– Северина – не какая-то баба, – спустя паузу заметил Касьян. – Я ее забираю, и ты больше не смей даже смотреть в ее сторону. И мне надоело бегать от твоих наемных убийц, когда я болею.
– Вот именно! – поднял палец Матвей. – Когда ты болеешь! Ты болен, Касьян, ты не можешь управлять бизнесом после старухиной смерти. Это мне все должны были оставить, мне! Я хорошо помню слова нашей карги, когда выпускался из универа. Она пригласила меня на торт и заявила, что завещание составит только на меня. К чему был тот спектакль? А потом я узнаю, что все переписали на тебя, исключив даже олуха Матвея.
– Ты сам ответил на свой вопрос. Матвей был олухом, все время пропадавшим в путешествиях, а ты после универа связался с Маратом и другими наркобаронами. Поэтому Леокардия переписала бумаги на меня. Ты сам упустил свой шанс.
– Хорошо, но кто будет управлять делами, когда она сдохнет? – не унимался Егор-Матвей. – Рихард-немец? Или Денис-принеси-мне-кофе? Нужно только родной крови доверять! А твоя единственная кровь – это я. Но сначала нужно разобраться с этой чертовкой. Если не хочешь сажать ее в тюрьму, давай выбросим стерву здесь. Вон как высоко. Мы над каким-то сопками, дебри непроходимые, тело тут никто не найдет.
– Мое терпение на исходе, – все таким же спокойным тоном пояснил Касьян. – Я делаю над собой большое усилие, чтобы не вышвырнуть тебя. Как я уже сказал, Северина полетит со мной в дом номер десять. Впрочем, можешь на ее счет не волноваться. Я хочу оставить эту лесную фею себе. Мир ее больше не увидит.
– Да у тебя сотни этих лесных фей, – фыркнул Егор, но после угрозы брата немного присмирел. Я же сидела ни жива ни мертва. Что означало загадочная фраза Касьяна «оставлю себе»?
– Когда бабка уйдет, – продолжал тем временем Егор, – никто тебя прикрывать больше не станет. Все твои жертвы всплывут моментально. Я это лично проконтролирую. И почему бы тебе Адским Кондором на службе не остаться? Убивал бы сейчас неугодных наемниц, заодно бы и страсть свою больную утолил. Жалко, конечно, что тебя тогда не удалось прибить. Ты лишь еще большим психом стал. Кстати, что ты сделал с теми тремя подружками, которых тебе старуха отправила, чтобы ты не скучал? Мне, между прочим, циркачка нравилась. Я даже думал ее к себе в банду позвать.
– Ты и сам знаешь, что я с ними сделал, – задумчиво протянул Касьян, глядя в окно. Угрозы Егора его совсем не задевали. Я же напрягла память, вспоминая обстоятельства, при которых нашла тела девушек. Я тогда решила, что их убили бандиты из леса, но, если вслушаться в то, о чем болтали демоны напротив, получалась жуткая картина. А семейка Корнеевых оказалось-то полной дерьма и гнили… Вот же угораздило меня с ними связаться.
– Тебе, братец, между прочим, тоже некому доверять, – продолжил Касьян, окинув меня каким-то странным взглядом. Может, заметил, что я проснулась?
– Даю тебе шанс начать честную жизнь, Егорушка, или я тоже заберу тебя в дом номер десять. Мы уже недалеко. Я планировал оставить в нем только Северину, но, если ты сейчас не пообещаешь мне вести себя хорошо, станешь ее соседом по комнате. Выбирай – жизнь на чистом воздухе в лесу или роль сиделки у Леокардии.
Судя по тому, как побелело лицо Матвея, кое-что страшное про это место ему было известно.
– Роль сиделки, – едва слышно произнес Егор-Матвей.
– Не слышу, – Касьян притворно приложил ладонь к наушнику.
– Отвези меня к бабке, черт тебя побери.
Именно этот момент я и выбрала, чтобы побороться за свою свободу. Вертолет как раз пролетал над холмом, я же знала, что у меня только один шанс.
Прыжок был сложным, невероятным, но ни Касьян, ни Егор-Матвей не успели меня задержать, хотя, будто в замедленной съемке, я отчетливо разглядела их лица. Злое – у Егора, с выражением смешанного восхищения и удивления – у Касьяна.
Пилот не ожидал нападения сзади. Убивать его я не собиралась. К тому времени я уже и так нахлебалась крови, однако то, что я вытворила, прыгнув в кабину, шансов на выживание никому не добавило. Впрочем, в отличие от самолета у вертолета куда больше возможностей совершить посадку в неподготовленном месте. Прикинув на взгляд, что пятьдесят метров между вертолетом и сопкой, над которой мы пролетали, имеются, а этого расстояния было достаточно для более-менее благополучной посадки, я вырубила пилота локтем и потянула ручку управления на себя. Возможно, не так плавно, как следовало, чтобы погасить скорость полета, но за моей спиной уже чувствовалось дыхание Касьяна, поэтому плавное торможение в мои планы не входило.
Плохо помню, что было дальше. Касьян не успел меня схватить, улетев в хвост салона, когда вертолет резко дернулся вниз. Я вцепилась в кресло пилота и только успела скинуть наушники и надеть запасной шлем, висевший рядом.
Все произошло за секунды – посадка вышла жесткой. Меня выбросило из кабины еще над землей и я, пробив шлемом стекло, вылетела в объятия густой сосны, ветви которой смягчили падение. Потом я еще долго катилась куда-то по склону, цепляясь за корни и ветки, оставляющие на теле болезненные ушибы.
Так я снова очутилась в лесу, который, похоже, не хотел отпускать меня. Когда мир перестал вертеться, я открыла глаза, разглядела удивленную белку на какой-то коряге, а потом потеряла сознание.
Долго валяться в темноте не пришлось. Поднялся ветер и, стряхнув на меня охапку снега, вернул к жизни. Стоило мне увидеть темнеющее небо над головой, как я сразу вспомнила все, что предшествовало моему появлению под раскидистой сосной. Белка, кстати, никуда не делась. Все также пялилась на меня с коряги, значит, в отключке я провалялась недолго. Ну, или белке просто нечего было делать, и она просидела тут несколько часов. Солнце клонилась к горизонту, а я снова была одна в зимнем лесу, к тому же босая. Будь прокляты эти Корнеевы! Выберусь отсюда живой, и в лес больше ни ногой! И, вообще, перееду куда-нибудь на юг, где тепло и вместо снега – дождь.
Быстро осмотрев себя, я убедилась, что к прежним ссадинам добавилась лишь пара новых царапин, но ничего серьезного не нашла. Зашипев от холода, когда к ступням вернулась чувствительность, я заметалась между деревьями, но, к счастью, сразу обнаружила то, что искала. Кора со старой древесины отошла легко, даже нож, которого у меня не было, не понадобился. Обмотав босые ступни корой, я лишь ненамного защитила себя от обморожения. На мне были те же самые худи и джинсы из лесного домика номер шесть. А вот теплый лыжный костюм исчез, и шансы выжить в лесу на этот раз были невелики.
Но даже такой грешнице, как я, иногда везло чаще, чем я этого заслуживала. Сначала я увидела густой черный дым, поднимающийся из-за сопки. Заприметив измятый снег, я нашла место, где катилась, и принялась карабкаться наверх. Кора, привязанная к ступням, слетела уже метров через пять, я оторвала рукава от худи, обвязала ими ноги, и с дурным предчувствием обморожения преодолела оставшееся расстояние.
Вертолет разбился по моей вине, и с этим мне жизнь. Пилот точно был ни в чем не виноват. Чей-то отец, брат, сын – его смерть будет лежать на моей душе тяжким грузом, который я буду нести добровольно до последнего вздоха. Лопасти и механизмы разлетелись по всей сопке, кабина, если не считать вмятину на носу, сохранила целостность, но выгорела полностью. К тому времени, когда я подошла, огонь почти погас. Немногие язычки пламени еще лизали кое-какие детали вертолета, но в окружении снега им было суждено угаснуть в ближайшие минуты.
Егора-Матвея я нашла сразу. Его также выбросило из вертолета, но судьбе было угодно, чтобы он приземлился макушкой в сосну. И хотя по положению головы, я поняла, что он мертв, на всякий случай проверила пульс, который отсутствовал. Тело уже закоченело.
Я какое-то время постояла над ним, пытаясь пробудить в себе какие-нибудь чувства, но в голове гремели последние слова Егора: «сучка должна умереть». Потом, когда придет мое время, я обязательно отыщу его на том свете, чтобы спросить, любил ли он меня когда-нибудь. И если ответ меня не устроит, ему предстоит умереть второй раз.
Подумав, я решила, что хочу жить, поэтому, преодолев чувство брезгливости, сняла с Егора-Матвея носки, теплые ботинки и куртку. Стало гораздо лучше. Итак, оставался еще второй брат, и, если честно, одна мысль о нем вызывала озноб.
Я уже знала, что на месте аварии его нет. Даже если бы он остался в кабине, после пожара остались хотя бы кости – как, например, от пилота. Ни живого, ни мертвого Касьяна я не обнаружила ни в лесу на холме, ни даже на речке, которая опоясывала небольшую сопку, где разбился вертолет. Зато я нашла старый мост и грунтовую дорогу и, не веря глазам, долго смотрела на свежие следы шин на снегу.
То, что у Касьяна, где-то поблизости мог оказаться транспорт, было слишком невероятно. Скорее всего, он ушел пешком, а значит, лес стал в сто раз опаснее. Следы на дороге остались от четырехколесного проходного транспорта. Скорее всего, в этих местах регулярно пробавлялись браконьеры. Подсчитав, что машина могла проехать где-то тридцать минут назад, а столб черного дыма от горевшего вертолета поднимался в небо, как маленький вулкан, я предположила, что люди могли его увидеть и из любопытства повернуть назад.
Хотелось надеяться на лучшее, но опыт подсказывал, что спасать меня никто не станет. В таких таежных дебрях, как эти, водились звери и черные люди. А так как из двух вариантов – брести по дороге в неизвестном направлении или подождать, когда машина приедет сама, мне больше нравился второй вариант, я наломала валежника и устроилась в засаде недалеко от места крушения. Смеркалось, но я решила положиться на человеческое любопытство и жажду наживы. К тому же меня не покидало ощущение, что, как только я отправлюсь пешком по этой грунтовой дороге, то сразу привлеку внимание Касьяна. Теперь у меня не осталось иллюзий, кто из нас двоих выполнял роль жертвы, а кто – охотника.
И я до сих пор не могла объяснить себе, что испытывала к этому дьяволу во плоти. Хорошо, что я услышала те его слова про домик номер десять. Они помогли протрезветь и сделать правильный выбор. При виде Касьяна полагалось только одно – бежать.