Зайдя в лес, я занялась маскировкой. Вероятность наличия камер здесь тоже имелась, но небольшая. Я забилась под ветви ели, которые образовали своеобразный шатер и первым делом обмотала лицо бинтом, оставив длинный конец, который пропустила над носом и спрятала его под тулуп. Он назывался «хоботом» и должен был служить дополнительным источником тепла, одновременно скрывая мое дыхание и облачка пара, неминуемые в мороз.
Недавно выпал снег, и мне совсем не нравилась его мягкая, рыхлая поверхность. Скрывать следы в снегу – неблагодарное и почти бесполезное занятие. Идеальной маскировки зимой не получалось и у профессионалов, возможно, на это Касьян и рассчитывал. Все, что я сейчас могла, – идти под кустами и по краю оврагов, стряхивать на следы снег с веток, и, главное, добраться до льда на реке, где даже недавно выпавший снег быстро таял либо превращался в твердый наст, не оставляющий следов. В условиях снега идеальны для передвижения ночь или метель, однако в запасе у меня едва ли оставался час, а небо сияло чистой голубизной.
Остатки бинта я потратила, чтобы перевязать рукава ватника и свои лосины, хотя белизны такая маскировка добавила мало. Осталось заняться главным – снегоступами. Даже если бы у Касьяна и нашлись лыжи, идти в них по такому рыхлому снегу было бы трудно. Лыжи – это про твердый, устоявшийся наст. Я уже срезала несколько длинных ивовых прутьев с кустарника, обнаруженного за баней, и сейчас, сидя в своем еловом шалаше, скрутила из них овалы, на которые натянула сетку, срезанную с сидушки кухонного стула. Надеюсь, этот гарнитур не был у Касьяна любимым. Кто этих психов знает. Укрепив место для ступней дополнительными черенками, я примерила снегоступы и осталась ими довольной.
Закончив снаряжение, я посидела недолго, снова все обдумала. Сердце бешено колотилось. В разные передряги приходилось попадать, но в такие… Сейчас, наверное, я предпочла бы иметь дело с Аллигатором и ему подобными, чем с темной лошадкой по имени Касьян.
Шагать в снегоступах нелегко. Приходилось все время следить, чтобы не наклонять ступню и опускать ее параллельно земле, не загребая снег. Я держалась кустарников, опушек и углублений. Ветки, которые сохранили на себе снег, я отряхивала, стараясь забросать за собой следы. Один раз мне попалось удачное переплетение веток на деревьях, растущих по соседству. Не поленившись, я сняла снегоступы, поменяла носки и, забравшись по стволу, аккуратно переползла по веткам на другое дерево, а затем по его веткам – на еще одно. Спрыгнула в кусты, правда, сверху не разглядела ветки под шапкой снега и угодила во что-то колючее. Одну руку расцарапала в кровь – пришлось потратить время, чтобы собрать кровавые снежные комочки под кустом. Конечно, хороший следопыт все мои ухищрения обязательно разгадал бы, но я придерживалась теории, что Касьян больше городской охотник. Лес всегда был моей стихией, а в этих местах он был еще и чертовски хорош собой.
Тишина вокруг – только скрип моих снегоступов, да шорох мягкого снега, осыпающегося с веток. Среди деревьев преобладали березы и светлокорые ясени, отчего казалось, что лес будто кружевной, а солнечный свет проходит сквозь узоры, оставляя на сугробах причудливые тени. Калиновые гроздья алели причудливыми вкраплениями, а елки, ставшие редкими по мере удаления от дома Касьяна, насчитывали не меньше ста лет. Их стволы устремлялись ввысь величественными мачтами. Зверье я, очевидно, распугала, и это было хорошо. Встреч с дикой природой хотелось меньше всего. На миг даже полегчало на душе, и я начала ощущать свежесть воздуха и ароматы зимнего леса.
Когда вдали замаячил бурелом, характерный для берегов лесных рек, я похвалила себя за то, что не растеряла хватку. Разглядывая карту Касьяна, я сразу запомнила, в какую сторону двигаться к реке и, похоже, не ошиблась. Еще какое-то время я кралась под кустами, не приближаясь ко льду, потому приметила особо захламленный участок, заваленный хворостом, камышами и поваленными стволами. Заходить на лед лучше в таких местах – точно не провалишься. Тем более, что в мои планы входило экстремальное попадание на замороженную реку.
Срубила ветку я уже давно и какое-то время тащила ее с собой, чтобы не оставлять на деревьях у реки свежеспиленного обрубка. Тогда потерялась бы вся интрига. Если честно о таком трюке я узнала от знакомого разведчика, однако исполнять его лично мне еще не приходилось. Все надежды были на мой разряд по спортивной гимнастике. Снегоступы я привязала за спиной, обхватила покрепче палку, сделала пару широких шагов, стараясь наступать на затвердевший снег в тени, и…
Прыжок с шестом вышел так себе, тем более что гибкости в палке оказалось маловато, и в какой-то момент я решила, что она сейчас треснет. Выступай я на соревнованиях, хороших баллов за такой номер вряд ли получила бы, но цель была достигнута – я приземлилась прямо на лед. Там, где я стояла раньше, мои следы должны были оборваться в никуда. Поразмыслив, преследователь поймет, что я каким-то образом попала на лед, однако, во-первых, проследить мое направление было трудно, а, во-вторых, я выигрывала время.
Как я и предполагала, снега на реке не осталось – мягкую порошу сдуло утром. Цвет льда мне тоже понравился – синий, с зеленоватым оттенком. Это означало, что лед уже встал. Однако я все равно решила держаться ближе к берегу и на изгибах следовать внешнему краю, где риск напороться на полынью или наледь со смертельным пустым колодцем под коркой льда был минимальным. А вот теперь нужно было торопиться, так как отпущенные мне два часа уже истекали.
Сменив очередные мокрые носки, я запретила себе думать о ноющей боли в боку и побежала вверх по течению. За две недели мои раны успели зажить, однако прыжок с шестом оказался слишком большим испытанием для шва на боку. Хоть бы не разошелся. Пока что ощущения ограничивались покалыванием, однако я подозревала, что в полной мере последствия проявятся потом. Солнце уже перевалило за полдень и устремилось к горизонту. Дни в декабре короткие. Вероятно, оставалась пара-тройка световых часов, за которые мне нужно было успеть добраться до лесопилки. Все надежды оставались только на нее, ведь расстояние до Лесогорска я с таким снаряжением точно не преодолею.
Я старалась посматривать на лес по обоим берегам, но сильно не отвлекалась. Важнее всего были скорость и темп. Касьян сейчас волновал меньше всего. Почему-то думалось о волках, драться с которыми совсем не хотелось. Я, конечно, вооружилась парой ножей, но понимала, что против стаи выстоять будет трудно. Шел декабрь, не самый голодный месяц для зверья, но человек всегда вносит свои коррективы в природный мир, и, если кормовая база тех же волков ухудшилась, девица на льду может представляться им легкой добычей.
А еще в декабре можно встретить не заснувшего медведя, и от этой мысли стало совсем не по себе. Однажды мне приходилось встречать косолапого в тайге, и я до сих пор не знала, кого благодарить, что сумела тогда убежать. Тигры здесь тоже водились, но я никогда не слышала, чтобы они нападали на человека просто так, а повода я им давать не собиралась. Кошачьих я обожала, поэтому убедила себя, что с их стороны опасность не грозит.
В тайге также обитали и люди – браконьеры и другая «чернота». Встреча с ними тоже была нежелательна, но, по крайней мере, про этот тип опасности я кое-что знала. В лучшем случае я добыла бы у них себе ружье.
Чтобы не думать о дикой природе, которая наверняка глазела за мной с берегов, я заставила себя вернуться к главной проблеме, оставшейся в Лесогорске. Меня кто-то заказал, и этот кто-то не должен долго гулять безнаказанным. Уже было понятно, что сама по себе ситуация не решится. Смерть неминуема, и пусть она будет не моей. Сейчас уже должен был заволноваться и Грач. Мое отсутствие он совершенно правильно истолкует как побег, и, вероятно, к Аллигатору и его команде присоединятся убийцы Грача.
Я бежала быстро, дышала мерно, а вот о прошлом думалось тяжко.
Да кто угодно мог желать моей смерти.
Взять хотя бы клан Моранов. Я всегда работала только с частниками, не имея дела с государственными структурами, но у этой направленности моей работы имелась и обратная сторона. Если правительства могли договориться между собой, обменяться пленными и прибегнуть к другим цивилизованным отношениям, то частники обычно мстили, не гнушаясь любыми средствами.
У Моранов я украла досье, о точном содержании которого не знала до сих пор, хотя догадывалась, что речь шла о строении частных атомных подлодок. Дело получило огласку – как я полагала утечка информации произошла с нашей стороны. Может, то было очередной политической игрой, но клан Моранов мстил мне до сих пор, не поленившись прислать убийц даже в тюрьму.
За убийства я бралась редко, хотя и приходилось – окрашивать руки и душу кровью мне не нравилось. Но тогда я была на службе, и грань между долгом и преступлением была тонка. Теперь же все люди Грача превратились в обычных уголовников. И я в перспективе тоже. Мне всегда было интересно, почему так резко замолчала моя наставница Жало. Я потом выяснила ее имя и фамилию, но за годы тренировок так привыкла к ее прозвищу, что иначе уже и не называла.
В последний раз я разговаривала с ней за пару дней до убийства Егора, когда сообщила о своем уходе. В тюрьме я часто вспоминала ту нашу беседу, которая прошла настолько мирно, что вызвала тревогу. Жало была как будто рассеянна, а для нее такое поведение было нехарактерно. Ни во время следствия, ни уже в тюрьме Жало ни разу со мной не связалась. Я решила, что она во мне разочаровалась, но теперь склонялась к другому мнению. Ведь наш отдел расформировали не просто так. Очевидно, назревали проблемы такой важности, что Жало стало не до своей ученицы. Грач потом сообщил, что она уволилась еще до того, как распустили отдел, и затерялась где-то в Юго-Восточной Азии. Теперь мне было стыдно, что, страдая от скуки в Лесогорске, я не подумала справиться о ее судьбе. Подобрав меня с улиц, Жало не стала мне второй матерью, но связь между нами имелась. Оставалось жалеть, что обида настолько застлала мне гла