Землянка была устроена грамотно, я не с первого раза догадалась, где вход. Ввалившись в дверь, я уже не чувствовала ни спины, ни конечностей. Старуха оторвалась от меня с треском. Мы к тому времени успели примерзнуть друг к другу.
– Отвернись, – она по-прежнему хрипела, но по голосу чувствовалось, что силы ее оставляют.
– Да боже мой! – закатила я глаза и, повернувшись лицом к двери, принялась срывать с себя лыжный костюм. Куртка и верх штанов намокли и, заморозившись, гремели льдом. Со стороны раздевающейся старухи слышались такие же звуки, но погромче. У всех свои комплексы, но стесняться своего тела в такой ситуации – это надо совсем больной быть. Впрочем, казалось, что приключение закончилось благополучно, поэтому бухтеть на ее стыдливость я не стала. Ее жизнь, ее право. А вот, что потом – воспаление легких или там другая болячка – только время покажет.
Одно хорошо – в землянке было жарко натоплено.
– Можно, – буркнула бабка, и я поняла, что она переоделась. Впрочем, ее нынешнее одеяние от прежнего не отличалось. Она закуталась в очередной плащ, только более рваный. Голову и плечи обмотала каким-то вонючим шарфом, ноги сунула в валенки.
– У тебя ванная или кадка есть? – спросила я, разглядывая убогое жилище. Очаг с котлом, старый шкаф из взбухшего от сырости ДСП, занавеска на стене – очевидно, там находилась ниша с кроватью. У очага стоял скособоченный стол, стулом служил пень, с накинутым на нем пледом – единственная вещь, которая выглядела более-менее опрятно. Именно этот плед старуха подняла и протянула мне.
– Держи, – сказала она каким-то странным голосом. Я даже заморгала от удивления. Мне вдруг показалось, что я ее откуда-то знаю. Она точно не была одной из Лесогорских старух, с которыми мне пришлось жить по соседству. Может, в тюрьме пересекались? А если беглая?
– Без горячей ванной обойдусь, – улыбнулась бабка. – Садись у огня, суп почти готов. Правда, придется без рыбки. И хлеба у меня нет.
Я молча взяла плед, потом подтащила к столу рюкзак и выложила из него батон хлеба, банку икры и кулек с сухофруктами. Неразумно было так расточать запасы, но у меня комок в горле не проходил, пока я не опустошила рюкзак полностью. Увидев икру, старуха сразу схватила ее, затем бросила на меня настороженный взгляд.
– Угощайся, – пришлось сделать щедрый жест, – я такое не люблю.
– Врешь, конечно, но икру не отдам, – заявила хозяйка землянки. Усевшись за стол на единственный стул-пень, она отрезала себе толстый ломоть хлеба и вывалила на него всю банку игры сразу. Потом будто из воздуха рядом с моими продуктами появилась бутыль с мутным содержимым – запахло спиртом. Не то горячительное я имела в виду, когда говорила про горячую ванну. Алкоголь после обморожения, вообще, штука скверная вопреки общественному мнению насчет «сугрева». Однако, видя решительный вид старушенции, я махнула на нее рукой. Она, похоже, тут давно себя своим самогоном гробит. Ее дело.
Мне присесть никто не предлагал, и подумав, что вежливые ритуалы – не про эту ситуацию и не про этот дом, я принялась раскладывать заледеневший костюм у очага.
– Как просушится, уйду, – заявила я, чтобы внести ясность.
– Ага, – равнодушно пожала плечами старуха, занятая самогоном, икрой и хлебом. И хотя ей следовало хотя бы поблагодарить меня за спасение, я на нее не обижалась. У старых свои причуды, а жизнь у нее, очевидно, тяжелая. Мне же ее благодарность и вовсе была не нужна.
– Глаза не видят, – вдруг сказала бабка, будто мне нужно было ее объяснение, почему она упала в полынью. – Особенно левый.
– Я тебя в город взять с собой не могу, мне быстро дойти надо, – покачала я головой. – Но, если у тебя в Лесогорске есть кто, найду и передам, что хочешь. Можно еще в социалку попробовать, в органы опеки, или как там сейчас они называются. Тебе, вообще, это нужно?
Раздавшееся кряхтение оказалось не кашлем, как я сначала подумала, а смехом. Единственный свет в землянке исходил от очага, и лицо старухи скрывалось в полумраке, оттого я не сразу поняла, давится ли она хлебом или смеется.
– Да и тебе-то в городе ничего не надо, – наконец, выдавила из себя старая, отсмеявшись. – Скрыться там не сможешь. Сердцеед везде отыщет и обратно приволочет, зря ты с ним связалась. Умрешь молодой.
– Сердцеед? – я резко повернулась, потому что вдруг поняла, о ком речь. Старуха не дала ни одного намека, но я точно знала, что она говорит о Кондоре. О Касьяне. О хозяине дома, у которого могло быть с десяток имен.
– Твой демон, которому ты так глупо показала свое сердце, – старуха дожевала кусок хлеба, опрокинула в себя стопарь и ткнула в меня пальцем. – Поэтому ты умрешь раньше меня. Суп будешь? Водичку не предлагаю, знаю, что не пьешь.
Интересно, с чего это она взяла? На лице ведь у меня не написано.
– Нет, – я мотнула головой и вернулась к более интересной теме. – Что ты несешь? Какой демон?
– Не какой, а откуда, – поправила меня бабка. – Есть много легенд, откуда взялся Сердцеед. Больше всего сказаний о нем сложили северные люди. Вот послушай одну. Жил один Светлый мальчик, звали его Торум. После создания земли он высморкался, от этого возник червь-змея, превратившийся в мужчину. Мужчина встретил женщину. Они спросили друг друга, из чего каждый возник: он – из соплей Светлого мальчика, а она – из черной земли. Женщина легла и стала тянуть к себе мужчину. Оказалось, что у него гениталии под мышкой. Тогда она оторвала их и поставила на место, после чего мужчина и женщина вступили в брак и родили много детей-демонов. Один из них – Сердцеед.
Я молча смотрела на старуху, она же истолковала мое молчание явно не верно, так как охотно продолжила:
– Вот еще одна история. Однажды богиня земли Маменди укусила свой палец – из него пошла кровь. Как только капля крови упала на землю, появилось три человека: мужчина и две женщины. У женщин стали рождаться дети, и таким образом пошли все люди, которые живут на земле. Но один из ее сыновей родился демоном.
– Сердцеедом, – мрачно закончила я старухин рассказ.
– Начинаешь понимать, – довольно кивнула та.
Я тяжело вздохнула и облокотилась о нагретые камни очага. Один раз дурой я сегодня уже побывала, чуть не стала ею снова. Понятно же, что у бабки с головой проблемы, да она еще и напилась к тому же. Везет мне на сумасшедших. Сама тоже хороша. Если бы про Касьяна постоянно не думала, то на бабкину удочку и не попалась бы. Уж очень прозвище Сердцеед Касьяну подходило. Но и только.
– Не ходи в город, девочка, – продолжала свое старуха. – Сдохнешь там.
«Девочку» я ей простила, но попытки и дальше лезть в мою голову пресекла.
– Ладно, старая, я свои проблемы как-нибудь сама решу, – сказала я ей своим особым, «предупреждающим» тоном. Не то чтобы я серьезно угрожала ей силой – на такую дряхлую каргу у меня рука не поднимется, но бабка оказалась понятливой и насуплено замолчала, занявшись изюмом из моего пакета.
Имен друг друга мы не спрашивали. Да оно было и не нужно. Я прикрыла глаза и, хотя дремать не собиралась, все-таки заснула, потому что очнулась от резкого толчка в плечо. За крошечным окном, наполовину заваленным огромным сугробом, совсем стемнело. Надо мной стояла старуха и тыкала в меня какой-то палкой.
– Проснись, эй, – кряхтела она.
Я хмуро оттолкнула палку, с трудом подавив желание ее сломать, и покосилась на свою куртку – не высохла ли? Ткань еще была влажной, и я разочарованно откинулась назад.
– Чего тебе? – недовольно спросила я. – У меня одежда еще не высохла. Ты сама бы аспирин какой съела, что ли. У тебя лекарства, вообще, есть? Я уйду, а ты тут от пневмонии сдохнешь. Еще не известно, кто кого переживет.
– Да я тебя, конечно, – засмеялась старуха, потом вдруг посерьезнела.
– Там чужаки в лесу ходят. Час назад в одну сторону прошли, а сейчас обратно.
Глава 16
Сложно было придумать слова, которые заставили бы меня подскочить еще быстрее. Оказавшись на ногах, я принялась натягивать полусырые куртку и штаны, но сейчас влага на ткани – последнее, что меня волновало. Стоит глубокая ночь. Значит, Касьян со своими девицами решили-таки отправиться на мои поиски. Бабку в наши разборки втягивать совсем не стоило. Ей и своих проблем хватало.
– Почему сразу не разбудила? – отругала я ее.
– Так тихо сидеть надо было, – пожала плечами старуха. – Я огонь потушила, в нишу заползла и ждала, когда мимо пройдут. Пять мужиков с автоматами – мало ли. Вдруг за мной?
Я уже не скрываясь, посмотрела на старуху, как на дуру.
Мужики с автоматами в этой лесной глуши могли появиться только по одной причине. И этой причиной была я.
– Продолжай в том же духе, – велела я, кивнув на потушенный очаг. – Никакого огня. Спасибо за приют и больше в реку не падай. Вряд ли я снова буду мимо проходить.
Проверив револьвер Касьяна, а также переложив нож, который я умыкнула с кухни, из рюкзака в карман куртки, я осторожно высунула нос из землянки. Вокруг стояла могильная тишина, даже лес от морозов не скрипел. Впрочем, еще с вечера наблюдалось потепление, возможно, ниже температура уже не опустится. А вот фонарик я у Касьяна на кухне не нашла, поэтому недовольно пялилась в темноту, стараясь привыкнуть зрением.
– Эй, старая, – окликнула я хозяйку, вдруг вспомнив терзающий меня вопрос. – Что тут за медведь в округе бродит? А волки есть?
– Да не боись, – раздался ее голос из темноты, и я снова поймала себя на мысли, что откуда-то эту бабку знаю. – Волков нет, а мишка ходит один, но, если к нему не лезть, не тронет. Зима в этом году теплая, вот он никак заснуть и не может. Точно не хочешь стопарик на дорожку?
– Ну тебя, – фыркнула я и, закрыв за собой плотно дверь, заскользила на лыжах мимо замороженных стволов. Тоже мне успокоила, бурчала я про себя. Медведь, который не может заснуть, это, вообще-то, проблема не меньше, чем мужики с автоматами. Как они меня выследили? Не могла же я аллигаторский жучок на себе притащить. Или могла? Я уже сто раз переодевалась. Разве что следящее устройство все-таки было, а потом осталось в первом доме, где Касьян где-то спрятал мою одежду. Вероятно, отследить дом номер шесть для опытных сыщиков было не так уж и сложно.