– Продолжайте!
– Этот факт потребовал проведения полицейского расследования. Мы имеем одно свидетельское показание, доказывающее, что удар или толчок, вызвавший падение, был спровоцирован самим этим мужчиной. Находясь в состоянии опьянения, он нагло обошелся с юной леди, шагавшей вместе с мужчиной, который столкнул его с платформы. Очевидно, пара не придала большого значения этому падению, поскольку оно не привело к каким-то видимым последствиям. Второй свидетель, мэм, опознал в той юной леди вас, и поэтому я должен…
– Меня там не было, – сказала Маргарет, по-прежнему не сводя прямого бесстрастного взгляда с его лица.
Фактически она смотрела на него, как сомнамбула. Инспектор молча склонил голову. Леди, стоявшая перед ним, не выказывала эмоций, не проявляла трепещущего страха, не выражала беспокойства и желания закончить разговор. Информация, которой он обладал, была очень скудной. Один из носильщиков, вышедший из здания вокзала к моменту прибытия скорого поезда, якобы видел стычку на другом конце платформы. Леонардс сцепился с джентльменом, которого сопровождала леди. Позже, когда поезд отошел от станции, разъяренный и подвыпивший Леонардс, грязно ругаясь, едва не сбил носильщика с ног. Этот парень уже забыл о случившемся, но его свидетельские показания понадобились полиции. Инспектор, проведя дальнейшие расспросы, услышал от начальника станции, что юная леди, сопровождавшая джентльмена, была очень красивой. Помощник бакалейщика, присутствовавший при их разговоре, добавил, что вышеуказанной леди была мисс Хейл, живущая в Крэмптоне. Члены их семьи часто покупали товары в его магазине. Он мог и ошибаться, но тут была большая вероятность в правильном опознании личности.
Сам Леонардс, безумный от ярости и боли, направился в ближайшую распивочную, чтобы утешить раненое самолюбие. Занятые своими делами официанты не обратили внимания на его пьяные россказни, однако они вспомнили, как он ругал себя за то, что не воспользовался электрическим телеграфом для какой-то неизвестной цели. По их словам, он хотел вернуться на станцию. На обратном пути из-за боли и изрядного количества выпивки он упал в обморок. Полицейский экипаж, нашедший Леонардса на дороге, отвез его в больницу. Там он так и не пришел в сознание и не смог рассказать о своем падении, хотя раз или два у него возникали моменты просветления. Дежурный доктор послал за представителем власти, чтобы тот записал показания умирающего человека. Но когда член магистрата пришел, Леонардс уже бредил о море и невнятно перемешивал фамилии капитанов и лейтенантов с именами станционных носильщиков. Его последними словами были проклятия «того корнуэльского приема, из-за которого он стал на сотню фунтов беднее».
Инспектор прокрутил эти факты в уме, добавив к ним ненадежное свидетельство о том, что мисс Хейл была на станции, и ее непреклонное отрицание подобного предположения. Она же, сохраняя хладнокровие, ожидала от него дальнейших вопросов.
– Значит, мэм, вы не признаете, что были той леди, которая сопровождала джентльмена, столкнувшего несчастного человека с платформы, в результате чего бедняга скончался в больнице?
Острая боль пронзила мозг Маргарет. «О боже! Если бы я знала, что Фредерик в безопасности!» Большой знаток человеческих лиц мог бы заметить мелькнувшее в ее темных глазах страдание существа, загнанного в угол. Но инспектор, несмотря на всю его проницательность, не был таким знатоком. Конечно, его немного удивил последовавший ответ, который, по сути, являлся механическим повторением – чуть измененной формой ответа на первый вопрос.
– Меня там не было, – почти по слогам произнесла она.
Все это время мисс Хейл смотрела на него каким-то полусонным, остекленевшим взглядом. Тусклое эхо предыдущего отрицания вызвало у инспектора смутное подозрение. Казалось, что она принуждала себя говорить неправду или была так ошеломлена его вопросами, что не могла подобрать нужных слов. Он нарочито закрыл блокнот и выжидательно приподнял голову. Девушка, словно египетская статуя, не сдвинулась с места.
– Надеюсь, вы не сочтете меня дерзким, если я снова наведаюсь к вам. Возможно, для доказательства вашего алиби мне придется вызвать вас на очную ставку с несколькими свидетелями (на самом деле у него имелся только один человек, якобы узнавший мисс Хейл на платформе). Они настаивают, что вы присутствовали при том несчастном случае.
Он посмотрел ей в глаза. Девушка сохраняла идеальную неподвижность. Цвет лица не изменился. Ни тени вины на гордом лице. Ему показалось, что она вздрогнула. Но инспектор не знал Маргарет Хейл. Он был несколько сконфужен ее величественным самообладанием. Очевидно, его свидетель ошибся.
– Хотя вряд ли мне придется прибегать к данным мерам, – продолжил он. – Надеюсь, вы извините меня за беспокойство. Я просто выполняю свой долг, как бы назойливо это ни выглядело.
Когда он встал из-за стола, Маргарет вежливо склонила голову. Ее плотно сжатые губы пересохли, и она не смогла произнести даже нескольких слов на прощание. Тем не менее мисс Хейл вышла в коридор и проводила инспектора до двери, которую любезно открыла для него. Бросив вслед полицейскому тусклый безжизненный взгляд, она закрыла дверь, прошла полпути к кабинету отца, затем вернулась, будто движимая неким страстным импульсом, и заперла дверь изнутри на засов. Только после этого Маргарет вошла в кабинет, остановилась, сделала шаг вперед и снова остановилась. Качнувшись пару раз, она потеряла сознание и упала на пол.
Глава 35Искупление
Если в тонкой пряже есть дефект,
Он быстро проявит себя на солнце.
Мистер Торнтон засиделся в гостях. Он знал, что мистеру Хейлу нравилась его компания, и поэтому раз за разом поддавался грустным уговорам задержаться еще на несколько минут. Эти жалостные слова «Не уходите, я прошу вас», которые вставлял в разговор его несчастный друг, неизменно трогали сердце молодого фабриканта. Он гадал о причине, помешавшей Маргарет вернуться, хотя его задерживало не только желание увидеть ее. Около часа – рядом с тем, кто так полно чувствовал бренность бытия, – он сохранял благоразумие и контроль над собой. Он проявлял интерес к словам бедного мистера Хейла, говорившего «о смерти и мрачном спокойствии, о мозге, ставшем бессильным».
Любопытно, что присутствие мистера Торнтона побудило его собеседника раскрыть некоторые тайны, которые он прятал даже от своей дочери. Возможно, сочувствие Маргарет было таким острым и явным, что он боялся своей реакции. Или, может, тонкому и чуткому мистеру Хейлу было больно видеть, как дочь сдерживала слезы, чтобы не огорчать его еще больше. Что бы ни послужило причиной, но из-за всех своих мыслей, фантазий и страхов, заполнявших его ум до нынешнего времени, он нашел более легким довериться мистеру Торнтону.
Его гость говорил очень мало, но каждая фраза, которую он произносил, повышала степень уважения к нему. Иногда мистер Хейл замолкал, охваченный каким-то ярким воспоминанием, и два-три слова мистера Торнтона завершали фразу, показывая, как близко к сердцу он принимал страдания друга. Сомнения, страхи, ослепленные слезами глаза, неуверенность, которая искала покоя, но не находила его, – ничто не пугало мистера Торнтона. Он разделял любое состояние мыслей несчастного мистера Хейла и советовал ему, где именно найти тот луч света, который помог бы рассеять тьму в его сознании. Он был человеком действия, сражавшимся в великих битвах мира. Несмотря на сильное упрямство, его связывала с Богом глубинная религия, о которой мистер Хейл мог только мечтать. Позже они никогда не говорили о подобных вещах, но эта беседа сблизила их друг с другом больше, чем какой-нибудь иной разговор о священных темах. Когда все допускается, разве может быть Святая святых?
Все это время Маргарет – неподвижная и бледная как смерть – лежала на полу кабинета! Она не выдержала бремени, оказавшегося слишком тяжелым для нее. Какой бы кроткой и терпеливой она ни была, ее вера однажды ослабела. Девушка тщетно искала помощи у близких людей. Кроме ее прекрасных бровей, хмурившихся от страданий, ничто не выдавало признаков сознания. Рот, еще недавно столь сердитый в своем пренебрежении, был расслабленным и мертвенно-бледным.
«E par che de la sua labbia si mova
Un spirito soave pien d’amore,
Che va dicendo a l’anima: Sospira»[5].
Первым симптомом вернувшихся чувств была дрожь в уголках губ – небольшая попытка что-то сказать. Но веки не открылись, и дрожь сменилась неподвижностью. Затем, опершись на слабые руки, Маргарет собралась с силами и села. Гребень выпал из волос. Она, интуитивно желая предать забвению следы минувшей слабости и привести себя в порядок, начала искать его, часто замирая на месте, чтобы восстановить силы. Ее подбородок склонился на грудь. Руки кротко легли на колени. Она пыталась вспомнить слова инспектора, которые вызвали такой смертельный испуг, но память изменяла ей. Маргарет осознавала только два факта: Фредерик был в опасности и его могли арестовать в Лондоне не только как зачинщика мятежа, но и как человека, совершившего убийство. Спасая его, она дала ложные показания. У нее имелось небольшое оправдание. Она солгала, чтобы спасти брата, пытаясь дать ему дополнительное время на выезд из Англии. Если инспектор придет завтра, а их семья к тому моменту получит столь долгожданное письмо – то есть Фредерик уже будет в безопасности, – она храбро повинится и проявит горькое раскаяние. Она, высокомерная Маргарет, признается в заполненном толпой судейском зале, что поступила непорядочно. Но если инспектор придет раньше, чем они получат весточку от Фредерика, если он вернется через несколько часов, как и обещал ей в их беседе, – она снова солжет ему. После стольких размышлений и угрызений совести Маргарет пока не знала, как она сделает это, но ее ложь, сказанная еще раз, поможет выиграть время для Фредерика.