Тут ему себя не в чем упрекнуть. Даже изменение маршрута продвижения и то не задержало их; им сначала дали такой маршрут: Куйбышев, Смоленск, Вязьма, Сухиничи, а в пути повернули с Челябинска на Южноуральск, потом на Саратов, через Волгу на Воронеж, оттуда на Курск, а с Курска на станцию Фоминскую. Не доезжая Брянска, встали, дорога была забита эшелонами. Вылез из штабного вагона. Рассвет едва брезжил, не успел как следует оглядеться, как была объявлена воздушная тревога. Самолеты летели над лесом прямо на эшелоны. Он едва успел отскочить к телеграфному столбу — началась бомбежка, первая в жизни; то там, то тут раздавались взрывы, и что-то горело. Генерал подумал, что весь эшелон расстреляют, но кончилась бомбежка, подсчитали результаты ее, и выяснилось, что разбита будка стрелочника, убит железнодорожник и ранено два солдата. А казалось…
Однако не в его характере ждать. Да еще почти в западне — впереди эшелоны и позади тоже, а авиация немцев, почуяв добычу, бьет по путям. Генерал взял дрезину и через четыре часа был уже в Брянске. То, что он увидел тут, поразило его еще сильнее, чем на той станциеш-ке, где застряли его эшелоны: все пятьдесят путей, от семафора до семафора, забиты. Комендант спит за столом. Генерал разбудил его.
— Что у вас делается?
— Товарищ генерал, ничего не знаю. Я уже семь суток не сплю, не знаю, где и что у меня делается. Одно несомненно — что станция забита так, что ее никакими мерами не разгрузишь.
Генерал спросил коменданта, может ли он собрать начальников эшелонов. Комендант заморгал слипающимися глазами и чистосердечно ответил:
— Не знаю.
— Тогда иди спать, — нестрого сказал Петров, — а я сам все сделаю. Иди спать! — повторил он тоном приказания.
— А что мне будет за это? — спросил комендант.
— Ничего не будет, — сказал генерал. — Забирайся в заднюю комнату и спи, пока не выспишься.
Генерал приказал сопровождавшим его работникам штаба корпуса найти и собрать всех командиров эшелонов и командиров полков.
— Да, — добавил он, — не найдете начальников — давайте заместителей командиров частей, какие попадутся.
Из окна комендантского помещения были видны эшелоны с танками, эшелоны с горючим и по соседству парк артиллерийский, машины, нагруженные снарядами; полно людей в эшелонах, и все впритирку. «Вот будет каша, — подумал он, — если налетит авиация!»
Через час была собрана огромная группа начальников и началась разгрузка станции. К вечеру станцию было не узнать: треть эшелонов была выведена на разъезды, другую часть подали вперед, свой корпус генерал решил вести маршем.
К вечеру станция хотя и не совсем, но разгрузилась. В сумерки прилетели «юнкерсы», бомбежка была ожесточенная, но она не принесла большого вреда — войска своевременно отошли от станции. После налета генерал построил корпус и повел его к месту назначения. Долго не мог найти штаб армии, а когда разыскал, то начальник штаба армии объявил, что имеет предписание расформировать 27-й корпус — все его дивизии расходятся по другим соединениям, а штаб корпуса расформировывается. Генералу Петрову надлежит явиться в Москву.
Разговор с генералом армии, начальником Генерального штаба и заместителем наркома обороны Г. К. Жуковым был коротким: Жуков понимал, что Петрову жаль было расставаться с корпусом, но что было делать… Утешать не было времени, да и не любил он этого.
— В общем, — сказал он, — поедешь в Одессу командовать первым механизированным корпусом.
— А как добираться туда? — спросил Петров.
— Тебе укажут.
— А точнее?
— Чего ты спрашиваешь, — уже с оттенком недовольства сказал Жуков, — учить тебя, что ли?
Он пожелал успеха, жестко и как-то очень энергично пожал руку Петрову, — мол, визит окончен, — сел за стол.
В приемной сидел Рокоссовский. Петров был знаком с ним. Разговорились. Рокоссовский уже был в боях с немцами. В Москву вызван за новым назначением. Петрову очень хотелось расспросить его, что из себя представляет противник в бою. Условились: как только Рокоссовский освободится, пойти в ресторан гостиницы «Москва» и вместе пообедать.
…Четыре часа просидели генералы в ресторане. У Рокоссовского был с собой планшет, и он на карте показал, как проходило первое крупное сражение с гитлеровцами, сражение под Луцком, в котором участвовали наши танки. О еде генералы вспомнили, когда все уже остыло.
На следующий день генерал Петров возвратился в штаб корпуса. Сдав дела, взял с собой коменданта походного штаба, шофера — ив Одессу.
…Три эшелона сменили: с одним добрались до Харькова, а другим — до Полтавы, а с третьим чуть-чуть не доехали до места — он застрял на крохотной станции. Тут Петров заметил на запасном пути салон-вагон, спросил у коменданта: «Чей?» Тот пожал плечами. Вагон был, правда, без прислуги, но находился в отличном состоянии, комендант дал паровоз.
Почти всю дорогу до Одессы над ними висела авиация противника. Были рады, когда наконец-то очутились на одесском вокзале. Красивый, просторный, южный вокзал был пуст. Над ним тоже побывали самолеты противника: в крыше зияли дыры, и стены и перроны были попорчены бомбами. Петров приказал осмотреть вокзал. При обходе нашли нескольких служащих, жавшихся под тяжелыми, толстыми арками. С помощью этих служащих собрали всех. Генерал успокоил их и приказал привести в порядок вокзал: убрать мусор, осколки стекла и открыть все службы.
Не прошло и часа, как все задействовало: открылись парикмахерская, ларьки, буфет, билетная касса; на своем месте появился дежурный, заработал телеграф, даже открылась камера хранения, — словом, вокзал заработал снова.
Генерал побрился, позавтракали пешком отправился в штаб группы войск, расквартированных в Одессе.
Первого механизированного корпуса в Одессе не оказалось, он был не то в Дубоссарах — небольшом городке на Днестре, в ста пятидесяти километрах от Одессы, не то в Первомайске.
Петров покидал штаб с неприятным осадком в душе. Недалеко от штаба увидел гараж, в котором стояли наготове машины. Начальник гаража спросил, надолго ли и какая нужна генералу машина. Петров ответил — ненадолго, часа на три-четыре. Начальник гаража дал штабной грузовик с запасом бензина. Петров предупредил водителя, чтобы тот взял с собой личные вещи. Шофер посмотрел на генерала с испугом: «Разве поездка надолго?» Петров сказал, что на войне всякое может быть.
Дубоссары были уже в руках у немцев. В Первомайске корпуса не оказалось, сказали, что в последнее время он находился в Белой Церкви. Машина помчалась туда и чуть не угодила в расположение противника. Пришлось возвращаться в Первомайск, там находился штаб фронта.
Петров явился к командующему фронтом генералу армии Тюленеву: дальнейшие поиски корпуса — занятие явно бессмысленное.
У Тюленева в кабинете находился армейский комиссар Запорожец.
— Зачем прибыли? — спросил командующий тем тоном, каким начальствующее лицо разговаривает с подчиненным, когда дела идут плохо, когда сверху, как из рога изобилия, сыплются нетерпеливые запросы и «фитили» и по «ВЧ», и с нарочными.
Петров объяснил, что он уже четыре дня ищет корпус по указанным адресам и всюду натыкается на немцев. Вот поэтому и явился сюда за назначением.
— Какое я вам назначение дам? — сказал командующий фронтом, недоуменно вскинув плечи. — Вот разве что начальником охраны тыла фронта.
Петров с удивлением, широко раскрытыми глазами посмотрел на генерала армии.
— Товарищ командующий, — с трудом справляясь с дыханием, сказал он, — по-моему, это даже оскорбительно!
— Ну что ты, — улыбнулся Тюленев, — это же генеральская должность, спокойная работа.
Петров вспылил:
— Меня двадцать пять лет учили воевать, а не охранять тыл фронта.
Ответ Петрова возмутил армейского комиссара Запорожца, он резко проговорил:
— Ишь какой занозистый! Воевать хочет! Дать ему самую задрипанную дивизию!
Голова у Петрова затряслась, и он выпалил:
— Ну, если у вас на фронте задрипанные дивизии, то не удивительно, что фронт бежит.
Что тут было! Потом, когда обе стороны успокоились, командующий подошел к Петрову и примирительно сказал:
— Вот что. Ты — кавалерист. Езжай в Одессу и принимай Первую кавалерийскую дивизию.
— Кто ею командует? — спросил Петров.
— Никто не командует. Только вчера прислали приказ о формировании. Поезжай, приступай к формированию…
Свет в подводной лодке «Щ-209» тусклый. Воздуху мало, все дышат тяжело, а курильщики страдают еще и оттого, что в лодке нельзя курить, и дышат с легким свистом. Кое-кто дремлет. Иные спят.
Глубокий сон свалил намучившегося за последние дни сына генерала. Он бормочет во сне. А отец, который пережил в эти дни во сто, а может быть, в тысячу раз больше сына, никак не может заснуть.
Зато думы, как тучи, густой чередой несутся, тревожат память, и он вспоминает все, что с ним было, когда, простившись с генералом Тюленевым, выехал на том же грузовичке в Одессу. Ехали очень осторожно, иногда отстаивались в пшенице, пока проходили войска, отходившие на восток.
На полдороге к Одессе, на шоссе, чуть не наткнулись на немецких мотоциклистов. Машину успели незаметно поставить в кусты, а сами рассыпались в цепь. Когда мотоциклисты приблизились, ударили из ручных пулеметов — двоих уложили, а пятеро, очумевшие от неожиданности и страха, удрали. Погрузили в машину мотоциклы, автоматы, у убитых взяли документы.
Для Петрова, да и не только для него, это был первый бой с гитлеровцами. Успех окрылил всех, а генералу напомнил пору молодости, когда он гонялся в Средней Азии за бандами басмачей.
Кавалерийская дивизия, которую должен был принять И. Е. Петров, не существовала. В одесских казармах гудело около пяти тысяч бывших кавалеристов, героев гражданской войны, из них нужно было создавать — дивизию.
Петров приехал в казармы, прошелся по двору, завернул к коновязям, придирчиво осмотрел лошадей — они были хорошо ухожены. В общем, осмотр оставил хорошее впечатление. Но когда он зашел в казармы и увидел людей разных возрастов, всяк на свой вкус одетых, давно не сидевших в седле и не державших в руках винтовок и сабель, то представил себе, какой тяжелый труд предстоит ему, чтобы создать из старых конников современную боевую кавалерийскую дивизию.