— Да, такое право у вас есть, — подтвердила Маргарет, решив ограничиться одним аргументом, — но только ни в малейшей степени не благодаря соотношению труда и капитала, каким бы оно ни оказалось, а исключительно потому, что вы остаетесь человеком в окружении других людей, над которыми имеете огромную власть просто потому, что ваша жизнь и ваше благосостояние теснейшим образом переплетены с их жизнью. Бог создал мир таким, что все живое зависит друг от друга. Мы можем игнорировать собственное подчиненное состояние или отказываться признать, что другие подчиняются нам не только в дни выплаты жалованья, но таков порядок. Изменить его не сможет ни один промышленник, даже самый одаренный. Любой человек — гордый и независимый — связан с окружающими уже тем, что они незаметно влияют на его характер, а значит, и на жизнь. А самый изолированный из ваших даркширских эгоистов со всех сторон обвешан обязательствами и не способен их стряхнуть точно так же, как огромный камень, на который он похож, не способен стряхнуть…
— Прошу, не увлекайся сравнениями, Маргарет: однажды ты уже сбила нас с пути, — с улыбкой заметил мистер Хейл, в то же время с сожалением сознавая, что они задерживают гостя против его воли, и это само по себе нехорошо, однако ему нравилось слушать дочь, даже если слова ее вызывали раздражение.
— Признайтесь, мисс Хейл, испытываете ли вы влияние… нет, это плохо сказано… если сознаете, что на вас влияют не обстоятельства, а люди, действуют ли эти люди прямо или опосредованно? Пытаются ли убедить, запретить, показать пример собственным поступком или просто, бесхитростно, без тени сомнения делают то, что должны, не задумаваясь, каким образом результаты их труда помогут одному человеку стать старательным, а другому — бережливым? На месте рабочего, я бы в двадцать раз выше ценил хозяина честного, пунктуального, быстрого и точного в принятии решений (а наемные люди умеют шпионить лучше, чем слуги), чем того, который пытается, пусть даже из лучших побуждений, влиять на мою жизнь за воротами фабрики. Мои люди знают, что я презираю бесчестное преимущество и никогда не поступлю вероломно, поэтому не боятся выступать открыто. Тема эта не исчерпывается курсом лекций под названием «Честность — лучшая политика» точно так же, как жизнь не укладывается в слова. Нет-нет! Каков сам хозяин, такими станут и его люди, причем без особых размышлений и рассуждений.
— О, это великое признание! — со смехом заключила Маргарет. — Значит, если люди яростно и жестоко сражаются за свои права, можно смело предположить, что хозяин их так же далек от сочувствия, терпения и умения довольствоваться малым.
— Вы похожи на всех сторонних наблюдателей, которые понятия не имеют, как работает наша система, мисс Хейл, — заметил гость. — Считаете, будто рабочие — глиняные куклы, готовые принять любую симпатичную форму, и забываете, что трудятся они только треть жизни. А еще не учитываете, что обязанности промышленника не ограничиваются исключительно предоставлением работы и жалованья. Нам приходится выполнять множество иных коммерческих функций, что делает нас пионерами цивилизации.
— Что-то подсказывает мне, — с улыбкой вставил мистер Хейл, — что вы могли бы стать пионером не только цивилизации, но и родного города. Ваши земляки выглядят толпой диких, необузданных язычников.
— Да, такие они и есть, так что розовая вода в данном случае не поможет. Кромвель стал бы непревзойденным фабрикантом, мисс Хейл. Жаль, что нельзя обратиться к нему за помощью в подавлении этой забастовки.
— Кромвель — герой, — холодно призналась Маргарет. — Однако я стараюсь примирить ваше восхищение деспотизмом с уважением к личной независимости каждого человека.
Мистер Торнтон слегка покраснел от ледяного, высокомерного тона.
— Пока рабочие трудятся на меня, предпочитаю оставаться их полным и безраздельным хозяином, но по гудку наши отношения прекращаются, и вступает в силу то самое уважение к свободе личности, о котором я говорил.
Поддавшись раздражению, он умолк, однако вскоре сумел взять себя в руки, любезно пожелал мистеру и мисс Хейл доброго вечера, а потом, склонившись к Маргарет, вполголоса произнес:
— Боюсь, сегодня я был излишне резок с вами. Но ведь вы сможете простить неотесанного милтонского фабриканта?
— Конечно, — с улыбкой ответила Маргарет, глядя в расстроенное, встревоженное лицо гостя.
Выражение подавленности не исчезло у гостя даже при виде хорошенького сияющего личика, уже ничем не напоминавшего о пронизанном северным ветром, ожесточенном споре. Однако руки она не подала, и Джон Торнтон вновь испытал разочарование, хотя нашел оправдание такому поведению в чрезмерной гордости.
Глава 16. Тень смерти
Доверься той таинственной руке,
Что часто нас ведет путем опасным.
Внезапных не чурайся перемен:
Закон всегда был шатким и неясным.
На следующий день приехал доктор Доналдсон, чтобы осмотреть миссис Хейл. Тайна, которую, как надеялась Маргарет, развеяла новая близость с матушкой, снова вступила в силу: ее выпроводили из комнаты, в то время как Диксон позволили остаться.
Маргарет ушла в спальню матери, расположенную рядом с гостиной, и в ожидании доктора принялась нетерпеливо мерить ее шагами, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Услышав странный звук, похожий на стон, она сжала руки и затаила дыхание. На несколько минут воцарилась тишина, затем последовали обычные приметы прощания: громкие голоса, движение стульев и, наконец, стук открывшейся и закрывшейся двери.
Маргарет быстро вышла из спальни.
— Отца нет дома, доктор Доналдсон. В это время у него урок. Могу ли попросить вас спуститься в кабинет?
Она успешно преодолела все воздвигнутые Диксон препятствия и сумела в духе Старшего Брата достойно исполнить роль Единственной Дочери, успешно нейтрализовав назойливость старой служанки. Сознательное обращение к необычно горделивому тону слегка позабавило даже в глубокой тревоге, а удивление на лице Диксон подсказывало, насколько важной она сейчас выглядит. С этой мыслью Маргарет дошла до кабинета, почти забыв об остроте проблемы. И вдруг страх вернулся, едва не лишив дара речи, поэтому, прежде чем произнести хоть слово, пришлось несколько раз глубоко вздохнуть.
— Что с мамой? — спросила Маргарет прямо, не тратя время на формальные любезности, и голос прозвучал спокойно и уверенно. — Буду признательна, если откроете мне правду.
Заметив в выражении лица доктора некоторое сомнение, она добавила:
— Боюсь, отец недостаточно понимает серьезность ситуации, так что, если существуют какие-то обоснованные опасения, его придется подготовить. Я смогу и ухаживать за мамой — тоже. Прошу вас, сэр, скажите все как есть! Непроницаемость вашего лица страшнее любых слов!
— Моя дорогая молодая леди, ваша матушка в надежных руках, служанка у нее внимательная и опытная, скорее даже подруга…
— Но я дочь, сэр.
— И все же я должен сказать, что мисс Хейл настойчиво просила скрыть от вас…
— Я не настолько терпелива и послушна, чтобы повиноваться запретам. К тому же не сомневаюсь, что вы достаточно мудры… и опытны, чтобы сохранить секрет.
— Что же, — признал доктор с грустной улыбкой, — в этом вы правы. Кроме того, я ничего не обещал. Больше того, боюсь, что скоро тайное станет явным и без моего участия.
Он умолк, а Маргарет побледнела и еще плотнее сжала губы, но больше в лице не дрогнул ни один мускул. Со свойственной опытному врачу проницательностью доктор Доналдсон понял, что надо говорить чистую правду, не скрывая ни единой мелочи. Неопределенность окажется более мучительной пыткой, чем жестокое знание. Не сводя глаз с собеседницы, он тихо произнес всего две фразы, от которых зрачки ее расширились от ужаса, а бледность уступила место мертвенной белизне. Доктор молчал, выжидая, пока минует первый шок и восстановится дыхание. Маргарет заговорила первой.
— Искренне благодарю за доверие, сэр. Этот ужас преследовал меня много недель подряд, как мучительная агония. Бедная, бедная мама!
Губы ее задрожали, и доктор дал ей возможность найти облегчение в слезах, не сомневаясь, что молодая леди сумеет совладать с чувствами.
Маргарет не обманула его ожиданий, смахнув слезы и взяв себя в руки, спросила:
— Ее ждут страдания?
Доктор Доналдсон покачал головой.
— Неизвестно, все зависит от множества причин, но последние открытия медицинской науки предоставили нам возможность облегчить боль.
— Отец! — воскликнула Маргарет, содрогнувшись. — Как быть с ним?
— Я не знаком с мистером Хейлом, а потому мне трудно давать советы, но, судя по тому напору, с которым вы заставили меня сообщить все и сразу, вам удастся найти способ его утешить. Кроме того, мои визиты, которые, несомненно, станут теперь регулярными, несмотря на то что я смогу лишь облегчить страдания, и некоторые другие обстоятельства вызовут у него тревогу и немного подготовят к худшему. Видите ли, молодая леди — да, моя дорогая, — я беседовал с мистером Торнтоном и проникся уважением к вашему отцу за принесенную жертву, хотя считаю, что он заблуждается. Только запомните: в следующий раз я приду как друг. И вы должны научиться видеть во мне друга, потому что общение в таких обстоятельствах стоит нескольких лет утренних визитов.
Маргарет расплакалась, но когда прощалась с доктором, предложенную руку пожала крепко.
«Какая чудесная девушка! — подумал доктор Доналдсон, усевшись в свой удобный экипаж и посмотрев на украшенную кольцом, но слегка помятую крепким пожатием ладонь. — Кто бы мог подумать, такая маленькая ручка, а столько энергии. Да, когда кости хорошо пригнаны, сила приходит сама собой. Настоящая королева! Как запрокинула голову, чтобы заставить меня сказать правду! А потом склонилась, чтобы не пропустить ни слова. Бедняжка! Надо бы понаблюдать за ней, чтобы не переутомлялась. Хотя удивительно, как эти хрупкие создания умеют действовать и справляться с горем. Да, девушка крепкая. Другая, так испугавшись и побелев, не обошлась бы без истерики или обморока, а она справилась. Все дело в волевом посыле. Лет тридцать назад такая особа не оставила бы меня равнодушным. А сейчас уже слишком поздно. А вот и дом Арчеров!»