Настойчивость гостя несколько раздосадовала Маргарет, но особого значения своему замечанию она решила не придавать.
— Я имела в виду, что иных причин, помимо религиозных, не распоряжаться своим имуществом по собственному усмотрению не существует.
— Мне известно, что наши взгляды на понимание религии не совпадают, но не кажется ли вам, что я имею на них право?
Мистер Торнтон произнес это вполголоса, как будто обращался к одной лишь Маргарет, но она не пожелала общаться тет-а-тет и ответила громко:
— Не думаю, что в данном случае имеются основания для обсуждения чьих бы то ни было религиозных взглядов. Я всего лишь хотела сказать, что не существует закона, который запрещал бы хозяевам поступать со своими деньгами как им заблагорассудится, однако в Библии есть слова о помощи ближним и долге… Впрочем, мне так мало известно о забастовках, оплате труда, капитале и наемном труде, что лучше не пытаться спорить с таким опытным капиталистом и экономистом, как вы.
— Почему же? Напротив! — с энтузиазмом возразил мистер Торнтон. — Буду рад объяснить все, что новому человеку может показаться непонятным или странным, особенно в такое время, когда наши поступки открыто обсуждаются каждым писакой, считающим себя журналистом.
— Спасибо, — холодно поблагодарила Маргарет. — Если вдруг растеряюсь в этом странном обществе, то в первую очередь обращусь за разъяснениями к отцу.
— Наше общество кажется вам странным? Но почему?
— Сама не знаю. Возможно, потому, что с первого взгляда видно: два класса зависят друг от друга, но каждый считает интересы другого враждебными. Прежде мне никогда не приходилось сталкиваться с тем, что одно сообщество непрестанно пытается очернить другое, себе подобное.
— Вы что, никогда не слышали оскорблений в адрес промышленников? Про брань в адрес рабочих не спрашиваю, потому что понимаю ваше упорство в неправильном толковании моих слов. Но из чьих уст вы слышали поношение хозяев?
Маргарет покраснела, но быстро справилась с собой:
— Не люблю, когда меня отчитывают, а потому отказываюсь отвечать на ваш вопрос. К тому же это к делу не относится. Однако примите на веру, что кое-кто из рабочих — точнее, один мой знакомый — говорил лично мне, что фабрикантам не выгодно, чтобы люди прилично зарабатывали, потому что счет в банке сделает их независимыми.
— Полагаю, все это слова некоего Хиггинса, которого ты так высоко ценишь, — заметила миссис Хейл.
Мистер Торнтон не подал виду, что услышал это неприятное для Маргарет замечание, хотя и отметил.
— Больше того, слышала, что промышленникам выгодно иметь неграмотных рабочих, а не подпольных юристов, — так капитан Леннокс называет тех сослуживцев, которые ставят под сомнение любой приказ.
Последнее высказывание было адресовано скорее мистеру Хейлу, поэтому гость с неожиданным раздражением, что не удалось достойно парировать, уточнил:
— Что еще за капитан Леннокс?
Мистер Хейл поспешил вступить в разговор:
— Ты никогда не любила школу, Маргарет, а не то уже непременно бы узнала, как много в Милтоне делается для образования.
— Да, сознаю, школу я ценю мало, — согласилась она с неожиданным смирением. — Однако знание и невежество, о которых говорила, не имеют ничего общего с чтением и письмом — то есть, с тем, чему обучают детей. Скорее речь шла об отсутствии мудрости, направляющей человека на жизненном пути. Не могу утверждать, будто хорошо знаю, что это такое, но мой собеседник имел в виду, что хозяевам выгодно, чтобы рабочие оставались большими детьми, то есть жили сегодняшним днем и слепо повиновались приказам.
— Короче говоря, мисс Хейл, ясно одно: ваш красноречивый знакомый нашел благодарного слушателя для той бессовестной клеветы, которую решил вылить на хозяев, — заключил оскорбленный мистер Торнтон.
Маргарет, крайне раздраженная тем обстоятельством, что гость перешел на личности, промолчала, зато собственное мнение снова высказал мистер Хейл:
— Должен признаться, что, хоть и не успел, подобно дочери, завести близких знакомств, открытую вражду между рабочими и промышленниками заметил сразу. Противостояние бросается в глаза. Такое же впечатление неблагополучия складывается и на основе ваших высказываний.
Мистер Торнтон долго молчал. Маргарет только что вышла из комнаты в подавленном настроении, чем немало его огорчила. Однако недовольство заставило тщательно обдумать слова и придало им особое достоинство.
— Моя теория заключается в том, что интересы производства совпадают с интересами людей и наоборот. Знаю, что мисс Хейл не нравится, когда тех, кто трудится на фабриках, называют рабочей силой, поэтому не стану использовать это выражение, хотя оно и придумано не мной. Когда-нибудь — в будущем тысячелетии, в Утопии — подобное единство может возникнуть. Это я признаю точно так же, как и то, что республика может оказаться самой совершенной формой правления.
— Как только закончим читать Гомера, возьмемся за «Республику» Платона.
— Что ж, если взять за основу точку зрения Платона, может показаться, что все мы — мужчины, женщины и дети — готовы принять республику, но при современном уровне развития морали и сознания мне предпочтительнее конституционная монархия. В раннем детстве нами способен руководить лишь мудрый деспотизм, а вот потом, повзрослев и поумнев, мы начинаем ценить непреложные законы твердой, но спокойной власти. Я согласен с мисс Хейл в том, что наши рабочие застыли в детском состоянии, однако категорически отрицаю, что в их отсталости виноваты хозяева фабрик. Не сомневаюсь, что лучшая форма правления в данном случае — это деспотизм. В часы своего общения с подчиненными я должен выступать в роли диктатора и при этом пользоваться высшей свободой как от мелочного жульничества, так и от сомнительной склонности к благотворительным порывам, так распространенной на севере. Я должен принимать мудрые законы и справедливые решения в интересах своего бизнеса, то есть выгодные в первую очередь мне самому, а во вторую — рабочим, однако никто не имеет права принуждать меня к объяснению своих действий или отмене решений. Пусть рабочие бастуют, пусть пострадают и мои интересы, но в конце концов они поймут, что я не сдался и не отступил ни на шаг.
Маргарет к моменту окончания этой пламенной речи уже вернулась в комнату и снова села за вышивку, но ответил гостю мистер Хейл:
— Возможно, вы сочтете меня невеждой, но все же осмелюсь заметить, что массы уже достигли того беспокойного возраста, который отделяет детство от зрелости. В жизни общества это происходит точно так же, как в жизни отдельного человека. Главная ошибка, совершаемая многими родителями по отношению к своим чадам, заключается в требовании того же слепого повиновения, что и в раннем возрасте, когда приходилось исполнять простые распоряжения вроде «подойди, если тебя зовут» и «делай так, как велят». Однако мудрый родитель поддерживает стремление юноши к независимому поведению, чтобы по окончании абсолютной власти остаться другом и советчиком. Если мои рассуждения ошибочны, то вспомните, что аналогию предложили вы.
— Совсем недавно я услышала историю, произошедшую года три-четыре назад в Нюрнберге, — вступила в разговор Маргарет. — Некий очень богатый человек в одиночестве жил в огромном особняке. Поговаривали, что у него есть ребенок, но точно никто не знал и никогда его не видел. В течение сорока лет слухи то оживали, то стихали, но никогда не замирали окончательно. После смерти владельца особняка выяснилось, что это правда и у него действительно есть сын — уже взрослый, но с интеллектом ребенка. Отец намеренно изолировал его от мира, чтобы уберечь от соблазнов и ошибок. И вот, едва этот пожилой ребенок вышел из заточения, на него сразу свалились все мыслимые испытания и искушения, но он не умел различать добро и зло, даже не знал нужных слов, чтобы попросить кусок хлеба. Отец совершил роковую ошибку, воспитав сына в невежестве, которое считал невинностью. В итоге пришлось вмешаться городским властям и взять несчастного под строгий контроль.
— Я использовал предложенное мисс Хейл сравнение хозяина с отцом, поэтому не имею права жаловаться на то, что вы обратили против меня мое же оружие, — заметил мистер Торнтон. — Но, мистер Хейл, приведя в пример мудрого родителя, вы сказали, что он поддерживает ребенка в стремлении к независимости. Для независимых действий рабочих во время трудовой смены условия еще не сложились, так что не понимаю, что именно вы имели в виду. Должен заметить, однако, что если хозяева начнут проявлять слишком активный интерес к жизни подчиненных за фабричными стенами, то тем самым лишат их личной свободы, что, на мой взгляд, несправедливо. Люди работают на нас десять часов в сутки, и это вовсе не означает, что в оставшееся время мы имеем право в чем-то их ограничивать. Я так высоко ценю собственную независимость, что счел бы величайшим оскорблением любые попытки руководить моими действиями или давать советы. Пусть тот, кто попытался бы ограничить мою личную свободу, даже оказался мудрейшим и сильнейшим из смертных, я бы все равно восстал. Полагаю, что стремление к независимости на севере Англии развито значительно больше, чем на юге.
— Прошу прощения, но разве это произошло не из-за отсутствия равноправных отношений между руководителями и подчиненными? Ведь ради защиты собственных прав каждому человеку пришлось занять далекую от христианского учения, враждебную позицию, — заметила Маргарет.
— Я всего лишь констатирую факт. К сожалению, в восемь у меня назначена деловая встреча, а потому вынужден ограничиться изложением нынешнего положения вещей, не вдаваясь в подробности. Впрочем, и они не повлияли бы на результат: все решают факты.
— Но, по-моему, именно причины являются движущей силой всех событий в мире, — попыталась возразить Маргарет, но отец знаком попросил ее замолчать, чтобы мистер Торнтон смог закончить монолог (тот уже встал и собрался попрощаться).
— Как вы считаете — учитывая свойственное каждому жителю Даркшира острое стремление к независимости, — имею ли я право навязывать кому бы то ни было свои взгляды просто потому, что он готов продать свой труд, а я обладаю капиталом, чтобы этот труд купить?