Рад ли он был назначению на корабль! Еще бы! Это все равно что спрашивать кавалериста о лошади — конечно, рад!..
Перед тем как идти на миноносец, пуговицы, медную бляху на ремне, ботинки — ну все надраил так, что ни пылинки, ни пятнышка не найдешь. Да и сам не из «селедочного ряда», а, как это пелось в песне того времени: «…Ты, моряк, красивый сам собою, тебе от роду двадцать t лет». Двадцать лет! С тех пор, когда было двадцать, прошло уже тридцать…
«Сообразительный» — новенький эскадренный миноносец. Дивизион, в который он входил, на флоте неофициально назывался «дивизионом умников». Это родилось из названий кораблей: «Смышленый», «Совершенный», «Сообразительный»… И командир на нем тоже новенький, еще безусый лейтенант, но строгий, не давал спуска «сачкарям»: хочешь служить на корабле — работай без оглядки на рынду, а если ты пришел на флот для того, чтобы клешем да бескозыркой форсить, тут тебе делать нечего! На флоте только якори загорают, да и то во время похода, а на стоянке и они работают — корабль за грунт держат.
На корабле были ворчуны, недовольные требовательностью командира. Голимбиевский их не поддерживал — он относился к тем натурам, которые болеют, когда нечего делать.
И все же он не ужился на корабле…
Услышав эти слова, Мирца ссадила внука с колен и посмотрела сначала на мужа, затем на меня. Казалось, что она хотела сказать, так, по крайней мере, выглядело ее лицо: «Это ой-то не ужился? Да Анатолий работник — поискать! Он сутки может просидеть за работой! Да еще с песней!.. А уж товарищ… На всем белом свете — не сыщешь!»
Голимбиевский смущенно и сбивчиво начал объяснять, почему он ушел с эскадренного миноносца. Ему было неловко говорить о себе в третьем лице, да еще в присутствии жены. Он мялся, краснел. Но, как известно, моряки не отступают. Он напал наконец на нужное слово, и все стало на свое место.
Если сохранились рапорта краснофлотцев, служивших на эскадре и на кораблях вспомогательного флота Черного моря в сорок первом, то среди бумаг лежит и «слезница» Анатолия Голимбиевского с просьбой отпустить его в морскую пехоту, чтобы он мог лично сражаться с вероломно напавшими на нашу родину германскими фашистами.
С корабля он сошел в осажденной Одессе. Здесь, в причерноморской степи, под стенами эпического города, в легендарном полку морской пехоты, которым командовал соратник Кирова старый русский матрос полковник Яков Осипов, и возникли первые штрихи того сложного рисунка, которым впоследствии обозначалась необычная и во многом исключительная судьба героя этого рассказа.
Из Одессы Голимбиевский вернулся в Севастополь в мичманке, с автоматом на груди, в бушлате, в сапогах с короткими голенищами, по которым сразу узнаешь, что он из морской пехоты. Загорелый, словно бы раздавшийся в груди, переполненный впечатлениями от смертельных схваток с врагом.
Из полка Осипова его перебросили в 25-ю Чапаевскую дивизию Приморской армии, в 164-й Отдельный артиллерийский противотанковый дивизион.
Дивизион был сформирован из моряков, способных не только останавливать танки противника, но и громить их.
После оставления нашими войсками Одессы 164-й Отдельный артиллерийский противотанковый дивизион прибыл в Крым — был выгружен в Инкермане. Отсюда артиллеристов бросили, к Армянску, где положение создавалось не просто критическое, а, скорее, трагическое: до войны никто не предполагал, что враг может глубоко проникнуть на нашу территорию, поэтому известные, уже исторически сложившиеся рубежи обороны не были подготовлены к ней.
К сожалению, не были возведены и соответствующие укрепления на Крымском перешейке и под Севастополем.
Опьяненные успехами на Украине, захватив Кишинев, Киев, Одессу, Днепропетровск, Николаев, Херсон, Кривой Рог, гитлеровцы распространялись по Причерноморско-Азовской степи как огонь. В полной надежде на быстрый и счастливый успех они двумя языками всепожирающего пламени ринулись к Дону и в Крым.
Сильно потрепанные в семидесятитрехдневных безотдышных боях под Одессой, моряки и части Приморской армии только что свершили морской переход из Одессы в Севастополь и не успели отдохнуть, а уже надо было идти к Перекопу.
Был на исходе октябрь 1941 года. У Перекопа завязались кровавые бои.
Обе стороны несли тяжелые потери. Особенно тяжелы они были для нас — впереди ни резервов, ни тактического простора, позади ровная, как стол, степь.
Много погибло в крымских степях наших людей. Людей поистине святой чистоты и отваги. Среди них любимец и герой Одессы, командир 1-го полка морской пехоты полковник Яков Иванович Осипов.
В боях за Крым был ранен и Анатолий Голимбиевский — ему перебило левую ключицу и тяжело ранило правую руку.
С позиций был доставлен в Севастополь, а отсюда санитарным транспортом на Большую землю.
Долго пришлось залечивать раны; вывезенный с поля боя 21 октября 1941 года, он лишь в начале 1942 года вышел из госпиталя.
В прежнюю часть не попал, а был определен в Новороссийский полуэкипаж. Попросился на передовую — не пустили, оставили в Новороссийске, назначили в отдельную роту по охране порта и аэродрома.
Не мог смириться с этим назначением — писал рапорта, получал отказы и снова писал. Друзья утешали — мол, на войне не ты выбираешь, а тебя дело выбирает.
Но Голимбиевский не успокоился.
Его можно было понять — лето 1942 года на Юге сложилось тяжело для нас: вскоре после оставления Севастополя пали Ростов, Краснодар, Ставрополь — горестно перечислять потери того времени, — в результате линия фронта стала длиннее на тысячу километров.
Две сильнейшие группы армий, закодированных гитлеровской ставкой первыми буквами алфавита, неудержимым валом катились по степным просторам Дона и Кубани. Группа армий «А» на Кавказ, а группа армий «Б» — к Волге.
К 20 августа 1942 года группе армий «А» удалось занять большую часть Северного Кавказа, а ее горные стрелки поднялись на высочайшую гору Кавказа и водрузили немецкие флаги на одной из вершин двуглавого Эльбруса. Правда, эти штандарты были сорваны нашими воинами-альпинистами и водружены советские флаги.
У ветеранов войны еще и теперь сжимаются сердца при одном воспоминании о том времени. Чтобы понять их, надо взять карту и попробовать провести линию, по которой проходил фронт осенью 1942 года. Начинать надо с Севера: правый фланг тогда упирался в Горный хребет Муста-Тунтури (Баренцево море), а левый — в горы Кавказа (Черное море).
К первым заморозкам линия фронта стала тугая, как тетива. В сводках Совинформбюро появились Нальчик, Моздок, Владикавказ, Марухский, Клухорский и Санчарский перевалы.
Вклинившись в горы Кавказа, немцы пытались убить двух зайцев — пробиться к Каспию и овладеть кавказской нефтью и перевалить через перевалы к Черному морю и разделаться с Черноморским флотом, который связывал их по рукам в осуществлении фантастических замыслов.
Легкость, с какой им удалось пройти от Краснодара до Моздока, вскружила голову; впоследствии, когда пришлось капитулировать на Волге и, как говорят южане, «подрывать» с Кавказа, многочисленные мемуаристы в генеральских мундирах третьего рейха, объясняя крах гитлеровских планов на Волге и Тереке, выболтали и мечты и лопнувшие надежды пройти в Турцию, а оттуда на соединение с экспедиционными войсками Роммеля и в Иран, за которым лежала так манившая их Индия.
Командование Черноморского флота еще при штурме немцами Майкопа и подступов к Туапсе сформировало несколько отрядов из моряков-добровольцев для борьбы с головорезами из 49-го гитлеровского горнострелкового корпуса, приданного 17-й армии, двигавшейся на Кавказ…
В битве в горах Кавказа особенно отличились моряки батальонного комиссара Василия Коптелова и майора Дмитрия Красникова. Коптеловский отряд был создан раньше, в нем собрались отчаянные люди: во время обороны Севастополя они не раз высаживались в тылу немцев. А однажды разведчики — это было за две недели до оставления нашими войсками Севастополя, — небольшая группа коптеловского отряда под командой старшего лейтенанта Николая Федорова вышла на сторожевом катере к Ялте. Группе было поручено разведать обстановку и дезорганизовать движение на шоссе Ялта — Севастополь.
Разведчики вышли из Балаклавы на сторожевом катере с двумя шлюпками: шестеркой и четверкой. Недалеко от места высадки командир отряда старший лейтенант. Николай Федоров разделил состав бойцов на три группы: сам пошел на шестерке, лейтенанту Мельникову поручил четверку, а мичман Попенков возглавил третью группу.
Разведчики не успели сделать высадку, как их осветили ракетами. Шлюпкам пришлось отойти от берега. Не удалась и вторая попытка. Меж тем время для скрытной высадки было потеряно, решили возвращаться. Двинулись, и в это время на море пал туман. Катер словно бы растворился в нем: шлюпки походили-походили и, не обнаружив катер, двинулись к Севастополю. Туман вскоре рассеялся — наступил рассвет, и шлюпки были обнаружены катерами противника.
Федоров скомандовал пулеметчикам: «Цельтесь по рубкам!»
Так стрелять, как это делали пулеметчики Иванов и Панкратов, умели немногие: скоро один из катеров потерял ход и завертелся на месте. Второй катер спешно взял на буксир подбитый, и они быстро удалились.
Сколько радости было на шлюпках, но… в это время на горизонте, разбрызгивая белые пушистые усы, появились торпедные катера.
С ходу они открыли огонь. Однако не зевали и разведчики — скоро отвалили и торпедные катера. Это были хвастливые итальянские вояки из так называемой «десятой флотилии», которой командовал небезызвестный фашист В. Боргезе. Только полное израсходование боезапаса вынудило разведчиков вернуться в Балаклаву.
Мичману Попенкову больше повезло — его группа высадилась в районе Ялты. К сожалению, при переходе, через линию фронта по суше часть разведчиков не дошла до Севастополя. А те, кто вернулся, свершили настоящий подвиг. Старший лейтенант Федоров, лейтенант Сергей Мельников, а также шедшие с ними на шестерке и на четверке разведчики и вся группа Попенкова были награждены орденами и медалями.