Миссис Торнтон оказала гостю формальное гостеприимство, однако не проявила той несравненной щедрости, с которой принимала друзей сына.
— Как чувствует себя мисс Хейл? — осведомилась хозяйка.
— Сломлена совершенно.
— Хорошо, что о ней заботится такой друг, как вы.
— Хотел бы я оказаться таковым, а еще лучше — единственным, мадам, но недавно меня сместила с поста главного утешителя, а заодно и выдворила из дома, некая благородная тетушка. К тому же в Лондоне на нее, как на комнатную собачку, заявляют права бесчисленные родственники, а сама Маргарет сейчас слишком слаба и растеряна, чтобы проявить собственную волю.
— Должно быть, действительно крайне слаба, — заметила миссис Торнтон с намеком, который отлично понял сын. — Но где же прятались эти родственники, когда мисс Хейл в одиночестве переживала все несчастья?
Дожидаться ответа на коварный вопрос она не стала и вышла из комнаты, чтобы отдать необходимые хозяйственные распоряжения.
— Жили за границей. Следует признать, что некоторые права на нее они все-таки имеют. Надо отдать должное, тетушка ее воспитала, а кузина стала едва ли не родной сестрой. Проблема в том, что я мечтал принять Маргарет как собственную дочь, и все эти люди, не способные ценить выпавшую на их долю привилегию, вызывают у меня раздражение и ревность. Если бы Фредерик заявил на нее права, все бы сразу изменилось.
— Фредерик! — взволнованно воскликнул Торнтон. — Кто это такой и о каких правах…
— Разве вам не известно, кто такой Фредерик? — удивился мистер Белл. — Это родной брат мисс Хейл. Вы ничего не слышали?..
— Нет! Даже имя слышу впервые. Что он собой представляет и где находится?
— Я писал вам о нем, когда семья переехала в Милтон. Это сын мистера и миссис Хейл. Живет за границей, потому что скрывается от правосудия за организацию бунта на корабле.
— Вот это новость! А где же он живет?
— В Испании. Вернуться на родину не может, так как сразу же будет арестован, предан суду и, скорее всего, казнен. Несчастный! Горько не иметь возможности похоронить собственного отца. Придется довольствоваться присутствием капитана Леннокса — иных родственников я не знаю.
— Может, позволите приехать мне?
— Разумеется. И даже более того, буду благодарен. Хейл вас любил: всего пару дней назад вспоминал, в Оксфорде, и жалел, что в последние месяцы редко вас видел.
— И все-таки еще пару слов о Фредерике. Он никогда не приезжал в Англию?
— Никогда.
— И даже когда умирала миссис Хейл?
— Нет, тогда здесь был я, а с молодым Хейлом не встречался много лет. Дайте вспомнить… нет, я приехал уже после ее похорон, но Фредерика не было. Что заставило вас думать иначе?
— Да вот как-то видел мисс Хейл с молодым человеком… Кажется, это было как раз в те дни.
— Скорее всего, это младший Леннокс, брат капитана. Занимается юриспруденцией, так что семья вела с ним активную переписку. Помнится, Хейл, говорил, что ждет его приезда.
Мистер Белл повернулся и прищурился, прежде чем сказать то, что намеревался.
— Знаете, а ведь одно время я подозревал вас в чувствах к мисс Хейл.
Ответа не последовало, ни одна клеточка каменного лица не дрогнула.
— И бедный Хейл тоже — правда, после того как я обратил на это его внимание.
— Да, я восхищался мисс Хейл, как любой другой, кто ее знал, — смущенно проговорил Торнтон, загнанный в угол.
— И это все?! Говорить о молодой леди так сухо и сдержанно? А я-то надеялся, что вам достанет благородства отнестись к ней более сердечно. Хотя, полагаю — точнее, знаю, — Маргарет отвергла бы признание, и тогда безответное чувство подняло бы вас выше всех, кто не сумел узнать ее настолько, чтобы полюбить.
Глаза Торнтона вспыхнули подобно раскаленным углям, и он жестко проговорил:
— Мистер Белл, прежде чем бросаться подобными обвинениями, полезно вспомнить, что далеко не все способны столь же прямо и открыто выражать движения души, как это делаете вы. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
При каждом слове многомудрого оксфордского профессора сердце вздрагивало, как от сигнала трубы. Торнтон понимал, что резкое заявление раскроет драгоценную тайну души, но в то же время избавит от выражения чувств к Маргарет. Он не считал себя птицей-пересмешником и не собирался состязаться с собеседником в похвалах и славословии, а потому обратился к самым сухим деловым вопросам, объединяющим арендатора и землевладельца.
— Проходя по двору, я заметил кирпич и строительный раствор. Затеяли ремонт? — осведомился мистер Белл.
— Нет, стройку.
— Что же вы строите?
— Столовую для рабочих.
— Думаете, ее будут посещать? — усомнился гость.
— Недавно судьба свела меня со странным человеком по имени Хиггинс. Правдолюб и бунтовщик, он добровольно взял опеку над детьми соседа, оставшимися сиротами. Однажды я заглянул к нему по какому-то мелкому делу и увидел жуткое зрелище: дети ели какое-то варево из жирных мясных обрезков. А этой зимой продукты настолько подорожали, что я подумал: если закупать их оптом и готовить блюда в больших объемах, можно и деньги сэкономить, и качество питания улучшить. Я посоветовался со своим новым знакомым, и он раскритиковал каждый пункт моего плана. В результате я отказался от замысла: во-первых, счел идею непрактичной, а во-вторых, решил, что таким способом ограничу независимость рабочих, — но потом вдруг этот самый Хиггинс явился и торжественно провозгласил, что у него появилась идея, и выдает план… как две капли воды похожий на мой. Оказывается его одобрили рабочие, с которыми он успел посоветоваться. Признаюсь, его бесцеремонность немало меня возмутила — захотелось сразу же отказаться от затеи, но, поразмыслив, я решил, что глупо отвергать проект, еще недавно казавшийся полезным, лишь потому, что кто-то присвоил лавры авторства. Вот я и принял отведенную мне роль: закупать продукты оптом, а опытная повариха готовит.
— Надеюсь, справляетесь с новыми обязанностями: научились выбирать картошку и лук? Впрочем, наверняка миссис Торнтон помогает.
— Ничуть, — возразил Торнтон. — Матушка решительно не одобряет начинания, так что мы стараемся не говорить на эту тему, но я справляюсь. Овощи крупными партиями получаю из Ливерпуля, а мясо приобретаю у знакомого мясника, который давно обеспечивает нашу семью. Уверяю вас, горячие обеды от нашей поварихи достойны высшей похвалы.
— Вы лично дегустируете каждое блюдо?
— Полагаю, это и есть лучшая гарантия качества. Поначалу строго ограничивался закупками, да и то руководствовался не столько собственными вкусами, сколько переданными экономкой заказами рабочих, и в результате то говядина оказывалась пережаренной, то баранина недостаточно жирной. По-моему, рабочие поняли, что я старался не навязывать им собственные идеи, и вот однажды несколько человек — среди них и мой друг Хиггинс — пришли и спросили, не соглашусь ли я пообедать вместе с ними. День выдался напряженным, но я почувствовал, что отказ их обидит, поэтому пошел. Должен признаться, никогда не ел ничего вкуснее. Я не люблю публичных выступлений и лишь поделился с соседями по столу, как мне понравился обед. С тех пор, как только в меню появляется это блюдо, неизменно слышу: «Хозяин, сегодня у нас на обед ваше любимое жаркое. Придете?»
Если бы они не приглашали, ни за что бы не пошел. Зачем вмешиваться?
— Полагаю, своим присутствием вы их еще и сдерживали. Вряд ли они стали бы распускать языки при хозяине. Должно быть, критикуют вас в других местах.
— На данный момент мы выяснили все больные вопросы, но если всплывет какая-то острая тема, непременно подниму ее, как только в меню снова появится жаркое. Но вы, похоже, плохо знаете наших даркширских парней, хоть и родились в Даркшире. Они обладают редким чувством юмора и удивительной манерой выражать собственные мысли!
— Ничто не сближает так, как совместная трапеза. Смерть по сравнению с этим — ничто: философ заканчивает свои дни с сентенцией на устах; фарисей до последнего вздоха прибедняется; простак принимает смерть как избавление, а глупец и вовсе падает на землю как воробей, — но все они с одинаковым удовольствием едят (конечно, если позволяет пищеварение). Вот вам теория в ответ на вашу!
— Никакой теории у меня нет: я их ненавижу!
— Прошу прощения, а в знак раскаяния прошу принять десять фунтов на продовольственные нужды: устройте для рабочих пир.
— Благодарю, но вынужден отказаться: не хочу заниматься благотворительностью и пожертвования принимать не готов. Стоит хоть раз нарушить принцип, как пойдут разговоры и обсуждения.
— Все равно говорить будут: как про любое новшество, — и с этим ничего не поделаешь.
— Враги, если они у меня есть, вполне могут устроить вокруг этих обедов филантропическую суету. Поскольку вас я считаю единомышленником, ожидаю уважительного молчания. Пока новая метла метет очень чисто, но со временем, к сожалению, все может измениться, и сомневаться в этом не приходится.
Глава 43. Отъезд Маргарет
Ничтожная вещица в час прощанья
Становится милее всех сокровищ.
Миссис Шоу возненавидела Милтон всеми силами своей нежной души. Город показался ей шумным и дымным. Бедные жещины на улицах выглядели грязными, богатые леди — безвкусными, а ни один мужчина — будь то низкого или высокого сословия — не умел одеться по размеру и фигуре. Тетушка не сомневалась, что, оставшись в Милтоне, Маргарет никогда не восстановит утраченные силы. Сама же она опасалась возвращения давних нервных припадков. Маргарет предстояло отправиться в Лондон, причем немедленно. В подобном духе, если не в этих конкретных словах, она убеждала племянницу до тех пор, пока та — слабая, усталая и сломленная — не пообещала неохотно, что, как только минует день похорон отца — среда, — соберется и уедет вместе с тетушкой в Лондон, возложив на крепкие плечи Диксон все заботы по оплате счетов, продаже мебели и возвращению дома владельцу. До наступления траурной среды, когда мистеру Хейлу предстояло лечь в землю вдали от семейного дома и оставшейся в одиночестве жены (это обстоятельство мучило Маргарет; если бы не впала в