что он может обращаться ко мне как к незамужней леди, хотя если бы я не была такой разборчивой, я бы уже вышла замуж. Он был достаточно вежлив со мной и говорил, что «он-де не мог поверить, что встретил меня». Но такой парень не обведет меня вокруг пальца, так я ему и сказала. И в отместку я спросила о его отце, будто они были лучшими друзьями, — я-то знала, что он выгнал его из дома. Потом, чтобы досадить мне — видите, мы стали грубить, хоть и оставались вежливыми друг с другом, — он начал спрашивать о мастере Фредерике и рассказал, в какую неприятность тот попал, и как его повесят за участие в мятеже, если поймают, и как обещали награду в сто фунтов за его поимку, и какое бесчестье он принес своей семье — и все это, чтобы досадить мне, понимаете, моя дорогая, потому что когда-то я помогла старому мистеру Леонардсу задать Джорджу хорошую трепку, еще в Саутгемптоне. Как будто неприятности мастера Фредерика когда-нибудь отмоют Джорджа Леонардса добела или он перестанет быть отвратительным, грязным мерзавцем! Поэтому я ответила ему, что другие семьи были бы рады, если бы считали, что честно зарабатывают на жизнь, поскольку я знала тех, у которых были причины краснеть за своих сыновей и выгнать их из дома. Но этот нахал мне ответил, что он находится в секретном положении, и если я знаю какого-нибудь молодого человека, который к своему несчастью поступил дурно, а потом захотел исправиться, он не возражал бы взять его под свое покровительство. Да кто он такой! Взял и разбередил рану. Я давно так плохо себя не чувствовала, как в тот день, пока стояла и разговаривала с ним. Я могла расплакаться от досады, что мне не удалось больнее досадить ему. А он продолжал улыбаться мне в лицо, как будто принял все мои любезности за чистую монету. И я не могла понять, что он думает о том, что я сказала, потому что была уж слишком зла от его речей.
− Но ты ничего не сказала ему о нас… о Фредерике?
− Нет, — ответила Диксон. — У него не хватило ума спросить, где я остановилась. Да и я бы не сказала ему, даже если бы он спросил. Так же как и я не спросила его, какое-такое у него было важное положение. Он ждал омнибус. И когда тот подъехал, он остановил его. Но чтобы довести меня вконец, этот наглец обернулся, прежде чем встать на подножку, и сказал: «Если вы поможете мне заманить в ловушку лейтенанта Хейла, мисс Диксон, мы с вами разделим награду. Я знаю, вы бы хотели быть моим партнером, не так ли? Не робейте, скажите «да»». И он впрыгнул в омнибус, а я увидела его уродливое лицо — он смотрел на меня со злобной усмешкой и думал, что его последние слова добили меня.
Маргарет почувствовала себя очень неуютно после рассказа Диксон.
− Ты рассказала Фредерику? — спросила она.
− Нет, — ответила Диксон. — Я была очень обеспокоена тем, что Леонардс в городе. Но было еще столько всего, о чем нужно было подумать, что я не стала задумываться об этом. Но когда я увидела хозяина, сидящего в оцепенении, с таким остекленевшим и печальным взглядом, то подумала, что это встряхнет его и заставит хоть немного подумать о безопасности мастера Фредерика. Поэтому я все ему рассказала, хотя краснела, рассказывая, как молодой человек говорил со мной. Это пошло хозяину на пользу. Если нам и дальше нужно прятать мастера Фредерика, то ему, бедняге, лучше уехать, прежде чем приедет мистер Белл.
− О, я не боюсь мистера Белла. Но я боюсь этого Леонардса. Я должна рассказать Фредерику. Как выглядел Леонардс?
− Отвратительный парень, могу вас уверить, мисс. Борода такая, что я бы постыдилась ее носить — такая рыжая. И ко всему он говорил, что он на тайном положении, и был одет во фланель, как рабочий.
Было очевидно, что Фредерик должен уехать. Уехать немедленно, хотя его поддержка была нужна отцу и сестре, хотя забота о живой матери и скорбь по умершей, вновь связали его с семьей нерушимыми узами. Мистеру Хейлу будет трудно привыкнуть к этой мысли. Маргарет думала об этом, сидя у камина в гостиной, когда Фредерик быстро вошел в комнату — он выглядел по-прежнему мрачным и подавленным, но уже овладел собой и справился с приступом отчаяния. Он подошел к Маргарет и поцеловал ее в лоб.
− Какая ты бледная, Маргарет! — сказал он тихо. — Ты подумала обо всех, кроме себя. Приляг на диване, тебе нечего делать.
− Это самое худшее, — тихо сказала Маргарет. Но она все же легла, ее брат укрыл ей ноги шалью, а затем сел на пол рядом с ней.
Маргарет рассказала ему о разговоре Диксон с Леонардсом. Губы Фредерика сжались в узкую полоску.
− Хотелось бы мне разобраться с этим парнем. На борту корабля не было худшего моряка и худшего человека. Вот так… Маргарет, ты знаешь обстоятельства дела?
− Да, мама рассказывала мне.
− Вот, когда все достойные моряки были возмущены поведением капитана, этот парень был готов на все, лишь бы подлизаться… тьфу! И подумать только, он здесь! О, если бы он узнал, что я нахожусь в двадцати милях от него, он бы разыскал меня, чтобы отомстить за свои старые обиды. Я бы предпочел, чтобы кто-то другой, а не этот мошенник, получил эту сотню фунтов, в которую меня оценили. Как жаль, что бедную старую Диксон нельзя убедить выдать меня и получить обеспечение на старость.
− О, Фредерик, замолчи! Не говори так!
Мистер Хейл подошел к ним, дрожа от напряжения. Он подслушал, о чем они разговаривали. Мистер Хейл взял Фредерика за руку:
− Мой мальчик, ты должен ехать. Это очень плохо, но я понимаю, ты должен. Ты сделал все, что мог — ты успокоил ее.
− О, папа, разве он должен уехать? — спросила Маргарет, хоть и была сама убеждена, что это необходимо.
− Я заявляю, что твердо намерен взглянуть в лицо испытанию и выдержать его. Если бы я мог только найти доказательства! Я не могу вынести мысли, что нахожусь во власти такого мерзавца, как Леонардс. Я бы почти обрадовался… при других обстоятельствах… этот визит украдкой — в нем было свое очарование, то, которое француженка приписывала запретным удовольствиям.
− Одно из самых ранних моих воспоминаний, Фред, — сказала Маргарет, — то, как ты попался на краже яблок. У нас было много своих яблок — деревья ломились от них. Но кто-то сказал тебе, что украденные фрукты вкуснее, ты воспринял эти слова au pied de la lettre[31] и отправился красть. С тех пор ты не изменился.
− Да, ты должен ехать, — повторил мистер Хейл, отвечая на вопрос Маргарет. Его мысли были сосредоточены только на этом, и ему было трудно уследить за ходом разговора детей — он и не пытался.
Маргарет и Фредерик посмотрели друг на друга. Это мгновенное понимание между ними исчезнет, если он уедет. В глазах было столько понимания, что слова были не нужны. Оба думали об одном и том же, пока уныние не овладело ими. Фредерик первый стряхнул его:
− Ты знаешь, Маргарет, сегодня днем я напугался сам и напугал Диксон. Я был у себя в комнате, когда услышал звонок в дверь, но подумал, что звонивший завершил свое дело и давно ушел. Поэтому я уже собирался выйти в коридор и открыл дверь комнаты, когда увидел Диксон, спускавшуюся вниз; она нахмурилась и втолкнула меня обратно в комнату. Я оставил дверь открытой и услышал, как она передала сообщение какому-то человеку, который находился в кабинете моего отца, и который потом ушел. Кто это мог быть? Кто-то из продавцов?
− Очень похоже, — равнодушно ответила Маргарет. — Это был маленький тихий человек, — он пришел за заказами около двух часов.
− Но это был не маленький человек, а большой, сильный мужчина, и он приходил после четырех.
− Это был мистер Торнтон, — сказал мистер Хейл.
Брат и сестра были рады, что им удалось вовлечь отца в разговор.
− Мистер Торнтон?! — удивилась Маргарет. — Я думала….
− Ну, маленькая, что ты думала? — спросил Фредерик, поскольку она не закончила предложение.
− О, только, — ответила она, покраснев и посмотрев на брата. — Я подумала, что ты имел в виду кого-то из другого класса, не джентльмена. Что кто-то пришел по поручению.
− Он выглядел как один из их класса, — небрежно ответил Фредерик. — Я принял его за продавца, а он, оказывается, промышленник.
Маргарет молчала. Она вспомнила, как вначале, прежде чем узнала характер мистера Торнтона, она говорила и думала о нем так же, как Фредерик. Не было ничего странного в том, что он произвел такое впечатление на ее брата, но все же она была немного обеспокоена этим. Ей хотелось дать понять Фредерику, что за человек мистер Торнтон, но она лишилась дара речи.
Мистер Хейл продолжил:
− Думаю, он приходил предложить любую помощь, что в его силах. Но я не смог встретиться с ним. Я попросил Диксон спросить его, не захочет ли он увидеться с тобой… Мне кажется, я попросил ее найти тебя, чтобы ты вышла к нему. Я не знаю, что я говорил.
− Он очень приятный знакомый, не так ли? — спросил Фредерик, бросая свой вопрос словно мяч, тому кто поймает.
− Он очень хороший друг, — ответила Маргарет, раз мистер Хейл молчал.
Фредерик помолчал какое-то время. Наконец он произнес:
− Маргарет, мне больно думать, что я никогда не смогу отблагодарить тех, кто был добр к вам. Ваши и мои знакомые не знают друг друга. Если мне удастся избежать военно-полевого суда, или если ты и папа приедете ко мне в Испанию, — он высказал свое последнее предположение наудачу, а потом вдруг решительно заговорил. — Вы не представляете, как бы мне хотелось, чтобы вы приехали. Там у меня хорошее положение… и я надеюсь, что оно будет еще лучше, — продолжил он, краснея как девушка. — Та Долорес Барбур, о которой я тебе рассказывал, Маргарет… мне бы хотелось, чтобы ты лучше узнала ее. Я уверен, она бы тебе понравилась, нет, ты бы полюбила ее — это правильное слово, понравилась — слишком бедное… ты бы полюбил ее, отец, если бы узнал ее. Ей нет восемнадцати. Но если она не передумает через год, то станет моей женой. Мистер Барбур не разрешает нам назвать это помолвкой. Но если бы вы приехали, то везде нашли бы друзей. Подумай об этом, папа. Маргарет, поддержи меня.