Четверть века в седле! Нынешняя война, как известно, война моторов. Это ни капли не смущает кавалерийского генерала, держащего оборону против насыщенных до предела различными механизмами и моторами отборных фашистских дивизий. Как известно, кавалерия не создана для оборонительных боев — этот род войск исключительно наступательный. Но вот кавалерийский генерал второй раз (первый раз в Одессе) обороняет морскую крепость. А начавший войну командиром танкового корпуса генерал пехоты Эрих фон Манштейн уже восемь месяцев штурмует ее силами лучшей армии третьего рейха!
Желание фон Манштейна во что бы то ни стало взять Севастополь, взять ни с чем не считаясь, хорошо чувствуется даже в этой безопасной штольне. (Эта беседа с генералом Петровым происходила в июне 1942 года на его командном пункте в Карантинной бухте.)
Штольня глубока — она выдолблена в толще обрывистого берега. В свое время была предназначена для хранения мин. Вход в нее закрывается толстой стальной дверью — прочное сооружение! Но и оно дрожит от разрыва тяжелых бомб и снарядов.
Генерал отвечает на мои вопросы лишь тогда, когда его не отвлекают телефонные звонки. Он терпелив и предельно вежлив. Штольня сотрясается — третий штурм Севастополя в разгаре. Положение в городе тяжелое, и надежд на облегчение — никаких. Нет ни резервов, ни боеприпасов.
Генерал по телефону кого-то ругает, а другого, оторвавшего нас от разговора телефонным звонком, чуть ли не слезно уговаривает:
— Прошу тебя, дорогой, продержись еще денек!.. Не больше! У тебя нет снарядов? А у кого они есть теперь?! Ни людей, ни снарядов дать не могу!.. Не потому, что не хочу, — их просто нет у меня!
Когда генерал говорит по телефону, я рассматриваю его. Лицо Петрова не отмечено прописными чертами лубочного героя: передо мною пожилой чертовски усталый профессор в военном мундире.
Штольня вздрагивает и стонет от разрывов тяжелых снарядов, вес которых, по определению специалистов, достигает почти семи тонн!
Было похоже на то, что фон Манштейн решил если не взять в сражении, то смести с лица земли Севастополь. Петров говорит, что такого обстрела и таких бомбежек еще не было, то есть таких перманентных и массированных налетов авиации и шквалистого артиллерийского огня из сверхмощных пушек.
Пока генерал отдает распоряжение или разъясняет кому-то, как надо выходить из создавшегося положения, я невольно и совсем неожиданно сравниваю теперешнее положение с положением защитников первой обороны Севастополя: в 1855 году, в момент, когда сложилась тяжелая обстановка, то есть англо-французские войска начали, как говорили тогда русские солдаты, смертельную «бондировку», наши войска оставили город, по наплавному мосту перешли на Северную сторону. Оттуда путь лежал в степи Крыма и дальше в Россию.
В 1854–1855 годах ОДИН МЕСЯЦ службы в осажденном городе считался — ЗА ГОД! И каждый воин, независимо от степени его участия в обороне Севастополя, награждался серебряной медалью. Ныне командование скупо представляет людей к наградам, хотя героев тут (и каких еще!!!) не перечесть!
…В штольне душно. Тело покрывается испариной. Воздух свинцово-тяжкий. Вентиляционная установка не выбирает устоявшийся и прочно пропахший настоем табачного дыма воздух. Да и чем сменить его? Со стороны города на Карантинную наплывает густой, черный, несущий в себе зловещность дым. Он идет поверху, а под ним висит белесая дымка. Это — пыль от многочисленных взрывов. По приказу фон Манштейна генерал фон Хольтиц приступил к планомерному разрушению непокорного города. Дома Севастополя горят и рассыпаются от взрывов в прах. Кроме бомб и тяжелых снарядов на него летят безграмотные угрожающе-наглые листовки.
У Петрова больше обычного трясется голова — последствие старой контузии, последствие, которое докучает ему в моменты сильной усталости и большого нервного напряжения.
Телефоны, эти беззастенчивые и, я бы добавил, безжалостные гонцы, приносят известия одно мрачнее другого: ударная мощь немецкого штурма, как горный обвал, усиливается с каждой минутой.
Земля дрожит. Генерал с озабоченностью поглядывает на потолок. Телефонный звонок только что сообщил, что несколько шлюпок с немецкими солдатами пытались переправиться через бухту с Северной стороны на Корабельную. Всего лишь два или три дня тому назад немцы овладели Северной стороной, споловинив взводы, роты и полки 54-го армейского корпуса генерала Ганзена, наносившего главный удар при поддержке артиллерийского огня большой мощности — 150 орудий на один километр!
Я продолжаю опустошать свои фронтовые блокноты. Мои записи тех дней отрывочны и несколько сумбурны, но они не случайны — в них хотя и неполное, но все же верное отражение времени.
Немцы, взяв Северную сторону, старательно спешат не утерять темпа в штурме: ведь это третий! Их изумляет, что русские держатся после массированного, порой переходившего в ураганный огонь артиллерийского и авиационного наступления.
Впоследствии фон Манштейн напишет об этих днях следующее:
«…Судьба наступления в эти дни, казалось, висела на волоске. Еще не было признаков ослабления воли противника к сопротивлению, а силы наших войск заметно уменьшились».
Симптоматичное признание! Оно сложилось в разгар третьего штурма, и будь тогда хоть какая-нибудь возможность обзавестись гарнизону Севастополя танками, самолетами, боеприпасами, свежими силами, не видеть бы генералу пехоты фон Манштейну фельдмаршальских погон и жезла, которыми впоследствии наградил его Гитлер за взятие Севастополя!
Июнь 1942 года.
Сухо. Жарко.
Жарко в воздухе, еще жарче в городе и на переднем крае.
Почти каждый снаряд, каждая сброшенная с самолета бомба находят свою цель. Линия фронта сокращается, как шагреневая кожа. Севастополь под непрерывным обстрелом артиллерии противника и атаками с воздуха. По холмам с натужным гудением моторов ползают танки с черно-белыми крестами. За ними, кое-где волнами, а кое-где, вперебежку, спешит серо-зеленая вражеская пехота.
Севастопольцы ужасно устали от обстрелов и бомбежек. Устали бегать в земляные щели, плакать над убитыми. А когда во время редких и кратких перерывов от грохота разрывов удавалось забыться в кратком сне, то им снились: тишина, пресная вода и аромат печеного хлеба, которого они давно не только не видели, но и не нюхали, пробавляясь затирухой.
С каждым днем положение в Севастополе становилось невыносимым после того, как возвратившийся с Керченского полуостров? на свой командный пункт в Черкез Кермен фон Манштейн, окрыленный счастливой победой, в течение пяти дней буквально засыпал город и передний край снарядами и авиационными бомбами.
Кто был в эти тяжелые дни в Севастополе, тот никогда не забудет ни вулканического извержения артиллерийского огня, ни воя и разрывов бомб, ни пожаров, возникавших то тут, то там, причем горели даже абрикосовые и фисташковые деревья с наливающимися плодами, цветники в парках и трава на холмах. Пыль и дым плыли над городом с утренней зари и до вечера.
Положение резко ухудшилось с потерей Северной стороны.
Правда, и до занятия Северной стороны кораблям было тяжело входить в Южную бухту не только потому, что путь, которым прорывались в Севастополь корабли, обстреливался, нет! Перед Главной базой Черйоморского флота лежал обширный и плотный минный пояс, в котором оставался свободным лишь узкий коридор-фарватер. Пожалуй, самым трудным делом для кораблей было попасть в него. Трудным потому, что подход к входному бую и затем движение узким фарватером в Северную бухту были возможны лишь в ночное время, да и то почти всякий раз под артиллерийским обстрелом.
К счастью, корабли, доставлявшие в блокированный Севастополь солдат, боеприпасы, горючее, продовольствие, медикаменты, не самостоятельно проходили через этот «чертов мост», а их встречал у подходного буя и вместе с катерами конвоя проводил через Стрелецкий рейд в Северную бухту лоцманский базовый тральщик № 27 (БТЩ-27). Он нес свою боевую вахту на фарватере ежедневно и неустанно, почти под постоянным огнем противника. Командовал кораблем опытный моряк капитан-лейтенант Адольф Максимович Ратнер.
Сколько воздушных налетов, атак торпедных катеров и обстрелов было записано в вахтенном журнале «БТЩ-27»!
Оставшиеся в живых матросы, старшины и офицеры этого боевого корабля никогда не забудут дни и ночи третьего штурма Севастополя!
13 июня 1942 года был последним днем их тяжелой и опасной службы на огневом фарватере. В этот день тральщик был атакован у мыса Феолент ДВАДЦАТЬЮ СЕМЬЮ немецкими бомбардировщиками «Ю-87». Экипаж корабля храбро отбивался, но превосходство противника значительно превышало боевые силы тральщика: люди выбывали один за другим. А когда вышли из строя командир корабля А. М. Ратнер и комиссар Абрамцев, а затем и командир ВЧ-2 лейтенант Торобочкин — в обязанности командира вступил старший лейтенант Гребельников. Он приказал спустить шлюпку, в которую снесли всех раненых во главе с командиром, а сам с горсткой моряков продолжал отбиваться от противника. Шлюпка была пробита осколками, и на ней не было гребцов — на весла сели сами раненые. Дольше всех греб минер Гелдиашвили. Скинув тельняшку, он перевязал ею глубокую, сильно кровоточащую рану в боку и долго греб, пока не пришлось покинуть шедшую ко дну шлюпку. Гелдиашвили умер на операционном столе в госпитале на мысе Феолент от потери крови, вскоре после того-как, с трудом дотянув до берега, раненые выбрались на сушу.
Тяжел был конец корабля — разрывом упавшей по корме бомбы заклинило руль, тральщик завертелся на месте — тут и настал его конец. Не всем оставшимся на корабле удалось добраться до берега…
После гибели базового лоцманского тральщика № 27 движение кораблей продолжалось — место погибшего корабля заняли другие и по-прежнему продолжали свою четкую службу манипуляторные пункты гидрографии Севастопольского оборонительного района, которую, как говорится, не сбили с ног систематические обстрелы маяков, по створным огням которых ориентировались корабли, двигавшиеся в Севастополь. А когда погасли маячные огни, корабли ориентировались на манипуляторные огни. С выходом немцев к Северной бухте гидрографы уже действовали на фарватере затененны