Клем и меня послал к Кожемяке – мерки снимать. Видимо, Совет Тайных решил, что та бронь, которую выдали мне раньше, не подходит.
С попутным караваном пришли наши заказы. И я переоделся в новую экипировку. По моим лекалам, но из местных материалов. Хэбэ уже порядком поизносился. Теперь я мог издали сойти за местного. Пристукнутого, но местного. Этакий местный неформал. Потому как не возлюбились мне полы курток до колен. А большое количество карманов на одежде уже переставало становиться диковинкой. Практичные штуки очень быстро перенимаются. Мешочек на поясе всё же уступает в удобстве внутреннему карману. А моя шляпа с поднятыми полями, как у мушкетёра? Ну, каких только головных уборов тут нет!
После кузни я шёл к Спасёне, как к жене. Со всеми вытекающими. То есть ремонт всего, с чем могут справиться мои руки по хозяйству, приведение к какому-то порядку заброшенного подворья знахарки. И супружеское ложе. Где мы больше спали и разговаривали. Ну, когда насыщались друг другом. Ажиотаж новизны прошёл быстро, хотя её не зря звали Сластёной. Но я не ушёл от девушки, когда новизна подувяла. С ней было интересно. А ей – со мной. Любви никакой быть не могло, с моей стороны точно. Чисто партнёрские отношения. Сожительство. Обоюдовыгодное соглашение. К девушке я испытывал дружескую симпатию, конечно же, половое влечение и – интерес, как к личности. Всё это и могло бы привести к браку, если бы не такая существенная разница в возрасте и мировоззрении. Но мы не заморачивались по этому поводу. Было хорошо рядом, приятно в общей постели, интересно общаться. Чего ещё надо?
Незаметно для нас, кузнецов, прошла уборочная. Так же, как и у меня на родине, доблестная армия помогала крестьянам убирать урожай. И точно так же иногда вместо крестьян его убирая и перерабатывая. Потому как на земле Медвила (не знаю, как в других местах, может, так же?) сложился определённый милитаристический перекос. Более того, население Пограничья в первую очередь было воинами, а потом крестьянами и ремесленниками. Вследствие очевидной близости опасных территорий и постоянной угрозы от всяких опасных сущностей. И не всегда неразумных.
Соседи не дремали. Их бронепоезда тоже стояли под парами на запасных путях. Потому нам, кузнецам, было запрещено участвовать в чём-либо кроме работ на благо военно-промышленного комплекса Медвила.
А мне персонально было запрещено ходить со Сластёной «по грибы, по ягоды». Ну, сопровождать её в выходах на сборы лекарственных трав, кореньев, жучков и паучков. Настоящая ведьма. Нет, ради страсти – пожалуйста, не звери же, понимаем, дело молодожённое. Но на сборы лекарственных ингредиентов со Спасёной ходили дружинники из самых умелых егерей и… Пятый – мальчишка доходяга. Потому как дело знахарское – тоже стратегическое. А сама Спасёна входила в комплекс ВПК. Как единственный профессиональный лекарь в городе.
А после сбора урожая наши церковники возвестили праздник плодородия. Он же День жизни, он же Новый год.
По случаю праздника был проведён парад вооружённых сил Медвила с торжественным проходом дружины и ополчения по улицам города и не менее торжественное построение на площади. Смотритель толкнул речь, где хвалил некоторых, загинал, что надо «не покладая рук», и тому подобное. Ибо тьма не дремлет, и единственный способ борьбы с нею – отодвигать её от стен города. Благо сильный лич был уконтропупен некоторыми выделяющимися ростом личностями, нежить окрестностей Зелёной башни потеряла былую концентрацию своего появления – меньше стало ходячих мертвецов, потому следующий рубеж на будущий год, что как раз наступает с утра – освоение Трезубца.
Понятна символика. Понятно, почему трёхзубые вилы на гербе Медвила. Народ выразил всеобщий одобрямс. С салютом из шапок выше крыш. Потому как не были планы эти новостью ни для кого, кроме меня. Все видели накачку Медвила со стороны медного лорда людьми и средствами. А не зная цели такой мобилизации, побздёхивали – а то вдруг сосед-барон уже подводит рать наёмников и магов к стенам? Егеря – парни не болтливые, докладывают только смотрителю и властителю. А теперь понятно стало, что будут осваиваться тучные земли вокруг Трезубца, освящённые ещё полвека назад.
Дальнейшее, как принято говорить, сопровождалось массовыми народными гуляниями. С не менее народной и не менее массовой забавой – дракой. У нас тоже есть такой обычай. В древности на Масленицу устраивали стенку на стенку, позже – по любому народному гулянию с распитием тормозных жидкостей – свадьба, проводы в армию, похороны. Даже присказка появилась – «что за свадьба без драки»? Правда, тут это было как-то организованно. Драка стенка на стенку походила на реальный бой. Стена щитов на стену щитов. С оружием. Потом индивидуальные выступления. Чемпионат города по бою холодным оружием. С турнирной таблицей. Были бы ещё копейные сшибки всадников – вообще был бы турнир.
Естественно, я не участвовал. Мне и зубы дороги, да и слава с амбициями совсем чужды. Стали теперь. Это в молодости хочется доказать всем, прежде всего себе, что ты не кусок мяса, а тем более навоза. И что право имеешь. На место под солнцем, на женщину, на уважение. А теперь мне всё это прохладно. Себе я всё, что можно, доказал. Доказывать другим? Это молодым надо себя пиарить. Перед смотрителем, перед девушками и соперниками-парнями. А мне бы на печку, ноги в валенки да накрыться фуфайкой.
А вечером огневик устроил фейерверк. Хороший праздник. Как день города.
Глава 24
Через пару дней после праздника зарядил сезон дождей. С тоской в небе и водопадом с него же. Город ещё больше опустел. Ещё бы, там микропотоп, гля! Вода не успевала уходить, хотя в городе и была организована система ливных водостоков, не успевала впитываться в землю. Бр-р-р, жуть! От дома до уборной бегали почти голые – любой плащ, любые одежды насквозь. Влажность в воздухе – хоть топор вешай! Естественно, что наступило время «новогодних праздников» – всё превратилось в болото, ничего не сделаешь! Ливень сменялся просто дождём, потом опять лило водопадом.
Но как же я был удивлён, когда узнал, что масса людей даже в этом потопе трудилась над реализацией планов властителей, хотя мне казалось, что все старались из-под крыш лишний раз нос не высовывать под ледяной водопад.
Холодало с каждым днём. Но в кузне – жарко. И нам с сыновьями Клема особо жарко, аж семь потов сходило. Ибо драл нас, как зелёных призывников, мастер Глак.
Прибыл с караваном. Успели до ливней. Караван был знаковый – большая строительная артель со всем оборудованием. И как пролил основной водопад с неба, город сразу потерял былую чистоту и опрятность. Повозки перемещали землю, камень, песок, известь, мел, лес. Всё это под непрекращающимся дождём превращалось в грязь. Все свободные люди были заняты на местном БАМе, часто – по колено в ледяной воде. Даже золотари перестали собирать навоз с улиц. Так и плавало всё это, прибиваясь к стенам, неслось по водостокам.
Даже Пятый перестал своим голодным видом выклянчивать еду. Работал наравне со всеми. Куда он попрётся в такую годину? Ел как взрослый. Но и работал с полной самоотдачей. На какую был способен этот доходяга.
Вообще, странный парень. Молчит, ходит бесшумно, держится всегда в тени. Нинзюк хренов. Пугает иной раз своими глазами из темноты. И ходит один, с небольшим топориком, безоружный, считай, по тем местам Гиблого леса, где и старшие егеря гусиной кожей покрываются от ужаса. Поневоле поверишь слухам, что про него говорили.
Трендят, что отец его, якобы лучший егерь Медвила, был ранен, схватил скверну, пока добрался до города – скверна укоренилась. Пересказываю версию Клема. Всё же кузнец дружил с отцом Пятого. Будучи опытным егерем, отец Пятого сам знал, что изгнать скверну уже не удастся. И что ждёт его очищение. Огнём. Решил с семьёй проститься. Простился. И… не смог сдаться клирику, сбежал в лес. Редко, украдкой, навещал семью. А через восемь месяцев родился Пятый. Слабый, чахлый ребёнок. Все сразу же и сложили два и два.
Егеря пытались поймать. Но не могли. Егерь ходил по Гиблому лесу как по своему заднему двору. Как он проникал в город, разбирали на повышенных тонах на ковре у смотрителя. И ничего не могли сделать. Ниндзя.
Через несколько лет, однажды утром, егерь сам пришёл к чистильщику с запасом дров. Понял, что не в силах больше оставаться человеком. На грани перерождения в осквернённого. И привёл на собственную казнь младшего сына. Изверг!
Ну зачем? Мальчишка до сих пор хранит обет молчания. Или это у него от увиденного? Травма психологическая. Видимо, скверна всё же переработала личность и психику егеря. А потом захворала мать Пятого, мальчик просто стал как прокажённый – гнали его все. Суеверия или нет, не знаю, но все считают, что Пятый и его мать – осквернённые. Не гнали только с подворий Клема и Спасёны. Не гнали из казарм и храма, но в храм мальчик и сам ни ногой. И клириков обходил за километр. С одной стороны, явно что-то не то. Но не верю, что будь у Пятого что-то тёмное или скверное, Клем, Спасёна, клирики и маги не учуяли бы. Но вот как раз эти личности, способные скверну видеть, мальчишку и не гнали, а подкармливали.
А мы с ребятами – тренировались и работали. С утра нас два-три часа бил Глак, потом мы били раскалённые поковки, потом нас опять бил Глак, приговаривая:
– Я вымолочу из вас весь шлак. Я сделаю из вас гибкие и острые клинки. Сделаю!
Домой (да-да, именно так я называл дом Спасёны) я приползал чуть не на карачках. А она спасала меня. Отпаивала отварами, заговаривала, колдовала, делала массаж. Всё сетовала, что она очень слабый маг. Почти никакой. Но если бы не она, умер бы я от перегрузок ещё на первой неделе. Я не вникал, что она в меня вливала, но заметил, что колдовство знахарки действует. Даже в молодости, в армейской учебке, в восемнадцать лет, я так быстро не адаптировался к нагрузкам, не так быстро схватывал знания и навыки. Всё же молодой мозг гораздо эластичнее, в моём возрасте уже трудно научиться чему-то новому. А всё – мастерство Глака и Сластёны, её умение оперировать даже небольшой силой, её алхимические снадобья.