— Сын только что вернулся с работы, мистер Хейл, но через несколько минут придет сюда. Может, пока присядете?
Мистер Хейл, стоявший возле окна, обернулся:
— Вас не удручает столь близкое соседство фабрики?
Миссис Торнтон напряглась:
— Нет, нисколько. Я ни на мгновение не забывала источник благосостояния и влиятельности своего сына. Больше того, другой такой фабрики в Милтоне нет. Лишь один цех занимает площадь в двести двадцать квадратных ярдов.
— Я имел в виду другое: шум, дым, постоянное движение, огромное количество народу… Разве это не утомляет?
— Согласна с вами, мистер Хейл, — поддержала гостя Фанни. — Воздух буквально пропитан запахом механизмов, а шум просто оглушает.
— Порой приходится слушать и куда более оглушительный шум; правда, он называется музыкой, — парировала миссис Торнтон. — Машинный зал расположен в дальнем конце здания и выходит на улицу. Шум доносится только в жару, когда все окна открыты. А что касается голосов рабочих, то они тревожат меня не больше, чем гул пчелиного роя. Если когда-нибудь и думаю о фабрике, то неизменно связываю ее с сыном. Все здесь принадлежит ему и направляется его умом и энергией. Кстати, сейчас из цехов не доносится ни единого звука. Рабочие настолько неблагодарны, что объявили забастовку. Должно быть, об этом вы уже знаете. Однако то дело, которое задержало Джона сегодня, касается намерения научить их понимать свое место.
При этих словах лицо миссис Торнтон, и без того строгое, потемнело от гнева. Выражение не изменилось даже тогда, когда в гостиную вошел сын. Чуткий материнский взгляд сразу отметил печать тревоги и озабоченности, ощутимую даже несмотря на сердечное приветствие. Мистер Торнтон бережно пожал руку мисс Хейл, сознавая, что впервые коснулся ее ладони, хотя сама она об этом даже не задумалась. Вежливо осведомившись о здоровье миссис Хейл и услышав полный надежды, жизнерадостный ответ супруга, он посмотрел на Маргарет, чтобы понять, насколько та согласна с отцом, и не заметил на лице ни малейшей тени.
Одного короткого взгляда Джону хватило, чтобы вновь восхититься дивной красотой девушки. Ему еще ни разу не приходилось видеть мисс Хейл в столь элегантном наряде, и сейчас стало ясно, что изысканная роскошь так гармонирует с благородной фигурой и возвышенным спокойствием облика, что гостье всегда следовало бы одеваться в подобном стиле. Мисс Хейл беседовала с Фанни. О чем именно, слышно не было, однако не составляло труда заметить, что сестра то и дело поправляет какую-то деталь наряда, а глаза ее бесцельно блуждают по комнате, ни на чем не останавливаясь и ничего не замечая. Легкомысленная суетливость казалась особенно жалкой в сравнении со взглядом больших мягких глаз, направленных на собеседницу и излучавших нежное спокойствие. Яркие губы слегка раскрылись в готовности ответить; голова немного склонилась, образовав безупречно чистую линию от блестящих черных волос до гладкого плеча цвета слоновой кости; нежные округлые руки с маленькими ладонями легко скрестились и застыли в прелестной неподвижности.
Мистер Торнтон, постигнув неземную красоту, со вздохом повернулся спиной к молодым леди, чтобы с искренним интересом, хотя и с некоторым усилием, погрузиться в умную беседу с мистером Хейлом.
Начали собираться гости, и Фанни оставила Маргарет в намерении помочь матушке принять каждого как должно. Мистер Торнтон скоро обнаружил, что с мисс Хейл никто не разговаривает, и забеспокоился, но подойти не решился, даже не взглянул в ее сторону, что, впрочем, нисколько не помешало ему следить за каждым ее движением. Сама же Маргарет так мало думала о себе и в то же время с таким искренним интересом наблюдала за окружающими, что даже не заметила, обращают ли внимание на нее. Кто-то проводил ее к столу, причем имени она не расслышала, а разговорчивостью спутник не отличался. Между джентльменами завязалась воодушевленная беседа, в то время как дамы почти все время молчали, стараясь запомнить блюда и критически разглядывая наряды друг друга.
Маргарет быстро уловила нить разговора, тема ее заинтересовала, поэтому начала внимательно слушать. Мистер Хорсфол, приезжий, явно выступавший в качестве изюминки вечера, задавал вопросы о местном производстве и торговле; остальные джентльмены, местные промышленники, подробно отвечали и давали необходимые объяснения. Возникло несогласие, и в результате разгорелась жаркая дискуссия. За решающим мнением обратились к молчавшему до этой минуты мистеру Торнтону. Он тут же высказал столь обоснованную точку зрения, что сдались даже самые упорные оппоненты. Внимание Маргарет естественным образом сосредоточилось на хозяине дома: его манера принимать гостей и общаться с друзьями производила впечатление скромного достоинства и простоты. Маргарет подумала, что никогда еще джентльмен не представал в столь выгодном свете. Когда он появлялся у них дома, в манере его всегда присутствовало излишнее рвение или прорывалось раздражение из-за того, что его неправильно понимают, но гордость не позволяет ему пускаться в дальнейшие объяснения, а здесь, среди коллег, любая неопределенность полностью отсутствовала. Каждый из гостей видел в Джоне Торнтоне огромную силу характера и неодолимую мощь интеллекта. Доказывать собственную состоятельность здесь не требовалось: никто не сомневался в его авторитете и относился к нему с глубоким почтением. Сознание неоспоримого достоинства придавало голосу его и манерам спокойное величие, которого так не хватало прежде.
Мистер Торнтон не имел обыкновения беседовать с дамами, а обращенные к ним слова всегда звучали несколько формально. С Маргарет он вообще не разговаривал, но она с удивлением обнаружила, что никогда не присутствовала на столь интересном и значительном с точки зрения общения приеме. Она уже успела обжиться в Милтоне, а потому без труда вникала во многие местные темы и даже понимала некоторые технические термины, которые употребляли в беседе фабриканты. Мысленно она заняла в их споре решительную позицию, но не произнесла ни слова. Во всяком случае, эти люди разговаривали серьезно и откровенно, а не в том театральном стиле, который выводил ее из себя на лондонских раутах. Удивительно, что при постоянном обсуждении уровня производства и торговли никто ни разу не упомянул об изнурительной забастовке. Маргарет еще не знала, насколько хладнокровно хозяева воспринимают событие, оттого что видят для него единственный возможный исход: как и много раз прежде, рабочие опять своими же руками режут собственные глотки. А если окажутся настолько недальновидными, что послушаются оплачиваемых лидеров, то в полной мере испытают все последствия. Кое-кому из гостей показалось, что Торнтон не в лучшем расположении духа. Оно и понятно: забастовка сулила ему серьезные убытки, — но такое могло случиться с каждым из присутствующих в любой момент, и все знали: Торнтон справится. Сидевшие за столом фабриканты мысленно усмехались над потугами рабочих перехитрить хозяина в стремлении хотя бы на йоту изменить выдвинутые им условия.
После обеда, когда джентльмены удалились в курительную комнату, Маргарет заскучала, поэтому их возвращение обрадовало ее не только ободряющим взглядом отца, но и возможностью услышать более значительные и интересные разговоры, чем те, что вели в гостиной дамы. Ей нравилось присущее милтонским фабрикантам упоение властью. Возможно, выражали они его несколько прямолинейно, а порой и хвастливо, но в то же время, вдохновленные прежними и будущим свершениями, смело раздвигали устаревшие границы возможностей. Поразмыслив спокойно, Маргарет, может, и не одобрила бы их воинственного духа, но не восхититься благородной самоотверженностью в стремлении к принципиальной будущей победе общего дела, до которой ни одному из них не суждено дожить, не смогла бы.
Услышав рядом голос мистера Торнтона, Маргарет вздрогнула и едва не подскочила от неожиданности.
— Заметил, что во время спора за столом вы приняли нашу сторону. Я прав, мисс Хейл?
— Несомненно. Хотя почти ничего об этом не знаю. Очень удивилась, услышав от мистера Хорсфола, что кое-кто придерживается диаметрально противоположного мнения. Например, некий упомянутый мистер Моррисон. Он не может быть джентльменом, правда?
— Вряд ли мне дано определить степень джентльменства того или иного человека, мисс Хейл. Хочу сказать, что не совсем понимаю, каким смыслом вы наделяете это слово. Но, по-моему, Моррисон, о котором шла речь, не настоящий мужчина. Не знаю, кто он такой, и сужу исключительно по рассказу мистера Хорсфола.
— Полагаю, мой «джентльмен» включает вашего «настоящего мужчину».
— Скорее всего, не только это, но и много другое. Я сужу иначе. Для меня мужчина выше и совершеннее джентльмена.
— Что вы имеете в виду? — удивилась Маргарет. — Кажется, мы трактуем слова по-разному.
— В моем понимании словом «джентльмен» следует описывать мужчину в его отношении к окружающим. Однако если мы говорим о «настоящем мужчине», то рассматриваем не только его положение в обществе, но и ответственность перед собой, перед жизнью, перед временем и, наконец, перед вечностью. Потерпевший кораблекрушение Робинзон Крузо, пожизненно заключенный узник, даже святой Иоанн на острове Патмос — все они обладали силой духа, волей к жизни, стойкой верой. Эти качества и составляют понятие «настоящий мужчина». Честно говоря, от слова «джентльменский» уже сводит челюсти. Его часто употребляют неверно, настолько искажая смысл, что благородная простота существительного «мужчина» и прилагательного «мужской» полностью стирается. Склонен объяснять явление привычным лицемерием нашего времени.
Маргарет задумалась, но, прежде, чем успела высказать собственное мнение, хозяина отвлек один из энергичных фабрикантов, чью речь она не слышала, однако о смысле могла судить по коротким, резким, напоминавшим выстрелы ответам мистера Торнтона. Разговор явно шел о забастовке и наиболее эффективном способе противостояния. До слуха донеслась фраза мистера Торнтона:
— Это уже сделано.