– Это не Мария, – раздался спокойный голос, и в дверях показалась та, которую я меньше всего ожидала видеть.
Старушенция Леокардия могла дать фору любой даме своего возраста, да и называть ее старой как-то язык не поворачивался. Все лицо у нее было в подтяжках и следах пластических операций, но старых людей обычно выдают глаза. Однако у Леокардии сами глаза светились молодостью. Она вошла с улыбкой, которая не сходила с ее губ всю нашу встречу. Будто ее так скроили, и теперь Леокардия улыбалась постоянно. Я совсем не помнила, какой она была, когда я встречалась с Егором, хотя обычно память на лица у меня хорошая. Крупные рубины в серьгах, перстень с бриллиантом, умелый макияж, красивое шелковое платье фисташкового цвета – все в Леокардии дышало богатством и уверенностью.
– Оставь нас, дочка, – обратилась она с улыбкой к Ленке. Подскочив, та чмокнула моложавую старушенцию в надушенную щеку и, подмигнув мне, быстро выскочила из комнаты.
– Примерка! Церемония в полночь! – прошептала мне Ленка, смешно округлив глаза.
Теперь я почти не сомневалась, что в родовом гнезде Корнеевых творилась какая-то сектантская хтонь. Невольно подумалось, что Егор Корнеев со своей борьбой за бабкино наследство мог быть куда меньшим злом по сравнению со всеми остальными. По крайней мере, в его мотивах проскальзывало человеческое, понятное.
– Я тебя надолго не задержу, только поздороваться зашла, – заговорщицким тоном произнесла Леокардия, присаживаясь рядом со мной на кровать. Я к тому времени решила, что в ногах правды нет и тоже присела на краешек.
– Как хорошо, что ты возвращаешься в нашу семью, – продолжала щебетать Леокардия, я же осматривала комнату на возможность побега, не забывая поглядывать и на собеседницу. Кто этих сектантов знает? Похоже, у Корнеевых пышным цветом расцвел культ имени Касьяна.
– Плохо, что не получилось предупредить тебя заранее, но я надеюсь, что репетиция свадебной церемонии, которую объявили на сегодня, стала для тебя приятным сюрпризом. Как ты долетела? Тебя покормили? Я слышала, в Лесогорске очень холодно, не то, что в столице.
Я осторожно кивнула, пытаясь догадаться, к чему она клонит.
– Жаль, что так вышло с тюрьмой, но твоя жизнь уже изменилась, все беды в прошлом, – улыбалась Леокардия, слегка качая головой в такт своим словам. Будто рэп читала. – А цвет кожи у тебя прежний. Такой чистый, свежий. Неудивительно, что Касьян влюбился в тебя с первого взгляда. Ты словно бутон розы сорта Авалон. У меня в саду такие растут. У них изумительный белый цвет.
Я еще не решила, стоит ли обижаться на сравнение с бутоном розы сорт Авалон, когда Леокардия подняла руку к моему лицу и прикоснулась к щеке. Я не сразу поняла, что кожу царапает что-то жесткое в области перстня. Сначала в голову полезли мысли о том, что меня собираются убить. Перстень с отравленным шипом – классика. Потом я сообразила, что как-то слишком долго Леокардия возит своей старческой дланью по моей щеке и догадалась поднять в ответ руку, накрыв своей ладонью ее. Мне в пальцы тут же скользнул свернутый листок бумаги.
Убедившись, что я его держу, Леокардия со вздохом поднялась.
– Я так рада за вас с Касьяном, – все еще улыбаясь, произнесла она. Я же смотрела в ее глаза и видела, что в них плещется тревога, сравнимая разве что со страхом Грача.
– Пойду прилягу перед церемонией. Она пройдет в полночь. Касьян любит все такое готическое. Ты тоже отдохни, дочка.
Леокардия Корнеева удалилась, я же вцепилась в записку и в ее последние слова, пытаясь угадать, какой в них заложен смысл. Старушенция сделала особое ударение на слова «все такое готическое». Что они означали? От свалившихся на меня загадок шла кругом голова. А еще это белеющее в темноте платье, напоминающее мертвеца в саване. Пока я разбиралась с Ленкой, а потом говорила с Леокардией, стемнело, но лампу в комнате я не включила. Сидела в темноте, пытаясь успокоиться. Потом подошла к окну, поймала свет уличного фонаря и прочла записку.
Та была немногословной.
«Помоги. Это не мой внук. Убей демона – проси любую награду».
Не то чтобы я сразу поверила Леокардии, но теперь многое прояснялось. Она хотя бы подтвердила, что у нее дома творится что-то ненормальное. Если старуха Корнеева освободила меня из тюрьмы по этой причине, то хтонь с Касьяном случилась уже давно. Видимо, Леокардия ждала, что я сразу приеду в столицу мстить за Егора, но на моем пути встал Грач со своими амбициозными делишками. Если он и работал на старушенцию, то многое с ней не согласовывал.
И уж, естественно, ни в чьи планы не входила моя лесная встреча с Касьяном. Как бы легче мне жилось, если бы сначала мы успели поговорить с Леокардией. Но что было, то случилось. И вычеркнуть Касьяна из своей жизни я уже не могла. Злило одно – немногословность всех, кто был посвящен в его тайну. К Ленке и мертвой Медведки претензий не было – они были жертвами. Но бабка могла бы написать чуть больше вместо слова «демон», как и Грач вместо того, чтобы трястись от страха и требовать от меня убийства Касьяна, мог разъяснить все по-человечески.
Прочитав записку, я больше не противилась течению, в котором, как выяснилось, давно плыла вместе со всеми. Встала, позвала Марию с Ленкой и вела себя, как шелковая, во время примерки. Несмотря на все мое недовольство, выбора особого не было. Уже ясно, что не жить нам с Касьяном в милом домике с цветком на окне и котиком в корзинке. То, о чем просила меня Леокардия, кажется, было единственным моим умением, хотя мне и не хотелось этого делать.
Когда в половину двенадцатого ночи, я спустилась в крытый зимний сад-оранжерею Корнеевых, где должна была состояться церемония, то изо всех сил старалась ничему не удивляться. Правда, не удержалась и пожурила себя, что ничего не знаю про эти свадебные репетиции. Хоть Егор постоянно говорил о свадьбе, готовиться мы к ней начать не успели. Мои мысли больше занимал уход с работы и тем, кем я стану без нее, ну, а Егор, как выяснилось, и вовсе был занят замыслами мирового масштаба – он воевал за наследство. Жизнь подкинула идеальную иллюстрацию на тему «меньшего зла», и этим меньшим злом мог стать Егор.
Стеклянный потолок оранжереи был украшен золотистыми гирляндами-шариками, напоминающими звезды. Они контрастировали с индиговым ночным небом, притягивая взгляд. Белые лилии в композиции с еловыми ветками смотрелись странно, но такие букеты были расставлены повсюду. Я не сразу вспомнила о любви Касьяна к хвое. У всех свои причуды, а у него их, похоже, больше всех. Свечи в тяжелых золоченых канделябрах наполнили оранжерею мягким теплым светом. Другого освещения, кроме свечей и гирлянд под потолком, не было, но его хватало, чтобы разобрать – людей собралось слишком много. Даже мне, неискушенной в свадебных ритуалах, стало казаться, что на репетиции столько гостей присутствовать не может.
Меня сопровождал какой-то пожилой тип с остренькой бородкой. Он сразу признался, что актер и призван изображать моего отца, потому что так захотел жених. Я не возражала уже ничему. За нами семенила Ленка, которая придерживала мою фату. В руках я сжимала букетик гортензии, к счастью, цветы ничем не пахли, а то мне и так хотелось чихать от любого нового запаха. Платье – о нем я буду вспоминать еще долго, потому что носить его было сплошным мучением. Несмотря на то, что его подшили под мою фигуру, мне казалось, что или Мария перестаралась, или я резко потолстела. Дышать было совершенно невозможно. А может, меня просто лихорадило от того, что предстояло сделать.
Ступая по ковру к шатру, окруженному цветущими кустами клематиса и жимолости (даже не представляю, как этого можно добиться в декабре!), я старалась смотреть только себе под ноги и ни с кем не встречаться взглядами. Хотя меня и терзало любопытство: кто все эти люди? Друзья Корнеевых – олигархи и сильные мира сего? Или друзья Касьяна, который после записки Леокардии, казался едва ли не чужаком с другой планеты.
А вот охрану я изучила тщательно и увиденным осталась довольной. Возможно, какие-то телохранители прятались среди толпы, но открыто я разглядела лишь четырех человек. Почти все они держались рядом с Леокардией, которая сидела в первом ряду в красивом бордовом платье и в шляпе такого же цвета. Она мне тепло улыбнулась, а когда я подошла к алтарю, встала и крепко обняла. На миг мне показалось, что она хватается за меня, как утопающий за соломинку. Если на мне будут виснуть в том же духе, всех я не вытяну.
Под белым шатром меня ждал Касьян в белом же смокинге. Кажется, ему шли все цвета, потому что выглядел он изумительно. У меня даже сердце зашлось от нового ритма. Так, может, платье было невиновато в том, что мне трудно дышалось? Касьян что-то со мной сделал, и похоже, не только со мной. От него не хотелось отводить взгляд, губы мечтали о том, чтобы их накрыли поцелуем его губы, тело трепетало от воспоминаний сладкой неги и желало близости. Касьян прекрасен, он меня любит, а я – его женщина.
С трудом оторвав взгляд от его улыбающегося лица, я посмотрела на даму в костюме, которая стояла рядом с ним под шатром и торжественно улыбалась. Она держала в руках раскрытую книгу и подозрительно напоминала сотрудницу ЗАГСа. Сейчас полночь, напомнила я себе, и мы всего лишь на репетиции. Но оглянувшись на разодетых гостей, украшения, свечи, вышколенных официантов, которые разносили закуски и шампанское, я заподозрила неладное. Вдоль стен оранжереи, между цветущих клумб и вазонов с букетами, примостились столы, ломящиеся от яств. Обилие многоэтажных тортов и экзотических фруктов бросалось в глаза. Кажется, праздничную еду на репетицию не готовят…
Чьи-то наряженные дети бегали повсюду, гоняясь за воздушными шариками, на них шикали взрослые. Какие-то дамы вытирали платочками подозрительно блестящие глаза. Плакали они, очевидно, не обо мне. Касьян – фигура одиозная, демон-сердцеед со связями, разбивший множества сердец. Неужели мне было суждено стать одной из его жертв?
Заиграла тихая музыка, и я уставилась на настоящих музыкантов, которые прятались за цветущими кустарниками. Там расположился целый оркестр. Дама с книгой уже что-то говорила, но в моей голове места для ее слов не хватало – там разворачивалась настоящая борьба. Разум и сердце сражались за мое тело, которое прильнуло к Касьяну, как только я к нему поднялась. Его теплые руки обвили мою талию, дыхание, пахнущее хвоей и свежестью, ощущалось на м