зы. Есть даже такое выражение «Человеческий зверинец лорда Пальмерстона» – умозрительная картина мира, где все народы выступают в качестве животных, и только англичане в роли людей. Прежде такие идейки высказывали древние евреи, и за это их народ подвергся почти полному истреблению, а выжившие были рассеяны по миру.
Немного помолчав, он добавил:
– Запомни, Викки: не мы с тобой правим Британией. Нет! Нам лишь позволяют делать вид, что дела обстоят именно таким образом. На самом деле Британией правят денежные мешки, старинные банкирские дома, а эти люди способны устроить новое избиение младенцев только для того, чтобы увеличить свою прибыль на пару процентов. Им плевать на русских, на китайцев, французов или турок, им плевать даже на драгоценных англичан лорда Пальмерстона – ведь пока гремят выстрелы и льется кровь, их прибыли растут не по дням, а по часам. Когда-то Христос изгнал торгующих из храма и горе было тому, кто вставал у него на пути. Вот и сейчас, как мне кажется происходящее в Крыму является началом конца… началом нашей расплаты за многочисленные грехи.
Что ж… если Альберт так заговорил, значит, дело действительно плохо и нас впереди ждет что-то настолько ужасное, что трудно и вообразить…
Пятьсот восемьдесят девятый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости.
Британская медицинская сестра Флоренс Найтингейл.
Всю ночь я металась в каком-то полубреду, то просыпаясь, то снова проваливаясь в сумбурные сновидения. Стоило мне закрыть глаза, как я начинала видеть ужасающие картины Апокалипсиса. Я шла по пылающему Лондону, а в почерневшем от горя небе с истошным криком проносились стальные птицы, с крыльями, украшенными черно-белыми крестами. Я видела заваленные обломками улицы и умирающих в небрежении раненых. В моих ушах стояли стоны, рев огня от пылающих домов и пронзительный крик этих адских птиц. Немногочисленные защитники английской столицы в смешных шлемах, похожих на суповые тарелки, беспрестанно стреляли в небо из странных длинноствольных пушек, пытаясь отразить нападение. Но крылатых тварей было так много, что становилось понятно: Британия уже проиграла ту войну и сейчас доживает последние дни или часы. Это была картина бессмысленного сопротивления, когда уже мертва королевская семья, и депутаты Парламента, как крысы, разбежались кто куда, и только последние патриоты продолжают упрямо сражаться за безнадежно проигранное дело. Краем ума я понимала, что это не просто кошмар, насланный на меня хозяевами этого места, а сон-пророчество, которым Господь хочет меня в чем-то предостеречь. Увы, но я не поняла в этом сне почти ничего, и это пугало меня больше всего.
Когда я проснулась окончательно, было уже утро. Над этой странной колдовской землей, которую русские называли Тридевятым царством, вставало жаркое солнце. Начинался новый день, который грозил мне то ли новыми неприятностями, то ли новыми открытиями. Я вышла на давешнюю террасу – и обомлела. Передо мной открылась площадь с фонтаном, залитая первыми розовыми лучами восходящего солнца, а на ней – несколько десятков человек, одетых в какое-то подобие больничных халатов. Все они постепенно собирались у центрального входа в еще одну башню, расположенную прямо напротив моего обиталища. Вот на крыльце появились две наглые девки в местной военной форме (насколько я знаю, тут их называют амазонками). Выйдя на крыльцо, девки-амазонки встали по стойке смирно и, обнажив свои сабли, сделали ими на караул. Следом вышла массивная и рослая остроухая зверушка, которая на вытянутых руках вынесла на свет солнца распущенное знамя. Лучи солнца осветили алый шелк и тот засиял с двойной силой… Ударили невидимые барабаны – и наступила тишина; даже раненые русские, собиравшиеся к крыльцу, прекратили свой бессмысленный гомон. А в том, что на площади собираются именно русские, у меня уже не было уже никаких сомнений.
Я поняла, что наблюдаю какой-то варварский ритуал, только было непонятно, что он означает. Быть может, всем этим людям дикие амазонки сейчас отрубят головы, а может, их будут награждать… Но второе вряд ли… потому что награждаемых принято одевать в пышные парадные мундиры. Скорее всего, я наблюдаю массовую казнь, когда люди, например, непригодные для полного излечения, сами с радостью восходят на эшафот и подставляют шею мечу палача, рассчитывая попасть после смерти прямо в рай…
Но, к моему легкому разочарованию, никакой казни не случилось. Просто на крыльцо вышел какой-то суровый мужчина, одетый в местную военную форму, и начал говорить речь. Говорил он, разумеется, по-русски, так что я ничего не поняла. Наверное, как обычно, он призывал проклятия на наши британские головы. Потом этот мужчина поцеловал край знамени и, выхватив меч из ножен, вскинул его вверх. И в этом момент от лезвия меча полыхнула сильнейшая вспышка, как от нескольких фунтов магния разом… От этого я чуть не ослепла, услышав, как люди на площади разразились приветственными криками. Когда зрение ко мне наконец вернулось, то все уже закончилось. Суровый мужчина с ослепившим меня мечом и зверушка-знаменосец со своим почетным караулом уже покинули крыльцо, а русские в госпитальных халатах, тихо переговариваясь, медленно расходились по своим делам. Лица при этом у них были такие по-детски счастливые и просветленные, что я даже подумала, что их одурманили каким-то наркотиком. Ну не может быть у этих злобных и угрюмых русских таких чистых и ясных лиц.
И в этот момент, когда я, задумавшись, стояла на террасе, позади вдруг раздался юный голос – так неожиданно, что я чуть не подпрыгнула на месте:
– Мисс Найтингейл, Анна Сергеевна вас давно ждет, а вы вот где прохлаждаетесь…
Обернувшись, я увидела русскую девчонку лет четырнадцати, в военной форме как у взрослых. Еще мне бросилось в глаза, что ее темные волосы подстрижены коротко, как у мальчика, а на поясе висят кинжал и кобура с небольшим револьвером. Выражение лица у этой девицы было уверенным, как у взрослой важной особы, и даже немного наглым. Во мне тут же вспыхнула неуправляемая ярость. Ни одна сопливая русская девчонка не посмеет безнаказанно пугать Флоренс Найтингейл, которая пользуется благосклонностью самой британской королевы Виктории. Не задумываясь о последствиях, я протянула руку и схватила нахальную девчонку за ухо, но тут же услышала громкий крик срывающимся баском:
– Отпусти ее, мерзкая тварь, подними руки, замри и не двигайся…
Скосив глаза в ту сторону, откуда раздался голос, я увидела плотного мускулистого мальчишку, одетого точно так же, как и девчонка, только его пистолет не покоился в кобуре, а был нацелен мне в лицо, черный зрачок дула глядел прямо в мои глаза, а указательный палец лежал на спуске. При этом его руки, сжимающие оружие, не дрожали, а в глазах горела чистая, ничем не прикрытая ненависть. Какой же он мальчишка?! В меня целился маленький русский солдат, очевидно, не раз убивавший цивилизованных белых людей.
– Otoydi v storonu, Matilda! – по-русски сказал мальчишка, – i ya pristrelyu etu tvar! Eto tolko k svoim ona dobraya, i nas, russkih, ona nenavidit!
От неожиданности я выполнила команду: отпустила ухо девчонки и подняла вверх руки.
– Net, Mitya! – так же по-русски ответила девчонка, отскакивая от меня и тоже доставая из кобуры пистолет. – Davay otvedem ee k Anne Sergeevne. Ne vidish – ona osyodlana tak zhe, kak i Mari?
– Davay, – эхом отозвался мальчишка и тут же добавил уже по-английски: – Руки за голову, вот так, а теперь развернись кругом и ступай в ту дверь. Анна Сергеевна с тобой разберется.
Вот так меня и отконвоировали к этой загадочной Анне Сергеевне: под прицелом двух пистолетов, с заложенными за голову руками. Поднимаясь по лестнице, я испытывала жгучее чувство позора и унижения. Можно было, конечно, предположить, что эти пистолеты – всего лишь игрушки, но я гнала от себя эту мысль, ведь эти русские такие сумасшедшие, что вполне могут дать детям в руки боевое оружие.
Пятьсот восемьдесят девятый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости.
Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.
Флоренс Найтингейл ввалилась ко мне в комнату в растрепанном виде, с заложенными за голову руками; глаза выкачены, в углу рта струйка слюны. А следом за ней Ася с Митей, но, Боже, в каком они виде! до предела суровые, с обнаженными пистолетами наперевес… При этом у Аси правое ухо наливается красным, будто его только пытались вывернуть наизнанку…
Так! Переглядываюсь с заглянувшими ко мне «на огонек» мисс Зул, Никой-Коброй, Анастасией и… Лилией, появившейся в самый последний момент. Мол, это что еще за явление? Я уже хотела было задать кучу риторических вопросов, но тут Ника-Кобра взяла инициативу на себя.
– Профессор! – произнесла она шипяще-свистящим голосом, будто настоящая кобра, – изволь объясниться, почему вы с Матильдой тычете в спину этой женщине своими пистолетами?!
– Она это… – смутился Митька, – Матильду за ухо схватила! а та всего лишь сказала, что ее ждет Анна Сергеевна. И лицо у нее тогда было такое злое, будто она нас всех ненавидит. А боец Матильда была при исполнении, а эта мымра как бы вообще пленная… Ну не драться же мне с ней. Я ее вообще пристрелить хотел, но Матильда сказала, что не надо. Мол, это у нее так же, как было у Мэри – не по своей воле, а из-за одержимости, поэтому надо привести ее сюда разбираться.
– Матильда, – спросила Ника-Кобра, – это так?
– Да, так, товарищ сержант, – подтвердила Ася, щупая свое ухо, – я ей только сказала, что ее ждет Анна Сергеевна, а она сразу давай меня трепать за уши – точно как наша воспетка когда-то, там, в детдоме…
– Устав внутренней службы, – неожиданно сказал Митька, – статья тринадцать. Нападение на военнослужащего при исполнении им служебных обязанностей…
– Молодец, Профессор, – кивнула Ника-Кобра, – вспомнил наконец-то. И ты, Матильда, тоже молодец. Как только эта нарушительница начала выполнять ваши команды, стрелять ее стало не за что. А сейчас мы будем разбираться уже с самой госпожой Найтингейл.