Батальон майора Красникова, бывшего начальника физподготовки Черноморского флота, человека гигантского роста и медвежьей силы, также был укомплектован моряками-добровольцами. Среди них оказалось немало чемпионов по разным видам спорта. С чьей-то легкой руки отряд Красникова был прозван «сборной флота».
В эту «сборную» и попал Анатолий Голимбиевский. В батальонах морской пехоты, перед которыми командование поставило задачу закрыть для гитлеровцев перевалы Кавказского хребта и сбросить их со склонов гор, собрались люди, которые могли вытерпеть холод, голод, одиночество и нечеловеческое напряжение. Когда они шли в атаку, даже танки пятились назад!
Анатолий Голимбиевский был назначен в роту автоматчиков. Он отличился в дерзких горных боях, был награжден орденом Красной Звезды. В одном из тяжелых боев был ранен и снова попал в госпиталь.
В декабре — январе, когда над Шестой армией в Сталинграде нависла угроза пленения, группа армий «А» начала поспешное отступление с Кавказа. Отступление было похоже на бегство. В связи с этим отрядам моряков нечего было делать в горах. Из госпиталя Голимбиевский уже не вернулся к Красникову, а был направлен в отряд моряков, который срочно перебрасывался в фальшивый Геленджик.
Здесь, по данным разведки, немцы намеревались высадить десант, с тем чтобы отрезать настоящий Геленджик и Кабардинку и части, державшие оборону побережья на седьмом километре от Новороссийска, в районе цементных заводов.
Фальшивый Геленджик от настоящего лежит в десяти километрах, у так называемого Анненского, или «голодного», шоссе.
Отряд расквартировался в бывшем санатории. В санатории хорошо отдыхать, но не ждать вражеский десант. Сидение в санатории оказалось недолгим — вражеский десант не состоялся.
К этому времени на побережье прибыл отряд моряков, которым командовал майор Цезарь Куников — бывший редактор газеты «Машиностроение». Человек интеллигентной профессии, он и в новой роли оставался интеллигентом: людей подчинял не окриком, а примером собственного бесстрашия, собранности и преданности делу. Этому отряду и предназначалась высадка в тылу врага.
Костяк батальона Цезаря Куникова составляли собранные майором матросы разных отрядов.
Воспитанные на романтике и традициях безумной храбрости революционных моряков, они плохо знали искусство войны на суше, презирали расчетливость и осмотрительность — все брали на «полундру», на распахнутый бушлат, на. атаку в рост.
У Цезаря Куникова почти не было времени научить их воевать грамотно, расчетливо, без «полундры», — осенью 1942 года обстановка на Кубани была тяжелейшей, и морякам с ходу пришлось идти в бой. Однако первый боевой экзамен с новым командиром они блестяще выдержали под станцией Курчинской, а под Темрюком вместе с другими морскими отрядами разбили три румынские кавалерийские дивизии. В этот батальон, в группу разведки, и попал после фальшивого Геленджика Анатолий Голимбиевский.
Задача у отряда Цезаря Куникова была ответственная и трудная: нужно было высадиться в тылу врага юго-западнее Новороссийска, захватить плацдарм и подготовить его к приему армейских частей.
Сама по себе высадка через бухты в зимнее время — операция чертовски сложная. Но все это цветочки в сравнении с тем, что могло ожидать десантников в случае штормовой погоды или боры — этого местного метеорологического зверя.
Темные силы природы могли отрезать десант от Большой земли как ножом! А отрезанному от своих десанту ничего не остается, как зарыться в землю и сидеть в глухой обороне. А разве для этого затевалась операция? Нет!
Времена «отходов на новые рубежи», времена «вынужденного оставления крупных населенных пунктов под напором превосходящих сил противника» кончились!
Десант высаживался в ночь со второго на третье февраля 1943 года. В этот день на Волге в Сталинграде капитулировала трехсоттысячная армия и сдался на милость победителей её командующий фельдмаршал Паулюс.
Настали времена наших наступлений и побед!
И все же, несмотря на Сталинград, враг был еще силен, и до полной победы еще длинна дорога, и, хотя радио гитлеровской Германии после падения Сталинграда без перерыва в течение нескольких дней передавало похоронный марш Зигфрида, печальную песнь «Был у меня товарищ» и «Гибель богов», в других местах под треск барабанов гитлеровцы бросались в атаки, пытались вернуть потерянные позиции.
Перед посадкой на десантные суда Цезарь Куников приказал построить батальон. Он осмотрел снаряжение и вооружение десантников, затем спросил, нет ли каких претензий. Матросы молчали. В ватной куртке-стеганке, с автоматом на груди и в шапке-ушанке, надвинутой на лоб, майор Куников прошелся перед строем.
— Не может быть, — сказал он, — чтобы никто из вас не имел перед боем каких-либо пожеланий!.. Может быть, что-нибудь забыто, не учтено? Лучше сказать сейчас, чтобы не жалеть потом.
Матросы продолжали молчать. Куников уже готов был распустить строй, как вдруг пулеметчик Потеря поднял руку. Куников дал «добро». Потеря шагнул вперед:
— Товарищ майор! Бойцы претензию имеют. Они рассуждают о следующем: не слишком ли много назначено брать с собой бакалеи — сухарей и концентратов?.. Не лучше ли вместо бакалеи взять еще патронов?
Куников поднял брови и улыбнулся:
— Это все?
— Все! — гаркнул Потеря и добавил: — Просим разрешения облегчить паек и добавить боезапаса. С патронами мы разобьем врага и все что надо добудем на месте.
Куников прошелся взглядом по строю и увидел по лицам, что речь Потери пришлась всем по душе, однако спросил:
— А как остальные товарищи думают?
Строй хором ответил:
— Просим, товарищ майор, убавить пищевое довольствие и увеличить боезапас.
— Добро! — ответил Куников и дал команду распустить строй.
…Февральская ночь темна. Вода в море холодна, как в аду. Десантные корабли шли без огней. Штурманский расчет был точен: подошли к берегу в назначенное время и высадились.
Первой выбросилась группа разведки. Голимбиевский шел в эту операцию с какой-то особой приподнятостью. Тут-то, казалось ему, он и повоюет по-настоящему. Сильный, бесстрашный, красивый, он легко сошел с катера и поднялся по обрывистому крутому берегу…
Я слушаю его рассказ и время от времени смотрю на Мирцу и думаю: сколько раз слушала она рассказы мужа о высадке десанта, о том, как их ослепили прожекторами, об автоматных очередях, о том, как гранатами они выводили из строя вражеские пулеметные гнезда, блокировали и брали доты. И всякий раз что-то заставляет ее бросать дело и слушать, словно все это внове для нее. С тем же вниманием она слушала, когда он рассказывал мне, как в октябре 1941 года Отдельный артиллерийский противотанковый дивизион отходил от Перекопа к Севастополю, как гитлеровцы бомбили дивизион, как тяжело было снимать орудия с позиций и на руках вытаскивать из воронок, из глубоких обочин дороги, как стояли насмерть у Мекензиевых Гор под Севастополем…
…На Мысхако Голимбиевский дрался храбро, не щадя себя, был награжден орденом. Но радость его была кратковременной — на его глазах подорвался на вражеской мине Цезарь Куников. Голимбиевский кинулся к нему, осторожно поднял смертельно раненного командира и понес к пристани.
В конце лета куниковцы были вывезены с Малой земли на отдых и переформирование, а осенью, точнее в ночь на 11 сентября 1943 года, Анатолий Голимбиевский в составе бойцов батальона морской пехоты, которым после гибели Цезаря Куникова командовал капитан-лейтенант Василий Ботылев, высаживался в Новороссийском порту. Здесь и началась беспримерная одиссея Голимбиевского.
Ту ночь — с 10-го на 11-е сентября 1943 года — он никогда на забудет: такого огня не было ни под Одессой, ни под Севастополем, ни в горах Кавказа.
В порту горела вода. Огонь высокими рваными языками плясал почти до самого мола.
В черной и густой, как масло, воде, то спокойной, то вздыбленной разрывами, фантастически отражалась многоплановая картина битвы, изобразить которую было б под силу разве что таким могиканам, как Рубо (автор Севастопольской панорамы), или непревзойденному мастеру батальной живописи итальянцу Тинторетто!
В ту ночь войска Северо-Кавказского фронта под командованием героя обороны Одессы и Севастополя генерала армии Ивана Ефимовича Петрова и моряки Черноморского флота начали штурм Новороссийска.
Моряки год ждали этого часа. Теперь их ничто не могло остановить!
Штурм начала артиллерия. Затем последовал торпедный залп катеров Черноморского флота. Согласно планкарте штурма торпеды должны были пробить бреши в обоих крыльях мола для прохода катеров в бухту. Но залп этот не дал ожидаемого результата, и «морским охотникам» пришлось прорываться в бухту через узкие ворота.
Штурм шел трудно; на подходе к молу десантные корабли — деревянные катера-«охотники» — были встречены ливневым огнем. В этой обстановке от десантников требовались ловкость тигра и собранность боксера; не всем удалось высадиться на причалах, многие отряды добирались до берега под автоматным и минометным огнем вплавь с тяжелым десантным снаряжением.
А ночь была синей, теплой, звездной. В воздухе пахло гарью и сухим, чуть-чуть горьковатым ароматом горных трав.
Группа Голимбиевского высаживалась на территории завода «Красный двигатель». При высадке сразу же наткнулись на дот. Не растерялись — залегли и тотчас же атаковали дот гранатами и автоматными очередями. Покончив с дотом, прыгая через бочки, ямы, какое-то железо, лавируя меж взрывами мин и снарядов противника, перебежками устремились вперед.
Все шло хорошо, и вдруг рядом разрыв снаряда. Голимбиевский упал, словно бы споткнулся обо что-то. Вскочил на ноги, но не устоял.
Он еще не знал, что произошло, но по обильному кровотечению из левого коленного сустава понял, что рана опасная. Вытащил индивидуальный пакет и туго перетянул ногу выше колена.
Опершись на автомат, поднялся, попробовал идти. Сделал шаг и в третий раз упал.