возросла в цене, как в твоем случае.
– Не думаю, что это обрадовало бы их. Им нравятся борьба и суматоха. Кто бы из этих людей согласился сидеть в кабинете, изучая прошлое и грезя о будущем в пророческом духе ученой братии? Зачем им подобные занятия? Фу-фу-фу! Я не верю, что в Милтоне найдется человек, способный тихо сидеть на одном месте. А ведь это великое искусство!
– Не удивлюсь, если милтонцы считают, что жители Оксфорда не умеют двигаться. Было бы неплохо перемешать их друг с другом.
– Это пошло бы на пользу только милтонцам. Им часто нравятся вещи, неприятные для других людей.
– Но ведь вы тоже из Милтона, – заметила Маргарет. – Я думала, вы гордитесь своим родным городом.
– Пока не вижу, чем гордиться. Вот если бы ты приехала в Оксфорд, Маргарет, я показал бы тебе настоящие места славы.
– Хорошо, – сказал мистер Хейл. – Сегодня вечером к нам на чай придет мистер Торнтон. Он гордится Милтоном с таким же энтузиазмом, как ты – Оксфордом. В общении друг с другом вы оба должны расширить свои взгляды.
– Спасибо, но я не хочу расширять свои взгляды, – ответил мистер Белл.
– Мистер Торнтон придет к нам на чаепитие? – уточнила Маргарет.
– Часов в пять, а может, чуть позже. Он не мог указать точного времени. Попросил, чтобы мы его не ждали.
Мистер Торнтон решил не спрашивать у матери, насколько обстоятельным был ее разговор о неправильном поведении Маргарет. Он знал, что отчет о проведенной беседе расстроит его своей необъективностью. Ему было хорошо известно, как будет выглядеть случившееся с ее точки зрения. Он и без того ежился, когда мать произносила имя Маргарет. Порицая и ревнуя мисс Хейл, мистер Торнтон продолжал любить ее – мучительно и страстно. Он мечтал о ней – представлял себе, как она танцует перед ним с распростертыми руками, легко и весело. И он ненавидел себя за этот манящий образ, лишенный ее характера. Словно некий злой демон завладевал ее формой, отштампованной в его сознании. Поэтому, пробуждаясь от грез, мистер Торнтон с трудом мог отделить Уну от Дуэссы[6], и отвращение, которое он питал к последней, казалось, затмевало и искажало первую.
Однако гордость не позволяла ему признать свою слабость, заставлявшую его избегать встреч с Маргарет. Он не сторонился ее, но и не искал возможности увидеться с ней. Убеждая себя в могучей силе самоконтроля, мистер Торнтон задерживался на работе едва ли не до полуночи. Сегодня же каждое свое действие он совершал с необычной для себя медлительностью – и в результате добрался до дома мистера Хейла только после восьми вечера. Затем они с мистером Беллом долго обсуждали новый договор аренды. В итоге его собеседник, сидевший у камина в кабинете мистера Хейла, начал устало настаивать на том, что все дела улажены и что они могли бы подняться наверх. Но мистер Торнтон боялся переходить в гостиную. Он сердился и считал мистера Белла скучным собеседником, в то время как тот находил мистера Торнтона грубым и несдержанным парнем, утратившим и разум, и манеры. Наконец легкий шум на верхнем этаже привлек их внимание и возбудил любопытство. Войдя в гостиную, они увидели Маргарет, читавшую вслух письмо из Лондона. При появлении джентльменов послание было тут же отодвинуто в сторону, но мистер Торнтон услышал, как мистер Хейл сказал мистеру Беллу:
– Это письмо от Генри Леннокса. Оно вселило в Маргарет большие надежды.
Мистер Белл кивнул. Когда мистер Торнтон посмотрел на Маргарет, та покраснела, как майская роза. Ему захотелось выйти из комнаты и больше никогда не возвращаться в этот дом.
– Ваш деловой разговор так затянулся, – сказал мистер Хейл. – Мы с Маргарет подумали, что вы действительно вняли нашему совету и попытались изменить друг друга.
– И вы надеялись, что от нас ничего не останется, кроме хвостов, как у килкеннийских котов?[7] На чьи же убеждения, как наиболее жизнестойкие, вы ставили?
Мистер Торнтон не имел понятия, о чем они говорили. Он посчитал невежливым перебивать двух джентльменов, но мистер Хейл нашел уместным просветить его.
– Видите ли, мистер Торнтон, сегодня утром мы обвинили мистера Белла в средневековом оксфордском фанатизме, который восстановил его против Милтона. Представляете? Родного города! Мы с Маргарет предположили, что ему было бы полезно пообщаться с одним из милтонских фабрикантов.
– Прошу прощения! Маргарет сказала, что это милтонским промышленникам было бы полезно пообщаться с представителем Оксфорда. Не так ли, мисс?
– Я верю, что обеим группам не помешало бы общение друг с другом. И я уже не помню, чья это была идея – моя или папина.
– Итак, мистер Торнтон, – подытожил мистер Белл. – Там, внизу, в кабинете мистера Хейла, мы должны были просвещать друг друга, а не говорить о разорении Смитов и Харрисонов. Однако мне хотелось бы внести свою лепту. Меня интересует, когда жители Милтона намерены жить? Пока все их существование тратится на сбор средств для будущей жизни.
– Под «жизнью», я полагаю, вы имеете в виду различные удовольствия? – уточнил мистер Торнтон.
– Да, удовольствия. Я не уточняю, какие именно, поскольку уверен, что мы оба рассматриваем большую часть наслаждений как некое обобщенное удовольствие.
– Тем не менее я определил бы природу удовольствий.
– Ну, скажем, удовольствие от досуга, удовольствие от власти, которое приносят с собой деньги. Вам же нравится увеличение вашего капитала? Для чего вам деньги?
Мистер Торнтон выдержал небольшую паузу.
– На самом деле я не знаю, для чего мне деньги. Цель моей жизни другая.
– Какая?
– Это личная тема. Отвечая на ваш вопрос, я должен был бы открыть информацию, которую не готов выносить для публичного ознакомления.
– Нет, давайте не будем затрагивать личности в нашей дискуссии, – сказал мистер Хейл. – Никто из вас не может быть представителем каких-то социальных групп. Вы слишком индивидуальны для таких обобщений.
– Не знаю, считать ли это комплиментом, – ответил мистер Белл. – Мне нравится видеть себя представителем Оксфорда, с его красотой, образованностью и гордой историей. Что ты скажешь, Маргарет? Я могу иметь такие претензии?
– Я никогда не бывала в Оксфорде. Наверное, имеется разница между представителями города и представителями горожан.
– Совершенно верно, мисс. И теперь я вспомнил, что это ты возражала мне утром, защищая жителей и промышленников Милтона.
Маргарет заметила удивленный взгляд мистера Торнтона, и ее раздосадовало толкование ее мнения мистером Беллом, которое хозяин милтонской фабрики мог неправильно понять.
– Хотел бы я показать тебе нашу Хай-стрит и площадь Рэдклиффа, – продолжил мистер Белл. – Я специально не упоминаю наши колледжи, чтобы в своих суждениях о чарах Милтона уважаемый мистер Торнтон не приводил в пример местные фабрики. У меня имеется полное право на критику родного города. Не забывайте, я милтонский парень.
Его слова рассердили мистера Торнтона больше, чем он ожидал. Ему действительно было не до шуток. В другое время он позабавился бы этим немного брезгливым осуждением Милтона, где жизнь бурлила и противоречила привычкам оксфордского академика. Но в данный момент, раздраженный и задетый за живое, он бросился на защиту того, что даже не было серьезно атаковано.
– Я не считаю Милтон образчиком английских городов.
– Вы говорите о его архитектуре? – насмешливо спросил мистер Белл.
– Нет! Мы слишком заняты, чтобы уделять внимание обычной внешней красоте.
– Не называйте красоту «обычной», – мягко поправил его мистер Хейл. – Она впечатляет нас с детства и до самой старости. Каждый день нашей жизни.
– Подождите немного, – сказал мистер Торнтон. – Вспомните, что мы не греки, для которых красота являлась мерой всех вещей. Ведь именно благодаря им мистер Белл теперь может рассуждать о приятном досуге и развлечениях. Я не презираю греков, но в то же время и не подражаю им. В моих венах течет тевтонская кровь. В этой части Англии в ней почти нет примеси другой крови, и мы сохранили язык и дух предков. Для нас жизнь – это не время для развлечений, а время для действий. Наша слава и красота возникают из внутренней силы, которая ведет нас к победам и помогает преодолевать материальные ограничения и трудности. Здесь, в Даркшире, мы ведем себя как тевтонцы и ненавидим законы, придуманные для нас где-то в далекой столице. Мы хотим, чтобы нам позволили быть самими собой. Чтобы никто не лез к нам со своим несовершенным законодательством. Мы отстаиваем самоуправление и противостоим централизации.
– Короче, вы хотите вернуть семивластие. Именно об этом я и говорил нынешним утром. Вы, жители Милтона, не почитаете прошлого. Вы – верные поклонники Тора.
– Если мы не почитаем прошлого, как вы, жители Оксфорда, то это потому, что нам больше нравятся вещи, которые можно применять непосредственно в нашей настоящей жизни. Прекрасно, когда изучение прошлого ведет к предсказанию будущего. Но сейчас люди руководствуются новыми обстоятельствами, и будет лучше, если опыт начнет указывать нам, как действовать в ситуациях, непосредственно затрагивающих наше существование. То есть трудности нужно встречать и преодолевать в настоящем, а не откладывать их на будущее. Тогда и будущее будет иным. Не мудрость прошлого помогает нам в настоящем. Нет! Многим людям легче говорить об утопии, чем о долге следующего дня. Однако когда долг выполняется другими, кто-то тут же кричит: «Стыдитесь! Так нельзя!»
– Извините, но я не понимаю, о чем вы говорите. Не снизойдете ли вы, люди Милтона, сообщить Оксфорду о ваших трудностях? Вы ведь к нам еще не обращались.
Мистер Торнтон рассмеялся.
– Я уже ссылался на обстоятельства, тревожившие нас в последнее время. Мы прошли через ряд забастовок, которые оказались весьма вредными и затратными. Лично я понес большие убытки. Тем не менее последняя забастовка заслуживает уважения.
– Заслуживающая уважения забастовка? – переспросил мистер Белл. – Вы далеко зашли в служении Тору.