илики этого имения заявят в подписанных ими документах без обмана, что дадут полностью доли, причитающиеся колонам, пусть они обеспечат ту долю урожая, которую они должны предоставить (колонам), колоны должны представить свои доли кондукторам или виликам этого имения» — «Et si conduct[or]es vilicive eius f(undi) in assem p[artes c]ol(on)icas daturas renuntiaverint, tabell[is obsignatis s(ine)] f(raude) s(ua) caveant, eius fructus partes qu[as prestar]e debent, conductores (condiictoribus?) vilicisve eius [f(undi) col]oni colonicas partes praestare debeant». Сомань, для того чтобы объяснить присутствие здесь слова coloni, противоречащее его толкованию, выделяет конец этой фразы в самостоятельное предложение и приставляет к нему спереди словечко quas. Это позволяет ему объявить получившееся сочетание заголовком следующего раздела: Quas coloni colonicas partes praestare debeant. Разумеется, подобное насилие над текстом надписи не может усилить аргументацию комментатора.
Сомань утверждает, что права, которыми обладали держатели земли по lex Manciana, соответствовали правам римских провинциальных посессоров, т. е. частному владению на провинциальном ager publicus populi Romani. Право собственника земли — dominium — является всего-навсего результатом перенесения права собственности римского народа на ager publicus на физическое лицо — императора (если речь идет об императорском имении) или на частного землевладельца (dominus fundi). Однако попытка использовать для доказательства столь широких владельческих прав африканских земледельцев, трудившихся в крупных имениях, данные lex Manciana явно не удается. Даже право usus proprius на землю, которое, несомненно, было гораздо более узким, чем римское possessio, и лишь гарантировало в какой-то степени прочность {121} пользования земельным участком, распространялось, как явствует из текста закона, не на всех колонов, а лишь на тех из них, кто освоил необработанную землю внутри имения.
Сомань полагает, что владельческие права, якобы предоставляемые по lex Manciana, впоследствии были расширены законом Адриана о необработанных землях (lex Hadriana de rudibus agris). Действительно в одной надписи, цитирующей lex Hadriana (надпись из Айн-Васселя, CIL, VIII, 26416), мы встречаем указание, что в соответствии с этим законом лицо, освоившее необработанную землю, получает jus possidendi ас fruendi heredique suo relinquendi. Однако, во-первых, lex Hadriana относился только к императорским землям [303] и, следовательно, никак не мог влиять на положение колонов частных имений. Во-вторых, как обратил внимание еще Хейтленд [304], в надписи из Айн-Васселя не встречается термин «колоны». Лица, занявшие необработанную землю, в соответствии с lex Hadriana в течение пяти лет выплачивают повинности арендатору имения — кондуктору, а по истечении этого срока — непосредственно фиску. Сами эти земли фигурируют в надписи как не используемые кондукторами (nec a conductoribus exercentur; в сходной надписи из Айн-эль-Джемала — loca neglecta а conductoribus — CIL, VIII, 25943). Таким образом, речь идет о категории землевладельцев, еще не входящих в состав подчиненного кондукторам трудового населения сальтусов и отличающихся в этом смысле от императорских колонов [305]. Они берут на себя освоение необрабатываемых фискальных земель и являются в конечном счете обязанными лицами лишь по отношению к фиску. Эта категория соответствует эмфитевтам Поздней империи. Позднее такие земледельцы могли превращаться в императорских колонов, как предполагают Шультен и Хейтленд [306], или становиться самостоятельными крупными арендаторами императорской земли. Оба эти варианта, {122} очевидно, были возможны, и какой из них осуществлялся в каждом конкретном случае, зависело от ряда местных условий. Ясно лишь, что статус владельца на основе jus possidendi, fruendi heredique suo relinquendi не был, по смыслу закона Адриана, статусом колона, и если его обладатель и превращался со временем в колона, то он попадал в новые условия, определявшиеся зависимостью от крупного арендатора, в которых сохранение этого статуса de facto вряд ли было возможно [307].
Каковы же действительное место и значение lex Manciana в истории африканского колоната? В настоящей работе не представляется возможным входить в обсуждение многочисленных вопросов, связанных с интерпретацией отдельных положений этого закона, вызвавших оживленную дискуссию в научной литературе. Мы укажем лишь на те аспекты lex Manciana, которые представляются нам наиболее существенными для понимания особенностей африканского колоната, сохранивших свое значение и в период Поздней империи.
При определении характера lex Manciana наибольшие споры возбудил вопрос о его правовых источниках. Одни исследователи (Шультен, Каркопино, Ростовцев и др.) видели в нем акт публичного права, изданный государственной властью, другие (Тутен) — lex locationis, договор об использовании имения, переданного из императорского домена частному лицу и составленный императорскими прокураторами, наконец, третьи (Фрэнк, Хейвуд, В. С. Сергеев) — lex contractus, изданный частным владельцем и действующий в определенном имении. Для решения этого вопроса, на наш взгляд, представляет первостепенную важность тот факт, что в одном случае lex Manciana именуется в надписи (I, 24) cosuetudo Manciana — «Манциев обычай». Как справедливо отмечал Тутен, consuetudo никак не может быть отождествлен с актом, изданным государственной властью [308]. С точки зрения римского права, consuetudo, {123} в отличие от lex, устанавливаемого путем специального решения законодательного органа, основан на «молчаливом всеобщем согласии» (tacito consensu omnium) [309]. Вместе с тем та же статья Дигест признает за старинным, укоренившимся обычаем силу закона (inveterata consueiudo pro lege non immerito custoditur et hoc est jus quod dicitur moribus constitutum). Отсюда понятно, что если даже, с точки зрения теории права, consuetudo отличался от lex лишь своим происхождением, но не юридической силой, то на практике грань между этими двумя понятиями легко стиралась. Одной из причин замены первого из этих терминов вторым могла быть запись consuetudo, как это имело место в нашем случае: consuetudo обычно понимался как неписаный обычай (quae sine ullo scripto populus probavit) [310]. Но зато гораздо труднее предположить, что государственный закон, изданный определенным магистратом или императором, мог квалифицироваться как явление обычного права и именоваться consuetudo. Таким образом, термин consuetudo проливает определенный свет на происхождение lex Manciana, во всяком случае он свидетельствует, что этот «закон» не был государственно-правовым актом [311]. В то же время данный термин не содержит какого-либо подтверждения мнения об издании lex Manciana императорскими прокураторами: остается неясным, почему такого рода акт именуется consuetudo [312]. Что же касается гипотезы о, так сказать, местном, индивидуальном характере lex Manciana (закон или обычай одного имения), то она, как отмечалось выше, опровергается находкой «Табличек Альбертини». Таким образом, ни одна из указанных точек зрения не может быть признана вполне соответствующей имеющимся у нас данным. {124}
Если исходить из содержания lex или consuetudo Manciana, насколько оно нам известно по надписи из Хенхир-Меттиха, то следует признать, что этот закон охватывал главным образом сферу взаимоотношений колонов с собственником или арендатором имения: в нем речь идет об обязанностях различных категорий колонов, об условиях использования ими различных видов земли и возделывания определенных культур, о способах выплаты повинностей и т. п. Предположение некоторых исследователей, что lex Manciana регулировал также отношения между государством и владельцами имений [313], ни на чем не основано: выражение ad exemplum надписи совсем не предполагает, что воспроизводилась лишь часть закона. Таким образом, мы имеем дело с consuetudo, т. е. с неким обычным, традиционным установлением, определявшим права и обязанности трудового населения крупного имения. Существование подобного установления было связано с определенными особенностями аграрной истории Северной Африки.
Как отмечалось выше, социально-экономическое развитие Северной Африки в конце республики и начале империи привело к образованию крупных частных и императорских имений. Жители туземных сел, расположенных на территориях этих имений, оказались в экономической зависимости от новых собственников земли. Естественным результатом возникновения подобных отношений было появление определенных норм, регулировавших эксплуатацию земледельцев. При выработке этих норм невозможно было руководствоваться примером италийской мелкой аренды, предусматривавшей заключение арендных договоров с колонами. Уровень экономического развития внутренних районов Северной Африки в начале римского периода, конечно, исключал сколько-нибудь регулярную связь сельского населения с рынком и, следовательно, делал невозможной денежную аренду типа locatio-conductio. Кроме того, африканские колоны не были римскими гражданами, и римским землевладельцам не могло и в голову прийти заключать с ними какие-либо правовые акты. Да в этом и не было никакой необходимости: речь шла о завоеванном {125} населении, с которого частные землевладельцы и государство стремились получать доход в наиболее удобных для них формах. Установление фиксированного поземельного или подушного обложения колонов было бы связано с проведением различных подсчетов, весьма затруднительных в условиях крупных имений с многочисленным зависимым населением. Самой простой и удобной формой в этих условиях было установление оброка натурой из доли урожая.