— Разве он вам не отвечает? — спросил мистер Хейл.
— Не могу сказать, что преимущество целиком на его стороне. Я тоже кое-чему его научил. Порой вдруг говорит что-нибудь резкое, на первый взгляд неприятное, но потом, когда подумаешь, понимаешь, что так оно и есть. Обещал прийти сегодня, чтобы позаниматься с детьми. Ему не нравится, как их учат, хочет сам попробовать.
— И что же они?.. — начал было мистер Хейл, но Маргарет тронула за руку и показала на часы:
— Уже почти семь. Темнеет рано. Пойдем, папа.
Она с трудом дышала, пока они не отошли на почтительное расстояние от дома, а немного успокоившись, пожалела о том, что поспешила. Сейчас они очень редко встречались с мистером Торнтоном. Если он собирался навестить Хиггинса, в память о старой дружбе можно было бы его дождаться.
Да, он приходил теперь очень редко, да и то лишь с сухой холодной целью: изучать классическую литературу. Мистер Хейл болезненно воспринял внезапное охлаждение молодого друга к наследию Древней Греции, которое еще недавно вызывало живой интерес. Все чаще в последний момент от мистера Торнтона приходила торопливая записка с сообщением, что очень занят и вынужден пропустить урок. Хоть появились и другие ученики, ни один из них так и не смог занять в сердце наставника место первого, самого умного и самого любимого питомца. Мистер Хейл тяжело переживал внезапный разрыв столь дорогой его сердцу дружбы и часто сидел без дела, погрузившись в грустные размышления и напрасно пытаясь постичь причину горьких изменений.
Однажды, когда Маргарет, как обычно, устроилась возле отца с рукоделием в руках, тот испугал ее неожиданным вопросом:
— Тебе никогда не казалось, что мистер Торнтон к тебе неравнодушен?
Слова эти дались мистеру Хейлу нелегко: он даже слегка покраснел от смущения, — но слова старого друга не выходили из головы, а неопределенность тяготила.
Маргарет ответила не сразу, однако низко склоненная голова подсказала ему правду.
— Да, возможно… О, папа! Я должна была тебе сказать!
Она выронила рукоделие и закрыла лицо ладонями.
— Нет, милая. Не думай, что я чрезмерно любопытен. Уверен, ты поделилась бы со мной, если бы ощутила способность ответить на его чувство. Мистер Торнтон говорил с тобой об этом?
Молчание затянулось, а потом прозвучало едва слышное «да».
— И ты ему отказала?
И опять она долго молчала, прежде чем после долгого печального вздоха беспомощно подтвердить предположение отца. Не успел мистер Хейл хоть что-то сказать, Маргарет подняла пунцовое от смущения лицо и, глядя ему в глаза, призналась:
— Ну вот, папа, теперь ты все знаешь, а я больше ничего сказать не могу. Вся эта история причиняет мне острую боль. Слова и поступки, с ней связанные, кажутся настолько горькими, что даже думать о них невыносимо тяжело. Ах, папа, из-за меня ты потерял замечательного друга, но я ничего не могла с собой поделать. Прости, прости! Мне очень жаль.
Она села на пол и склонила голову отцу на колени.
— Мне тоже жаль, дорогая. Это предположение высказал мистер Белл, чем очень меня поразил…
— Мистер Белл заметил?
— Скорее догадался, но ему показалось, что ты… Как бы точнее выразиться? Что ты настроена по отношению к мистеру Торнтону не самым неприязненным образом. Я сказал, что это не так, что у него разыгралось воображение, что слишком хорошо знаю твои настоящие чувства, чтобы предположить, что мистер Торнтон способен привлечь тебя подобным образом.
Несколько минут оба сидели неподвижно, а когда мистер Хейл провел пальцем по щеке дочери, то с изумлением обнаружил слезы. Маргарет тут же вскочила, выдавила улыбку и с наигранной жизнерадостностью заговорила о Ленноксах. Стремление сменить тему оказалось настолько очевидным, что мистер Хейл не осмелился вернуть беседу в прежнее русло.
— Завтра… да, завтра они вернутся на Харли-стрит. Ну не здорово ли? Интересно, какую из комнат превратят в детскую? Тетушка Шоу будет рада увидеть внука. Только представь: Эдит теперь мама! А капитан Леннокс… Ума не приложу, чем он займется после увольнения!
— Вот что я скажу, — стремясь поддержать показное воодушевление, заговорил мистер Хейл. — Думаю, что найду силы отпустить тебя на пару недель в Лондон, чтобы повидаться с путешественниками. Из получасового разговора с мистером Генри Ленноксом ты узнаешь о Фредерике больше, чем из дюжины писем, так что приятное совместится с полезным.
— Нет, папа, ты без меня не обойдешься. А главное, я не хочу никуда ехать. — Немного помолчав, Маргарет добавила: — А в отношении Фредерика начинаю терять надежду. Мистер Леннокс старается как можно меньше нас расстраивать, однако уже ясно, что и сам начинает понимать: прошло слишком много времени и разыскать свидетелей практически невозможно. Да, этот мыльный пузырь выглядел очень красивым, но лопнул точно так же, как многие другие. Утешимся тем, что наш дорогой Фредерик счастлив. Нам же остается одно: заботиться друг о друге. Поэтому, папа, не обижай меня пустыми заверениями, что справишься здесь один. Уверяю: ничего у тебя не получится.
И все же идея перемен укоренилась и проросла в сердце Маргарет, хотя и не в том виде, который предложил мистер Хейл. Она начала думать, как помогло бы путешествие отцу, чей дух, и без того слабый, сейчас слишком часто страдал от депрессии, а здоровье, хоть он никогда и не жаловался, заметно ухудшилось после болезни и смерти жены. Занятия с учениками продолжались, однако теперь мистер Хейл только отдавал, ничего не получая взамен. Ни о каком дружеском общении, как с мистером Торнтоном, не могло быть и речи. Маргарет сознавала, что отцу катастрофически не хватает сильного мужского плеча, хотя сам он об этом не думал. В Хелстоне то и дело возникали поводы для непосредственного взаимодействия священников соседних приходов, а по вечерам крестьяне, возвращаясь с поля или пригоняя домой скот, всегда радовались возможности поговорить. В Милтоне все постоянно спешили, так что спокойная беседа и вдумчивый обмен мыслями считались излишней роскошью. Здесь люди обсуждали только бизнес и материальные проблемы сегодняшнего дня, а когда неизбежное напряжение наконец спадало, до утра погружались в пассивный отдых. Найти рабочего после смены было невозможно: он отправлялся на лекцию, в клуб или пивную — в зависимости от уровня развития. Мистер Хейл обдумывал возможность прочитать в каком-нибудь заведении курс лекций, однако руководствовался исключительно чувством долга, а вовсе не любовью к работе и стремлению к возвышенному результату. Маргарет знала, что ничего хорошего не получится до тех пор, пока отец не ощутит творческий импульс.
Глава 41. Конец пути
Путь предо мной лежит отчетливый и ясный —
Я к вам приду! Когда, в какие земли —
Не спрашивайте. Но если не пошлет Бог бурю,
Слепящий ураган и молний стрелы,
В урочный час я появлюсь, как птица.
Направит Он меня своею волей!
Зима продолжалась. Дни постепенно удлинялись, однако не приносили с собой той светлой надежды, которая обычно приходит вместе с лучами февральского солнца. Миссис Торнтон, разумеется, раз и навсегда отказалась от визитов в Крамптон. Мистер Торнтон время от времени приходил, однако беседовал исключительно с мистером Хейлом, причем за закрытой дверью кабинета, и мистер Хейл отзывался о нем с неизменным восхищением. Пожалуй, ограниченность общения значительно повысила в его глазах ценность собеседника. Из пересказанных отцом слов мистера Торнтона Маргарет сделала вывод, что прекращение регулярных визитов вовсе не стало следствием обиды или раздражения. Забастовка печальным образом подорвала производство и осложнила бизнес. Сейчас дела требовали значительно большего внимания, чем прошлой зимой. Кроме того, Маргарет выяснила, что время от времени мистер Торнтон говорил и о ней, причем всегда спокойным дружественным тоном, никогда не избегая и никогда не форсируя упоминаний ее имени.
Она не стремилась каким-нибудь образом воодушевить отца на новые свершения. Нынешнее ледяное спокойствие пришло на смену столь долгому периоду тревог и страданий, не раз прерванному жестокими бурями, что ум утратил гибкость. Маргарет попыталась заняться обучением двух младших детей Бучера и отнеслась к делу со свойственным ей прилежанием, однако сердце осталось в стороне от усилий и не испытало радости. Жизнь тянулась вяло и уныло. Лишь один долг она исполняла искренне и преданно, хотя неосознанно: непрестанно утешала и поддерживала отца. Каждое настроение встречало в душе дочери мгновенный отклик; каждое желание находило готовый ответ. Конечно, все желания оставались робкими, а высказывались с сомнениями, оговорками и извинениями. Тем более трогательным казался покорный дух Маргарет. В марте пришло известие о женитьбе Фредерика. Они с Долорес написали вместе: она на смеси испанского и английского языков, что выглядело вполне естественным, а он — с небольшими искажениями отдельных слов и выражений, отразившими заметное и неизбежное влияние культуры южной страны.
Получив письмо Генри Леннокса, в котором адвокат сообщал, что не верит в возможность оправдания в суде ввиду отсутствия свидетелей, Фредерик отправил сестре яростное послание с отрицанием Англии как своей родины. В пылу обиды заявил, что больше не считает себя подданным Королевства; не примет прощения, если таковое будет даровано, и откажется жить в стране, если получит разрешение. Прочитав письмо, Маргарет горько расплакалась: настолько неестественным показалось настроение брата, — но потом, спокойно все обдумав, увидела в этих строках выражение горечи разочарования и разбитых надежд. Исцелить недуг могло только время.
В следующем письме Фредерик так радостно рассуждал о будущем, словно совсем забыл о прошлом, и Маргарет ощутила необходимость проявить то терпение, которое хотела бы увидеть в брате. Да, придется терпеть. Письма Долорес, такие простые и наивные, очаровали и саму Маргарет, и мистера Хейла. Молодая испанка откровенно старалась произвести благоприятное впечатление. Искреннее стремление понравиться английским родственникам мужа сквозило в каждой строчке, а письмо с сообщением о свадьбе пришло в сопровождении великолепной черной кружевной мантильи, выбранной Долорес для неведомой золовки, которую муж представил как образец красоты, мудрости и добродетели. Женитьба значительно укрепила положение Фредерика в испанском обществе, подняв на чрезвычайно высокий уровень. Фирма «Барбур и компания» представляла собой один из самых успешных торговых домов страны, и брат вступил в нее в качестве младшего партнера.