Пока шел этот разговор, мисс Найтингейл стояла перед нами с заложенными за голову руками, и на лице у нее было примерно такое же выражение, как у загнанной в угол крысы, готовой кинуться на своих обидчиков – и без того некрасивое, оно исказилось в гримасе злобы; глаза прищурены, зубы оскалены…
– Погоди, Ника, – сказала я, – дай сначала попробовать мне. Но будь наготове – если она действительно одержима, это может быть достаточно опасно…
– Я сейчас! – тихо пискнула Лилия и растаяла в воздухе.
Куда? И к гадалке не ходи, что за отцом Александром. Ника может только поджарить одержимую своим плазменным шаром или разрубить пополам мечом, зато отец Александр может выколупать из этой спесивой мисс окопавшегося внутри беса, не причиняя непоправимого вреда ее психике. По крайней мере, если внутри нее есть что-то, кроме захватившей сознание темной сущности, в растение она не превратится и гадить под себя не будет. Но пока идет отец Александр, можно применить заклинание Беспрекословного Приказа и задать несколько опережающих вопросов. Это из военного арсенала капитана Серегина, применяется при допросе пленных и отдаче приказаний ненадежным союзникам. В данном случае максимально точный и объективный ответ гарантирован.
– Флоренс Найтингейл, – спросила я по-английски, – объясните, кто вам позволил распускать руки и хватать тут хоть кого-либо за ухо?
– Никто, – после некоторых колебаний злобно ответила та, – я сама себе это позволила, потому что ненавижу вас, русских. Вы – наглые, упрямые, нецивилизованные, дружите и с демонами, и с домашними зверушками, и вообще со всеми, кто не хочет вас сожрать; но при этом вы такие же белые, как самые чистокровные англичане, и нет никакого способа по внешности отличить вас от цивилизованных европейцев. Вы все такие неправильные, что я вас ненавижу всей свой душой! Наш обожаемый виконт Пальмерстон учит, что каждый англичанин должен иметь возможность делать с любым русским все что захочет, потому что за нашими спинами стоит великий Флот Её Величества.
– О! – приподняв бровь, сказала Ника-Кобра, тут же засучив рукава и начав формировать в руках огненный шар. – Как тут все здорово запущено, однако! Ваш флот, милочка, дело мимолетное! Нашей команде на один зуб. Сейчас он есть, а завтра его не будет… это я тебе обещаю. И Лондон в руинах тоже обещаю… и много чего вдобавок. Но сначала я займусь тобой…
– Пипец! – с детской непосредственностью воскликнула Ася, – Кобра разбушевалась. Сейчас она эту дуру живьем сожжет, а потом и весь британский флот. Будет им теперь последний день Помпеи…
И тут рядом со мной раздалось «Ф-фух!»
– Успела! – выдохнула внезапно появившаяся Лилия, – Ша, сказала я, никто никуда не идет! Крекс, пекс, крабле – Кобра замерла!
После этого небольшого заклинания, на бегу выкрикнутого Лилией, Ника-Кобра действительно замерла как замороженная, а у англичанки глаза сделались как блюдца. Действительно: ведь она никогда не видела ни Кобру в гневе, лепящую из ничего ярко сияющую шаровую молнию, ни Лилию, которая, несмотря на свою внешность маленькой девочки, многократно превосходит Кобру в мощи…
– Если хочешь сделать дело хорошо, – сказала наша мелкая божественность, сдувая в сторону непослушную челку, – то поручи его специалисту. Сюда уже идет дядюшкин главный представитель – вот он и отделит вам мух от котлеты, а не только голову от тела… Это же уметь надо, а то огненными шарами кидаться каждый дурак сможет, была бы Сила…
В наступившей тишине стали слышны шаги человека, поднимающегося по лестнице на наш этаж. И было в этих шагах нечто такое нарочито неумолимое (да и не слышно обычно, когда кто поднимается к нам), что Флоренс вдруг бросилась мимо нас к открытой двери на террасу. Этаж тут третий, высота потолков под четыре метра, так что в конце этого забега не ожидалось ничего, кроме тошнотворного «шмяк» о каменную брусчатку… Но от мисс Зул разве убежишь! Усмехнувшись во все тридцать шесть зубов, она щелкнула пальцами – и запутавшаяся в собственных ногах британка плашмя растянулась на полу, едва успев вытянуть вперед руки. Впрочем, на этом беглянка не успокоилась – и окарачь, оглядываясь и подвывая, поползла в том же направлении. А оглядываться было на что – в дверь вошел вызванный Лилией отец Александр… и аура аватара светилась с такой силой, что была видна самым обычным, немагическим зрением.
Впрочем, удирающая от неизбежного Флоренс приползла не куда-нибудь, а прямо к ногам мисс Зул, которая на свой деммский манер веселилась от души. Взяв британку за шиворот, будто котенка, она без особых усилий подняла ее на ноги.
– Ну что, малютка Фло, доигралась? – спросила она, встряхнув свою жертву. – Предлагала же я тебе сделать все по-хорошему… освобождение от духа зла может быть даже в чем-то приятным. Но теперь извиняй, если что…
Удерживаемая за воротник британка стала снова биться как в падучей. Изо рта повалила пена, тело сотрясали судороги, а глотка стала изрыгать самые грязные проклятия.
– Эта женщина, – сказал отец Александр, подойдя ко мне, – далеко не мать Тереза. Наряду с благими побуждениями она оказалась преисполнена самых гнусных предрассудков и комплексов. Жалость ее распространяется в основном на британцев и еще немного – на тех, кто умирает во имя вечных британских интересов. Но это не вина ее, а беда. Думаю, что вдвоем с Анной Сергеевной мы сумеем искоренить зло, оседлавшее разум этой женщины… А теперь, уважаемая мисс Зул, поверните пациентку к нам передом, а к себе задом, и держите ее так, пока мы не закончим.
На этот раз так получилось, что мы с отцом Александром шагнули внутрь средоточия Флоренс Найтингейл плечом к плечу. Я открывала дорогу, а аватар Отца прикрывал меня своей мощью, сметающей с дороги все препятствия. Когда из темноты на нас бросилось что-то вроде собаки Баскервилей – темное, мохнатое, зубастое и с горящими адским огнем глазами – отец Александр сказал «Изыди, сатана!» и отшвырнул Зверя Бездны прочь одним коротким жестом, за которым последовала ослепительная вспышка и затихающий вдали вой сущности, отброшенной во тьму внешнюю. После этого порождения тьмы бежали не к нам, а от нас. И вот мы внутри, в самом средоточии, стены которого обклеены страницами газет, сочащихся гноем и ядом лжи. На самом видном месте портрет человека, у которого лохматые седые бакенбарды сочетаются с прищуренными глазами и брезгливой гримасой на лице. Подпись под портретом гласит, что это виконт Пальмерстон, величайший из всех британцев в истории. Эго Флоренс сидит в углу за низеньким столиком, и скрючившись при свете тусклой масляной лампы, читает какую-то газету.
– Уходите, – обернувшись, кричит оно нам, – вы, русские, плохие, очень плохие! Так пишут в «Морнинг пост», так пишут в «Таймс», так пишут в «Дейли Ньюс» и «Дейли Телеграф»… Я ненавижу вас, потому что каждый день читаю в газетах, какие вы жестокие, как без всякой пощады убивали несчастных турок, которые спасалась вплавь с потопленных вами кораблей! Я никогда не была в России и вы, русские, не сделали мне ничего плохого, но я буду ненавидеть вас, потому что так положено каждой честной британке и патриотке своей страны!
Мы с отцом Александром переглянулись.
– Ах, вот оно что, – задумчиво произнес аватар Отца, – интересно…
– Я не особо сильно увлекалась политикой, – ответила я, пожав плечами, – но, насколько я понимаю, у нас там было все то же самое, но только в гораздо большем масштабе. Грамотность населения достигла ста процентов, и к тому появились радио, телевидение и интернет…
– И Голливуд, – нахмурившись, сказал аватар Отца, – впрочем, это уже не важно. Я вижу, что этот мир уже охвачен той же болезнью, что и все вышележащие миры девятнадцатого, двадцатого и двадцать первого веков. Просто я не ожидал, что это начнется так рано. Лечить надо не только эту конкретную женщину, но и весь мир. Вы обратили внимание, с какой готовностью прочие европейские страны стали плясать под британскую дудку, едва речь зашла об ограничении российского влияния?
– Обратила, – ответила я, – но задачу спасать весь этот мир лучше ставить перед Серегиным, и он будет лечить его огнем и мечом. А мы с вами сейчас пришли сюда для того чтобы спасти эту конкретную душу от опоганившей ее скверны лжи и предрассудков.
– Естественно, – сказал отец Александр. – Я сейчас начну обряд экзорцизма, вы при этом будете контролировать психику пациентки, а Лилия там, наверху, проследит за здоровьем ее тела.
– Да дядюшка, – донеслось откуда-то издалека, – я уже за ней слежу, можете начинать. Раз, два, три…
Отец Александр вытянул в сторону Эго свою правую руку и начал читать молитву, размеренно и четко проговаривая каждое слово:
– Во Имя Отца и Сына и Святого Духа! Боже Вечный, избавивший род человеческий от пленения дьявольского, избавь дочь Твою Флоренс от всякого действия духов нечистых, повели нечистым и лукавым духам и демонам отступить от души и от тела дочери Твоей Флоренс и больше не пребывать в ней отныне и присно и во веки веков. Да бегут они от имени Твоего святого, и единородного твоего Сына, и животворящего твоего Духа, от создания рук Твоих. Да очищена она будет от всякого искушения дьявольского, преподобно, и праведно, и благочестно поживает, сподобляем пречистых тайн единородного Сына Твоего и Бога нашего: с Ним же благословен ecи, и препрославен, с Пресвятым, и Благим, и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков! Аминь!
Как только отец Александр обратился к Святой Троице, газеты на стенах разом вспыхнули, и с их пылающих страниц на пол окарачь полезли разные уродцы, вроде особо откормленных тараканов и пауков. Эго Флоренс Найтингейл завизжало (ибо леди положено бояться насекомых) и с ногами запрыгнуло на стол. Вот тут уж пришлось поработать мне: подпрыгивать и давить ногами эту мерзость. При этом мне казалось, что многие из этих уродцев в адском огне целуют и лижут раскаленные сковородки (те, что лгали языком), другие же (пишущие журналисты) суют свои шаловливые пальцы в приемные горловины массивных чугунных мясорубок. Но все когда-нибудь кончается; догорели и лживые газеты, открыв ч