Хиггинс с сомнением посмотрел на Маргарет. Красивые глаза девушки встретили его взгляд. В них не было принуждения, только искренняя просьба. И поэтому он остался.
Маргарет – сторонница Церкви, ее отец – отщепенец, Хиггинс – безбожник, но они вместе преклонили колени. Это не причинило им вреда.
Глава 29Луч солнечного света
Пришедшие на ум желания лишь слабо утешали.
Одно или два скромных удовольствия
В бледном свете остывшей надежды,
Серебрившем их тонкие крылья, пролетели мимо,
Как мотыльки в сиянии луны!
На следующее утро пришло письмо от Эдит. Оно было таким же непоследовательным и страстным, как и женщина, написавшая его. Однако пыл этого послания очаровывал чуткую и нежную природу Маргарет. Она росла вместе с непоследовательностью чувств Эдит и воспринимала ее как должное. Текст гласил:
«О, Маргарет, ты должна увидеть моего мальчика, и, поверь, это достойно отъезда из Англии! Он такой восхитительный в своих чепчиках, особенно в том, который ты прислала для него, моя добрая, трудолюбивая леди с искусными и ловкими пальчиками. Заставив всех местных матрон завидовать мне, я хочу показать его кому-то новому и услышать свежие слова восхищения. Возможно, в этом вся причина, а может быть, и нет. Конечно нет! Потому что ты должна учесть любовь своей кузины. Я так сильно хочу, чтобы ты приехала к нам, Маргарет. И захвати с собой тетю Хейл. Наш климат поправит ее здоровье. Здесь каждый молод и здоров, небеса всегда безоблачные и синие, сияет солнце, оркестры играют с утра и до вечера, поэтому, возвращаясь к припеву песни, мой мальчик постоянно улыбается. Я хочу, чтобы ты нарисовала его портрет.
Знаешь, Маргарет, не имеет значения, что он делает. Мой малыш наимилейший, наикрасивейший и лучший из всех детей. Мне кажется, я люблю его больше, чем мужа, который в последнее время стал упрямым, сварливым и якобы «занятым». Нет-нет, он больше не занят делами. Он только что вошел с известием о веселом пикнике, который устраивают офицеры «Опасности». Их корабль недавно встал на якорь в бухте. Ну а поскольку он принес приятные новости, я беру назад все слова, которые прежде писала о нем. Некоторые леди обжигают руку, сказав или сделав то, о чем потом сожалеют. Но я не могу обжигать свою ладонь, потому что это будет больно и со временем останется отвратительный шрам. Я просто возьму назад свои слова, и мой муж ничего не заметит. Космо милый, как ребенок. Он совершенно не упрямый и не угрюмый. Замечательный муж, хотя иногда бывает занят своими делами. Где бы я была без его любви и своих домашних обязанностей? Однажды я расскажу тебе о любви что-то очень особенное и интересное.
Ах, дорогая Маргарет, ты должна приехать и повидаться со мной. Как я уже говорила, тете Хейл это тоже пойдет на пользу. Пусть доктор назначит ей курортный сезон на Средиземноморье. Подскажи ему, что она болеет из-за дыма милтонских фабрик. Я ни капли в этом не сомневаюсь. Три месяца прелестного климата (и не рассчитывай на меньшее) – с солнечным светом и виноградом, который здесь так же обычен, как в Англии черная смородина, – быстро поправят ее здоровье. Я не приглашаю дядю… (Здесь письмо стало более сдержанным и последовательным: мистера Хейла нужно поставить в угол, как непослушного мальчика, за то, что он отказался от церковной службы.) И потом дядя Хейл не одобряет войну. Ему вряд ли понравятся солдаты и оркестры. Еще я слышала, что многие раскольники являются членами Мирного общества, поэтому, боюсь, ему не захочется приезжать в расположение военного гарнизона. Но, милая моя, если он согласится, скажи ему, что мы с Космо сделаем все возможное, чтобы создать для него приятную обстановку. Я спрячу в шкаф красный плащ мужа и его саблю, и мы уговорим оркестр играть что-то траурное и торжественное, а если эти парни снова вернутся к веселым мелодиям, я заставлю их замедлить темп в два раза.
Дорогая Маргарет, если дядя согласится сопровождать вас с тетей Хейл, мы постараемся сделать его жизнь счастливой, хотя я боюсь любого, кто ради успокоения своей совести ломает жизнь родным и близким. Надеюсь, ты никогда так не поступишь. Пусть тетя Хейл не берет с собой теплые вещи. Наверное, вы сможете приехать только в последней четверти года. Но ты не представляешь, как тут жарко! Однажды я взяла на пикник мою прекрасную индийскую шаль. Я старалась убедить себя поговоркой: «Гордость должна терпеть», использовала другие убеждения, но это не помогло. Помнишь мамину собачку Тини, с слоновой попоной на ней? Вот и я была такая – придушенная, накрытая, почти убитая моим пышным нарядом. Поэтому я превратила шаль в коврик, на котором мы сидели. А вот мне принесли моего мальчика! Маргарет, если ты, получив письмо, тут же не соберешь свои вещи, чтобы приехать к нам и посмотреть на него, я буду думать, что в твоих жилах течет кровь царя Ирода!»
Маргарет мечтала провести хотя бы один день в обстановке, окружавшей Эдит, – насладиться свободой от забот, порадоваться веселому дому и солнечным небесам. Если бы желание могло переместить ее к кузине, она бы уже улетела – пусть даже на короткое время. Ей хотелось ощутить ту силу, которая приходит с переменой места, и, проведя несколько часов среди веселых счастливых людей, вновь почувствовать себя юной. Ей не было еще и двадцати, а она настолько износилась от жестокого гнета тревог, что чувствовала себя почти старухой. Это первое впечатление после прочтения письма не устроило ее. Она перечитала текст заново и забыла о своих печалях. Непосредственность изложения воскресила в ее памяти образ любимой кузины. Две-три фразы показались ей такими смешными, что она рассмеялась. Именно в этот момент в гостиную, опираясь на руку Диксон, вошла миссис Хейл. Маргарет подбежала к софе и поправила подушки. Ее мать выглядела слабее, чем обычно.
– Над чем ты смеялась, Маргарет? – спросила она после того, как отдышалась и устроилась на софе.
– Над письмом, которое я получила этим утром от Эдит. Прочитать его вам, мама?
Она перечитала послание вслух, и ее мать, проявив живой интерес, начала гадать, как Эдит назвала своего мальчика. Она перечисляла различные имена и причины, по которым те могли даваться. В самой середине ее рассуждений в комнату вошел мистер Торнтон. Он принес миссис Хейл еще одну корзину с фруктами. Отвергнутый поклонник настойчиво – и, скорее всего, вопреки своим убеждениям – использовал любую возможность увидеться с Маргарет. Он не мог отказать себе в этом удовольствии, хотя подобное упрямство не вязалось с его прежним образом разумного и уравновешенного мужчины. Войдя в гостиную и посмотрев на Маргарет, мистер Торнтон сдержанно приветствовал ее кивком, а затем с напускным безразличием отвел взгляд в сторону. Он преподнес миссис Хейл отборные персики, сказал ей несколько добрых слов, после чего перевел обиженный взор на Маргарет и, мрачно попрощавшись, покинул комнату. Она сидела молчаливая и бледная.
– Знаешь, дорогая, – произнесла миссис Хейл, – мистер Торнтон начинает мне нравиться.
После небольшой паузы ее дочь сделала усилие и тихо спросила:
– Да? Почему?
– Он вежлив, и у него хорошие манеры.
Голос Маргарет окреп. Она поддержала мнение матери:
– Он действительно очень добрый и внимательный. В этом нет никаких сомнений.
– Интересно, почему миссис Торнтон не приходит к нам? Она же знает, что я больна. Ведь она сама прислала мне водяной матрац.
– Я полагаю, что мистер Торнтон рассказывает ей о состоянии вашего здоровья.
– Мне все же хотелось бы увидеть ее. У тебя здесь так мало подруг и знакомых.
Дочь догадывалась, о чем думала ее мать. Больная женщина желала заручиться помощью какой-нибудь влиятельной особы, которая в случае ее скоропостижной смерти могла бы позаботиться о Маргарет. При этой мысли у девушки перехватило дыхание.
– Скажи, дорогая, – после краткой паузы продолжила миссис Хейл, – ты не могла бы сходить и попросить миссис Торнтон навестить меня? Всего один раз. Я не хочу затруднять ее подобными визитами.
– Я сделаю все, что вы скажете, мама. Но если Фредерик приедет…
– Да, конечно! Мы будем держать двери закрытыми. Не впустим никого. Я уже не смею ждать его приезда. Иногда мне хочется, чтобы он не подвергал себя такому риску. В последнее время я вижу пугающие сны.
– Ах, мама, не волнуйтесь. Мы обо всем позаботимся. Я скорее засуну руку в скобы дверного косяка, чем пропущу кого-то в дом. Доверьте мне заботу о нем, и никто не причинит ему вреда. Я буду присматривать за братом, как львица за львенком.
– Когда мы можем ждать от него весточку?
– Не раньше чем через неделю. Возможно, даже через две.
– К тому времени мы должны отослать Марту к ее матери. Нехорошо получится, если Фредерик приедет, а она останется здесь и нам придется в спешке отсылать ее к родителям.
– Диксон обо всем позаботится. А если ей понадобится помощь по хозяйству, пока брат будет гостить у нас, мы можем позвать Мэри Хиггинс. Она не очень расторопна в работе, но послушна и готова выполнять любые указания. К тому же она будет спать у себя дома. Я знаю ее как хорошую и скромную девушку. Она не станет подниматься наверх из-за пустого любопытства и интересоваться нашими семейными делами.
– Как хочешь. Пусть Диксон решает, нужна нам эта Мэри или нет. Только, дорогая, не используй больше этих ужасных милтонских слов! «Нерасторопна в работе»! Какой провинциальный жаргон! Что сказала бы тетя Шоу, если бы услышала от тебя подобное выражение?
– Ах, мама, не делайте гоблина из тети Шоу, – со смехом произнесла Маргарет. – Эдит переняла от капитана Леннокса военный сленг, и тетя не сделала ей ни одного замечания.
– Но у тебя фабричный сленг!
– Если я живу в промышленном городе, у меня и должен быть фабричный разговорный язык. Между прочим, мама, я могу удивить вас множеством слов, которые вы прежде никогда не слышали. К примеру, вы знаете, что такое штрейкбрехер?