Какая беспокойная ночь! Плохое начало нового дня! Вздрогнув, Маргарет проснулась – совсем не отдохнувшая и опечаленная тем, что реальность будет еще хуже, чем ночные кошмары. Бремя тревог вернулось к ней – не просто беспокойство, а настоящий разлад в душе. Как далеко зашел отец, ведомый сомнениями, которые она считала искушением Зла? Она задала этот вопрос небесам, но ответа не услышала.
Прекрасное свежее утро улучшило самочувствие матери. Во время завтрака миссис Хейл была веселой и счастливой, много говорила, обсуждала добрые дела для деревенской общины и не обращала внимания на молчание мужа и односложные ответы Маргарет. Прежде чем со стола убрали посуду, мистер Хейл встал и, опершись рукой о стул, словно ему требовалась дополнительная поддержка, громко сообщил:
– Меня не будет дома весь день. Я собираюсь сходить в Браси-Коммон. Пообедаю у фермера Добсона. Вернусь в семь часов, к вечернему чаю.
Он не смотрел на дочь, но Маргарет знала, что означали его слова. К семи вечера она должна была рассказать матери о переменах в их жизни. Отец отложил бы этот разговор до половины седьмого, однако его дочь, обладая другим складом ума, не вынесла бы такого груза ответственности на протяжении целого дня. Она считала, что с неприятными делами нужно разбираться как можно быстрее. Возможно, ей потом и дня не хватит, чтобы успокоить мать. Пока она стояла у окна, размышляя, с чего бы начать, а заодно ожидая, когда служанка покинет комнату, мать поднялась наверх, чтобы переодеться и затем отправиться в школу. Через несколько минут она, оживленная и бодрая, спустилась по лестнице.
– Мама, я прошу вас прогуляться со мной вокруг сада, – сказала Маргарет, обняв миссис Хейл за талию. – Хотя бы немного…
Они прошли через стеклянную дверь. Миссис Хейл о чем-то говорила, но дочь не слушала ее. Она заметила пчелу, вползавшую в бутон цветка, и затаила дыхание. Когда пчела выбралась с добычей и полетела дальше, Маргарет восприняла это как знак и, глубоко вдохнув, приступила к выполнению своей миссии.
– Мама, я должна сообщить вам, что папа собирается покинуть Хелстон, – выпалила она. – Отец решил оставить службу в церкви и поселиться в Милтоне, на севере.
Вот так, в двух фразах, были высказаны три самых трудных для принятия факта.
– Что ты такое говоришь? – удивленно спросила миссис Хейл, в голосе которой прозвучал явный скепсис. – Кто сказал тебе эту чушь?
– Папа.
Маргарет хотела как-то утешить мать, но не находила нужных слов. К счастью, они подошли к садовой скамье. Миссис Хейл села и начала плакать.
– Я не понимаю тебя, – всхлипнув, сказала она. – Либо ты в чем-то ошибаешься, либо я… не понимаю тебя.
– Нет, мама, я просто передаю его слова. Папа написал епископу письмо и сообщил, что у него возникли сомнения, которые не позволяют ему оставаться священником англиканской церкви, что по зову сердца он должен покинуть Хелстон. Папа также посоветовался с мистером Беллом, крестным отцом Фредерика. Вы же знаете его, мама. И мистер Белл порекомендовал ему переехать в Милтон.
Пока Маргарет говорила, миссис Хейл смотрела ей в глаза. Наконец она поняла, что дочь не шутит. Ее лицо помрачнело.
– Сомневаюсь, что твои слова могут быть правдой, – заявила она после паузы, цепляясь за последнюю возможность. – Он определенно рассказал бы мне об этом безумии, прежде чем оно зашло бы так далеко.
Маргарет была уверена, что отцу следовало раскрыть свои планы еще в самом начале. Как бы он ни боялся недовольства и жалоб жены, ему не нужно было оставлять ее в неведении. И то, что миссис Хейл узнала о скорых изменениях в их жизни из уст дочери, тоже являлось ошибкой. Маргарет села рядом с ней, прижала голову матери к своей груди и ласково потерлась щекой о ее лицо.
– Дорогая мама, мы боялись причинить вам боль. Папа очень переживал. У вас и без того слабое здоровье, вы сами знаете… А долгое ожидание перемен измотало бы кого угодно.
– Когда он говорил с тобой?
– Вчера, – ответила Маргарет, уловив нотку ревности в ее голосе. – Только вчера. Ах, бедный папа!
Она пыталась пробудить в матери милосердие к отцу, которому пришлось пройти через многие страдания, прежде чем он принял столь важное для него решение. Миссис Хейл подняла голову.
– О каких сомнениях говорил твой отец? – спросила она. – Неужели он стал думать как-то иначе? Ведь Церковь была для него воплощением всего хорошего.
Слова матери задели ее, напомнив о собственных сожалениях. Маргарет покачала головой, и на ее глаза навернулись слезы.
– Почему епископ не вернул его на правильный путь? – сердито поинтересовалась миссис Хейл.
– Наверное, не получилось. Я не спрашивала его об этом. Меня пугали его возможные ответы. В любом случае все уже решено. Через две недели мы должны покинуть Хелстон. Отец рассказывал вам, что послал прошение об отставке?
– Через две недели! – вскричала миссис Хейл. – Но это невозможно! Это неправильно! Нельзя же быть таким бесчувственным…
Брызнувшие из глаз слезы принесли ей некоторое облегчение.
– Ты сказала, что у него появились сомнения. И он, не посоветовавшись со мной, отказался от прихода… от нашей налаженной жизни! Думаю, если бы он с самого начала рассказал мне о своих планах, я пресекла бы все это в корне.
Маргарет понимала, что поведение отца было ошибочным, но ей не хотелось, чтобы мать укоряла его. Она знала, что молчание ее любимого папы объяснялось его нежным отношением к супруге. Его можно было назвать трусливым, но не бесчувственным.
– Мама, мне казалось, что вы будете рады покинуть Хелстон, – сказала она после короткой паузы. – Вы говорили, что здешний воздух всегда вредил вашему здоровью.
– Ты же не думаешь, что задымленная атмосфера северного Милтона, чадящие трубы и сажа промышленного города будут лучше чистого воздуха Хелстона? Хотя он, конечно, излишне влажный и чрезмерно расслабляет легкие. Но как мы будем жить среди фабрик и чумазых рабочих? Впрочем, если твой отец оставит церковь, нас больше никогда не примут в высшем обществе. Какой позор для нашей семьи! Бедный сэр Джон! Хорошо, что он не дожил до этого времени и не увидел, до чего дошел твой отец! Каждый день перед обедом, когда я была девочкой и жила с твоей тетей Шоу в Бересфорд-Корте, первым тостом, который произносил сэр Джон, всегда был следующий: «Церковь и король, и пусть сгинет охвостье!»
Маргарет обрадовалась, что мать на какое-то время перестала ругать отца и затронула тему, которая была близка ее сердцу. Помимо непонятных и таинственных сомнений отца, Маргарет тревожило еще одно обстоятельство.
– Знаете, мама, мы и так здесь жили без высшего общества. Мне трудно причислять к благородному обществу наших ближайших соседей Горманов, с которыми, впрочем, мы почти и не виделись. Кроме того, они такие же торгаши, как фабриканты северного Милтона.
– Горманы, кстати, делают экипажи для половины дворянского сословия нашей страны! – возмущенно ответила миссис Хейл. – Они состоят в дружеских отношениях с членами королевской семьи! Разве можно сравнивать их с фабрикантами Милтона? Кто из знати будет носить ситец, если им доступен лен?
– Мама, только не подумайте, что я заступаюсь за всяких прядильщиков и мотальщиков. Они ничем не отличаются от других торгашей. К сожалению, нам придется общаться именно с ними.
– Почему твой отец решил переехать в Милтон?
– Отчасти потому, что этот город совершенно не похож на Хелстон, – со вздохом ответила Маргарет. – И, наверное, потому, что мистер Белл сообщил об имеющейся там вакансии для частного учителя.
– Частный учитель в Милтоне! Интересно, почему он не мог поехать в Оксфорд, чтобы обучать джентльменов?
– Не забывайте, дорогая мама! Он решил оставить службу в церкви из-за своих еретических убеждений. Его сомнения были бы неприемлемы для Оксфорда.
Какое-то время миссис Хейл тихо плакала. Затем она вытерла слезы и с печалью в голосе спросила:
– А что мы будем делать с мебелью? Как нам устроить переезд? Я ни разу в жизни не переезжала с места на место. И у нас только две недели на все хлопоты!
Маргарет почувствовала неописуемое облегчение, заметив, что тревога матери уменьшилась до уровня таких незначительных вопросов. Теперь она могла предложить свою помощь. Следуя заранее обдуманному плану, девушка подвела мать к мысли о том, что вещи можно собирать уже сейчас, поскольку это не зависело от конкретных намерений мистера Хейла. Весь день она не оставляла мать одну, внимательно наблюдала за перепадами ее настроения. Вечером тревога усилилась. Маргарет хотелось устроить для отца радушный прием после его волнений в течение долгого дня. Дочь настаивала, что он хранил свой секрет ради их спокойствия. А мать холодно отвечала, что он мог бы рассказать ей обо всем и получить помощь женщины, которая могла бы дать ему полезные и умные советы.
Когда отец вошел в прихожую, у Маргарет болезненно сжалось сердце. Страшась вызвать ревнивое раздражение матери, она не осмелилась выйти ему навстречу и рассказать о достигнутых успехах. Девушка чувствовала, что отец медлит, словно ожидая ее появления или какого-то одобрительного знака. Но она опасалась даже пошевелиться. Маргарет видела, как побледнело лицо матери, как начали подергиваться ее губы. Миссис Хейл тоже не могла унять волнение перед встречей с мужем. Через некоторое время отец открыл дверь и замер на пороге гостиной, не зная, входить ему в комнату или нет. Его бледность приобрела сероватый оттенок. Робкий взгляд и растерянность на лице мужчины делали его чрезмерно жалким. Но эта унылая неуверенность – психическая и телесная апатия – затронула сердце супруги. Она бросилась ему на грудь и заплакала.
– О, Ричард! Мой милый Ричард! Почему ты не рассказал мне об этом?
И тогда Маргарет, тоже расплакавшись, выбежала из гостиной, поднялась к себе в комнату, упала на кровать и зарылась лицом в подушки, чтобы заглушить истеричные рыдания, вырвавшиеся наконец наружу после целого дня жесточайшего самоконтроля. Она забыла о времени и даже не услышала, как служанка вошла в ее спальню для вечерней уборки. Напуганная девушка на цыпочках выскользнула из комнаты и побежала к миссис Диксон с донесением: мол, бедная мисс Хейл плачет так, что сердце разрывается. Она была уверена, что молодая хозяйка может серьезно заболеть, если будет продолжать в том же духе. В результате Маргарет вскоре ощутила, как ее тормошат за плечо. Рывком сев на кровати, она окинула взглядом комнату и увидела в тени знакомую фигуру Диксон. Та стояла, держа свечу за спиной, – старая слу