Я повернулась к Ленке, но той и след простыл. Если я и испортила ей карьеру, то так даже лучше. На месте соплячки я бы сейчас покупала билет в другой город. А там, может, и удача ей подвернется. На земле валялся мой шарф, втоптанный в грязь. Я подобрала его, потом сумку, уже изрядно запорошенную снегом, погрозила пальцем Дылде, который, спрятавшись от меня за мусорным баком, тихонько подвывал буре, и нащупала в кармане посадочный талон – порванный. Если судьба и хотела дать знак, то яснее намекнуть было сложно.
На входе в здание аэропорта я сказала контролеру у рамки металлоискателя, что видела парней, дерущихся у мусорных баков на заднем дворе столовой. На всякий случай добавила, что сама искала там сбежавшую из переноски кошку знакомых. Женщина в форме выслушала меня довольно равнодушно, но в рацию что-то пробубнила. Оно и понятно. Кому охота разнимать идиотов в метель.
В туалете я сняла варежки и осмотрела сбитые костяшки правой руки – в энтузиазме перестаралась с мордой Лысого. На белый фаянс потекли розовые струйки. Хорошенько отмыв пальцы, я взглянула на себя в зеркало и вдруг четко осознала, что взглянуть на могилу Егора одним глазком у меня не получится. Эмоции зашкаливали. Я ведь устрою побоище – хотя бы в той же семье Корнеевых, которые наверняка знали про настоящих убийц Егора. На воле дышалось слишком хорошо, обратно в тюрьму я не пойду.
Нужно успокоиться и отсидеться – пусть и в скуке, но план Грача был хорош всем. Я, конечно, немного испортила себе отпуск с этими двумя наркоторговцами, но валил снег, и на мне была шапка – запомнить будет сложно, учитывая, что мы находились в аэропорту, где собирались люди со всей страны. Меня разглядела Ленка, но я надеялась, что у девчонки хватит мозгов спрятаться и молчать. Проблемы с начальством у нее и до меня появились. Я решила, что поищу квартиру ее деда в Лесогорске. Бабкино радио редко когда подводило. А еще завтра надо будет вернуться в столовую и посмотреть нет ли возле мусорки камер. Шансов мало, но проверять такие вещи стоило. Светиться на заднем дворе сейчас было рискованно. Наткнусь либо на полицию, либо на друзей побитых амбалов.
Обдумав все это и взглянув в зеркало себе в глаза, я поклялась больше не ввязываться ни в какие сомнительные истории, вести себя тихо, ни с кем не драться и с подозрительными девочками (а тем более, с мальчиками) не знакомиться.
В Лесогорск я вернулась к полуночи, с трудом протолкнувшись в последний автобус. На всякий случай сразу в квартиру не пошла, а походила вокруг дома, внимательно изучая окрестности, крышу и окна. Сигнальные маяки тронуты не были, квартира пустовала. Не включая свет, я приняла душ и легла, не распаковывая чемодан. Снова поползли мысли про огнестрел, но усилием воли я отсекла их, как притягивающие неприятности. Положив под подушку японский нож, я немного успокоилась и даже почти заснула. По крайней мере успела увидеть улыбающееся лицо Егора, прежде чем меня разбудил рев музыки с первого этажа.
Какое-то время я лежала, пялясь в темноту и думая о вызовах судьбы. Я даже собственницей квартиры-то не была, так, проездом здесь оказалась. Общественным порядком должны заниматься соответствующие органы, участковый, к примеру. Поговорив так с собой еще минут десять и понимая, что кровь, разгоряченная дракой в аэропорту, на самом деле ни черта не успокоилась, я села и потянулась к одежде, уговаривая себя, что мне ведь плевать на шум, как и всем жителям дома, которые вели себя тихо-тихо. Никто даже в стенку не постучал. Получалось, что, как всегда, одной только мне и надо.
Прошла на кухню и поставила чайник. В ноябре рассвет поздний, но горизонт уже брезжил бордово-малиновыми всполохами. День обещал быть ветреным и морозным. Я приоткрыла окно, чтобы впустить холодный бодрящий воздух и прогнать остатки сна. Вместе со свежестью и басами в комнату влетел женский вопль и крики о помощи. Телефона у меня не было, и чтобы позвонить в полицию пришлось бы тревожить соседку, которая наверняка тоже не спала, но вмешиваться боялась. Интересно, чем их всех эта «тихая пара» запугала?
Общаться с полицией мне не хотелось, поэтому я решила голову не ломать и выбрала легкий путь. На сложных дорогах, которые попадались мне чаще всего, я и так уже вдоволь шишек насобирала.
Натянула на голову балаклаву – лыжную маску, которая закрывала голову, лоб и лицо, но имела прорези для глаз и рта, я нацепила поверх солнцезащитные очки, вывернула куртку наизнанку и снова пообещала себе, что я только поговорю. А потом схожу к врачу в местную поликлинику и пожалуюсь на плохие нервы. Пусть мне пропишут успокоительные.
Уже на лестничной площадке подумала, вернулась и взяла топор. Грохот по всему дому стоял такой, что я не волновалась, что кто-то услышит, как я спускаюсь. На всякий случай на каждой площадке выключила свет, чтобы старушки не подглядывали. Думала проникнуть, как в прошлый раз через окно, но потом мне стало лениво и, достав отмычку, которую я смастерила за долгую неделю безделья, я вскрыла замок и отодвинула дверью гору пустых бутылок, блокирующих вход. А что? Неплохая система защиты, правда, обитателям сей норы она не помогла. Из-за рева колонок они бы и взрыва не услышали.
Похоже, все то время, пока я ожидала рейса в аэропорту, «тихая пара» потратила на пьянство. Что бы там в жизни у них ни происходило, но, кажется, претензии эти люди испытывали ко всему миру. Сил на секс у них уже не имелось, зато на драку остались. Мужик в трениках нависал над женщиной в халате, скрючившейся у батареи, и периодически пинал свою собутыльницу ногами. Иногда у нее появлялся голос, и тогда она начинала кричать в открытое окно и звать на помощь. У меня даже чувство дежавю появилось – до того ситуация напоминала ту, что произошла на заднем дворе столовой. Только Ленка терпела молча, уверенная, что помощи в этой жизни ждать не от кого.
Кто из них был больше пьян, я разбираться не стала. На такую бытовуху у меня всегда появлялся рвотный рефлекс и хотелось прибить обоих. Его – за агрессию, ее – за тупость. Чтобы оставаться с таким чмом, как тип, на лысый затылок которого я сейчас смотрела, нужно было взрастить в себе особый идиотизм, который лечению не поддавался.
Размахнувшись, я всадила топор в надрывающуюся колонку и несколько минут, пока бухарики соображали, что случилось, наслаждалась тишиной. Наконец, меня заметили, поднялся крик. Женщина вопила: «дьявол, дьявол!», и мне даже стало немного обидно за чужие лавры. Потом на меня попер мужик, схватив со стола бутылку, и я повторила трюк с выбитыми зубами. Чтобы впредь лапы свои распускать не повадно было. Схватив его за майку, я слегка стукнула дебошира об стенку и припечатала его руку к столешнице. Между делом, швырнула хлебницу в даму, которая бросилась защищать своего пьяного ухажера. Тяжелая плетенка, угодившая ей в грудь, на какое-то время девицу задержала, я же, занеся топор над пальцами мужика, отчетливо прошипела ему на ухо:
– Впредь тебе запрещается слушать радио, музыку или смотреть телевизор в этой квартире. Включишь что-нибудь – хотя бы тихонечко, и на следующую ночь я отрублю тебе пальцы. Позовешь друзей – и лишишься руки. Понял?
– Да пошла ты, шука! – прошепелявил он и попытался вырваться, тут же получив по яйцам. Лень мне было что-нибудь сложное придумывать.
Я провела небольшой закрепляющий урок и опустила лезвие топора рядом с его большим пальцем. Потом посмотрела на даму:
– Тебя это тоже касается. Не слышу.
– Понял я, – завыл мужик, плюясь кровью из разбитого рта.
Долго я с ними возиться не стала. Шикнув еще раз на женщину, которая тут же передумала проявлять героизм, я покинула неприятную квартиру через окно. Не то чтобы мне нравилось бить и калечить людей, но по-другому общаться с некоторыми представителями человечества не получалось, а терпение давно иссякло. Я все-таки была не молоденькой девочкой.
Добежав до парка, я спрятала топор и балаклаву в дупле тополя, который приметила давно, решив забрать ценные вещи ближе к обеду. Наркокурьерам дупло не нравилось своей очевидностью, а дети с утра учились и тоже не могли посягнуть на мои личные вещи. Повязав куртку вокруг талии, я распустила волосы и легонько затрусила по дорожке, чувствуя, как утренний мороз покусывает уши и щеки. Облегчения от того, что во дворе наступила тишина, я не испытывала. Ощущения были прежними – будто в грязь окунули. А еще проснулась давно задавленная тоска, которую я силой не пускала в душу, но она все время старалась просочиться обратно. При взгляде на такие пары вера в любовь испарялась, как вода на раскаленном камне. Мы с Егором были разными, но у нас все могло получиться. Я была однолюбкой, второго шанса в этой жизни у меня не будет.
Сделав круг и никого во дворе не встретив, я прокралась под окна неблагополучной квартиры и какое-то время слушала ругань внутри.
– Говорю тебе, это нарики хотят у тебя дом отжать, – выговаривала женщина, перемещаясь по комнате из угла в угол. – Не надо было с Маратом спорить. Ну и что, если бы его коробки с дурью тут пару недель постояли. Нельзя было ему отказывать. У тебя вон, вся квартира и так хламом завалена.
Голос мужчины раздавался глухо. Кажется, это он теперь валялся под батареей.
– Ушпокойща и принеши мне выпить, щертова шука.
– Сам себе принесешь, – огрызнулась женщина, которая, похоже, протрезвела быстрее собутыльника. – С меня хватит. И с Маратом я общих дел иметь не собираюсь.
Умная девочка, не то, что Ленка. Одно плохо. Почему люди сразу думают о каких-то глобальных причинах, помещая себя едва ли не в центр вселенной? Всего лишь нужно было выключить музыку… Непонятно, где в моих словах они услышали намек на делишки Марата, с которым мне, похоже, все равно придется познакомиться.
Она просто обязана была хлопнуть дверью – что и случилось. Как говорила Жало, старые методы – самые лучшие.
Уставшая и совсем не довольная, я вернулась в квартиру – как раз вовремя. Ноутбук проявил инициативу, самостоятельно подключившись к интернету и превратившись в телефон. Корпус звенел и вибрировал. Первым желанием, конечно, было выбросить его в окно, а потом уже объясняться, что с дуру приняла его за взрывчатку. Но я и так м