. Пойдите и возьмите их!
Через бойницы было видно, как из леса скорым шагом одна за другой выходили английские цепи. На поляне перед перевалом первая цепь выстрелила и упала на землю. Несколько пуль влетело в бойницы.
– Эвона! Слышал поп звон, да не знал, откуда он, – с усмешкой проговорил Кравченко. – Ошибся ты, есаул!
– Смотри, – сказал Биля.
Англичане наползали на пакгауз своеобразной гусеницей. У каждого из них за плечами болтались несколько заряженных ружей. Передняя цепь давала залп, ложилась на землю, позволяла выстрелить второй, а сама затем разбегалась в обе стороны и занимала место в конце этого строя. Пули потекли в бойницы почти зримой свинцовой рекой, прижали пластунов к полу.
– Сейчас мы их встретим, – сказал Биля. – Штыки примкнуть, револьверы готовь!
Англичане уже подошли шагов на пятьдесят, когда с обеих сторон во фланги им ударили залпы. Дверь пакгауза выходила назад. Противник не видел, как пластуны заняли позиции выше по склону, справа и слева от него.
Порядок в рядах англичан сбился. Четыре залпа причинили им существенный урон. Пока они пытались понять, как им действовать дальше, пластуны закинули за спину штуцера с примкнутыми штыками, вскочили на ноги и открыли огонь из револьверов. Но ударить в штыки они не успели. Отряд англичан сбился в кучу, липкая паника охватила каждого в нем, и вскоре красные мундиры уже врассыпную бежали в сторону леса.
– Назад! – скомандовал Биля, и пластуны мгновенно ушли обратно в пакгауз, не стали дожидаться, когда сделаются доступны для стрелков, залегших в лесу.
– Все, пуль нет. И пороха всего две жмени осталось, – сказал Кравченко и упал под бойницу.
– Сейчас глянем, что у нас заместо свинца есть, – произнес Чиж, поднял с земли английскую винтовку, всунул что-то в ствол и выстрелил вслед бегущим врагам.
Серебряная монета, порхнув, как бабочка, врезалась в дерево прямо над головой Ньюкомба. Его шляпу, волосы и щеку осыпала коричневая крошка коры. Он повернулся и поднял взгляд: прямо перед его глазами из дерева торчал темный край серебряного дублона. Ньюкомб протянул руку, расшатал смятую монету и выдернул ее из дерева.
Чиж с дымящейся винтовкой в руках отпрянул от амбразуры.
– Монетой я вдарил, казаки! – сказал он, поглядывая через амбразуру на кромку леса. – Но, кажись, не попал.
– Баловство одно, – буркнул Кравченко. – Толково нельзя прицелиться с такой пулькой.
– Вдаль и точно не получится, а в упор вполне выйдет, – возразил ему Чиж.
– Не расплавим мы их, Николай Степанович? – спросил Биля, показывая на мешки с монетами, лежащие в углу.
– Где там! Меха нужны, – ответил Кравченко, покачав головой. – А так отлили бы. Для этой нечисти серебряные пули в самый раз будут.
– Глядите! – сказал Вернигора и показал на лес.
От опушки к пакгаузу шел Ньюкомб с белым флагом.
Вернигора приложился и взял его на мушку.
– Григорий Яковлевич, дозвольте. Или вы сами его за Яшу?.. – спросил он, повернувшись к есаулу.
– Опусти ствол. В парламентера стрелять не будем, – ответил ему Биля.
– Они наших сколько раз на перемириях били еще до полного спуска флага, – произнес Чиж и тоже прицелился.
Ньюкомб дошел до середины поляны и остановился. Он был без оружия.
Биля встал на ноги, снял пояс и положил его на землю.
– Григорий, они тебя на него разменяют! Сами и не заметят, а нам худо будет. Хоть про это подумай! – сказал Кравченко.
– Не об том у него речь пойдет! – заявил Биля и вышел из пакгауза.
Биля и Ньюкомб сошлись и несколько секунд смотрели друг другу прямо в глаза.
Англичанин заговорил первым, тщательно произнося русские слова:
– Рад нашему знакомству даже при таких обстоятельствах. Между н