[432]. Вскоре после этого донатисты оказали в Нумидии открытое сопротивление императорским эмиссарам.
Католическая церковь в тот же период занимала все более сервилистские позиции по отношению к римскому государству. Карфагенский епископ Грат на соборе 348 г. воздал хвалу богу за разгром донатистов Константом и назвал Павла и Макария «слугами святого дела» [433]. В сочинении Оптата союз церкви с империей получал уже некое теоретическое основание: подчеркивалось, что не государство пребывает в церкви, а церковь в государстве, и эта мысль аргументировалась толкованием одного места из священного писания (Cant., IV, 8), где речь якобы идет о Римской империи [434]. Ведя борьбу с ортодоксальной {173} церковью, донатисты, естественно, стремились выдвинуть на первый план свое отличие от нее как «церкви гонимых» от «церкви преследователей», что не могло не способствовать все большему развитию антиимперских тенденций в донатизме.
Подводя итог изложению истории раннего донатизма, мы можем заключить, что к середине IV в. донатистское движение в значительной мере выражало настроения эксплуатируемых классов африканского общества, их протест против власти Римской империи и оправдывавшей эту власть ортодоксальной церкви. Однако у высшего клира донатистской церкви отсутствовали признаки каких-либо выступлений, выражавших — хотя бы в опосредствованной религиозной форме — социальные чаяния народных масс. Этот клир лишь использовал антиримские настроения рядовых верующих в интересах своей борьбы с ортодоксальной церковью. Противоречие между этими двумя направлениями в донатизме проявилось особенно ярко в период подъема социального движения эксплуатируемого сельского плебса.
2. Агонистики и восстания сельского населения
Рассказывая о событиях 347 г. в Нумидии, связанных с миссией Павла и Макария, Оптат обвиняет епископа города Багаи в том, что, готовясь оказать сопротивление императорским уполномоченным, он разослал глашатаев по окрестным местам (loca) и рынкам (nundinae), созывая циркумцеллионов, которых он именовал агонистиками (circumcelliones agonisticos nuncupans). Несколько ниже Оптат отмечает, что к циркумцеллионам принадлежали те люди, которые «из стремления к ложному мученичеству вызывали себе на свою погибель палачей, а также те, которые бросали свои жалкие души с вершин высоких гор» [435]. Это — первое по времени упоминание в африканской литературе об агонистиках-циркумцеллионах.
Значительное количество данных о циркумцеллионах содержится в произведениях Августина. Он характеризует их как род людей, не занимающихся каким-либо полезным делом, свободных от полевых работ (ab agris vacans) и бродящих ради своего пропитания вокруг крестьянских {174} клетей (cellas circumiens rusticanas) [436], откуда они и получили имя циркумцеллионов. Из этой характеристики вытекает, что циркумцеллионы существовали за счет добровольных подаяний сельского населения [437]. В другом месте Августин замечает, что циркумцеллионы отказываются обрабатывать землю [438]. Среди них были и женщины, причем, как можно судить по некоторым характеристикам Августина, для агонистиков был обязателен обет безбрачия [439]. Об аскетизме агонистиков свидетельствует также сообщение современника и биографа Августина Поссидия о том, что они действовали «как бы под видом воздержанных» (velut sub professione continentium) [440]. Августин передает, что боевым кличем агонистиков был возглас deo laudes и что, предаваясь «своим беззакониям», они распевали гимны [441].
По толкованию Августином 132-го псалма мы можем судить о том значении, какое имело слово «агонистики» в христианской терминологии того времени. Указывая, что донатисты называют циркумцеллионов агонистиками [442], Августин замечает, что и правоверные католики признают это имя почетным, и связывает его со словом agon — «состязание». В африканской христианской литературе III в. это слово служило термином для обозначения борьбы христианина с силами зла [443]. Сходно понимает его и Августин. «Те, которые состязаются с дьяволом,— говорит он далее,— и одерживают верх над ним, называются воинами Христа, агонистиками». Из этого замечания Августина с несомненностью вытекает, что имя, которым называли себя агонистики, должно было выразить религиозный {175} характер их деятельности как непримиримых и воинствующих защитников «истинной веры». В том же толковании к 132-му псалму Августин говорит, что, когда католики насмехаются над еретиками (донатистами) из-за циркумцеллионов, те насмехаются над ними из-за монахов. Августин пытается доказать невозможность такого сопоставления: «сравнивают пьяных с трезвыми, неистовых с осмотрительными, бешеных с безобидными, блуждающих с собранными в одном месте» [444].
Полемика Августина с донатистами по вопросу о монахах свидетельствует, что роль циркумцеллионов-агонистиков в донатистском лагере представлялась современникам в какой-то мере схожей с тем положением, которое занимали в католическом лагере монахи. Моментом, объединявшим обе эти группы, могло быть, очевидно, только то, что и те и другие рассматривались прежде всего как люди, посвятившие себя определенным религиозным целям и обладавшие своей организацией, обособлявшей их от светского населения. Сравнение циркумцеллионов с монахами, таким образом, явно подтверждает религиозный характер движения агонистиков [445].
Церковные авторы второй половины V в. единогласно характеризуют циркумцеллионов как религиозных фанатиков, отличающихся экзальтированным стремлением к добровольному мученичеству, доходящему до массовых самоубийств. Филастрий из Бриксии называет их circuitores («ходящие вокруг») и, отмечая, что эта ересь распростра-{176}нена в Африке, сообщает, что ее приверженцы, стремясь испытать мученичество, принуждают встречных убивать себя и бросаются в пропасти [446]. Эта характеристика почти дословно совпадает с тем, что рассказывает о циркумцеллионах Оптат. Донатистский автор Тиконий пишет, что циркумцеллионы, в отличие от прочих братьев (т. е. остальных христиан-донатистов), не живут мирно, но кончают жизнь самоубийством как бы из любви к мученикам. Для спасения своей души они созерцают погребения святых [447].
Религиозный фанатизм агонистиков сказывался также в их нетерпимом отношении к язычеству. Августин осуждает обычай циркумцеллионов разбивать статуи языческих богов, хотя они не имеют на это законной власти, и торопиться умереть без причины [448]. Подобного рода действия, которые влекли за собой преследования со стороны язычников, были для агонистиков одним из способов принять мученичество за веру [449].
О религиозном характере движения агонистиков свидетельствуют также данные Августина об их вооружении. В первоначальный период их деятельности для них была характерна мотивируемая религиозными соображениями регламентация вооружения (только деревянное оружие). Дубинки, которыми агонистики были вооружены в то время, они называли термином библейского происхождения Israheles. Впоследствии, по словам Августина, они научились потрясать мечами и размахивать пращами, вооружились также копьями и топорами [450]. {177}
Если отбросить различные отрицательные эпитеты, которыми наделяют циркумцеллионов враждебные им церковные авторы, то в качестве наиболее характерного признака этой группы противников католической церкви выступает ее специфическая религиозная направленность. Уход от мирских дел и обязанностей, и прежде всего от работы в имении или на своем земельном участке, провозглашение адептов своего учения святыми, непримиримость к врагам «истинной веры», проповедь аскетизма и мученичества — таковы характерные черты идеологии агонистиков.
Как известно, проповедь аскетического образа жизни составляет характерную черту многих социальных движений угнетенных классов, особенно тех из них, которые носили религиозную окраску. Эта проповедь ярко выступает в антифеодальных ересях средневековья. Чрезвычайно глубокий анализ смысла средневекового аскетизма мы находим в работе Ф. Энгельса «Крестьянская война в Германии»: «Эта аскетическая строгость нравов, это требование отказа от всех удовольствий и радостей жизни, с одной стороны, означает выдвижение против господствующих классов принципа спартанского равенства, а с другой — является необходимой переходной ступенью, без которой низший слой общества никогда не может прийти в движение. Для того, чтобы развить свою революционную энергию, чтобы самому осознать свое враждебное положение по отношению ко всем остальным общественным элементам, чтобы объединиться как класс, низший слой должен начать с отказа от всего того, что еще может примирить его с существующим общественным строем, отречься от тех немногих наслаждений, которые минутами еще делают сносным его угнетенное существование и которых не может лишить его даже самый суровый гнет» [451].
Эта характеристика, несомненно, в полной мере применима и к изучаемой нами эпохе. Распространенность христианства среди широких масс трудящихся Северной Африки особенно способствовала развитию аскетических идей. Как мы видели на примере ранней истории донатизма, {178} верность раннехристианским идеалам в условиях Римской Африки IV в. была естественной формой протеста против господствующего строя. На этой идейной почве аскетизм и добровольное мученичество должны были пустить особенно глубокие корни, а «обмирщение» официальной церкви и ее союз с «преследователями» еще более повышали социальное значение аскетических и мученических устремлений. В упомянутой выше работе Т. Бюттнер проведено ценное исследование этих аспектов идеологии агонистиков. Автор показывает тесную связь их аскетической проповеди, в частности требование безбрачия, с идеологией раннего демократического христианства, особенно ярким памятником которой в Африке являются произведения Тертуллиана