Новый урожай надо было вырастить, собрать и сберечь во что бы то ни стало.
В условиях суровых лишений, когда даже в преуспевающем по тамошним меркам Пхеньяне жители не имели горячей воды в водопроводе при минус 15 на улице, помощь селу была главной заботой. Горожане не остались в стороне и, соревнуясь с соседскими общинами, участвовали в заготовке компоста при нехватке в селе даже навоза. Способы тут, как говорится, были самые доступные. Некоторым столичным районам удавалось сдавать государству до 900 тонн органических удобрений, а также сделанный своими руками инвентарь.
Отличившиеся воспевались в центральной печати: «Высоко поддержав призыв партии, члены соседских общин третьего квартала Тынме и первого квартала Саноп района Сонге все как один сами изыскали резервы и произвели много качественного компоста», – писала газета «Нодон синмун» 4 апреля 1996 года.
Пришла пора, и гражданские служащие, солдаты, студенты отправлялись на поля на помощь в посадке риса, кукурузы и овощей, а затем и в уборке урожая. Поэтому даже в шутку появилось понятие студенческого поля. Централизованное распределение зерна уже давно стало нерегулярным, люди довольствовались съестным, купленным, если была возможность, в валютных магазинах и на упрятанных за бетонные заборы рынках, где подторговывали владельцы скромных подсобных хозяйств.
В обороте находились по-прежнему два вида валюты – народные или «серые» воны, а также сертификаты сродни валютным чекам бывшего СССР, которые обменивались на американские доллары, японские йены и так далее. Соответственно действовали две торговые сети. На народные деньги можно было купить лишь примитивный хозяйственный инвентарь и заплатить за скудные товары, далеко не регулярно распределяемые в централизованном порядке.
Валютные сертификаты использовались для внешнеторговых операций и расчетов в довольно широкой сети валютных магазинов и ресторанов. Источники дохода валютных средств у населения тщательно скрывались (по полуофициальным данным поступали от родственников за рубежом и привозились из загранкомандировок). Один доллар покупали через банк внешней торговли за 2,09 валютной воны. Иностранные граждане использовали только этот вид денег, не имея право рассчитываться где-либо народными вонами.
Один доллар на «черным рынке» был равен 160 народных вон (по состоянию на лето 1996 года). Данные о зарплате граждан КНДР официально не публиковались, однако, по рассказам самих корейцев, среднеобеспеченные люди получали по 100–200 народных вон в месяц, что по ценам на «черном рынке» получалось 1–2 доллара в месяц.
Для сравнения, обычный велосипед, набиравший в 90-е годы популярность в стране в качестве личного транспорта, в валютном магазине в Пхеньяне стоил до 100–200 долларов. Тем не менее в таких магазинах было всегда многолюдно, равно как и в пхеньянских валютных ресторанах. Для откачки валютной денежной массы, находящейся на руках у населения, в ноябре 1995 года сертификаты были заменены на новые образцы. Вместо зеленых они стали сиреневыми.
В 90-е годы при Ким Чен Ире процветали рынки, хотя вряд ли можно было назвать пышными «восточными базарами» крестьянские рынки в северокорейской столице, тем не менее уже можно точно сказать, что во время обострения продовольственной проблемы они демонстрировали настоящее изобилие. Десяток видов овощей и зелени, специи, фрукты, импортные сигареты, воздушная кукуруза и даже рис в аккуратном виде, радуя глаз, аппетитно были выложены на земле перед старушками с папиросками в зубах, перед упитанными тетушками-торговками, вокруг которых роились, сжимая в руках потрепанные денежные банкноты, покупатели.
Зайдешь, бывало, на такой рынок, например, подле железнодорожной насыпи на пхеньянской улице Кёнхын, и даже не верится, что КНДР испытывала недостаток в продуктах питания. Мяса и рыбы совсем было мало, но ведь и прежде сотни лет рацион корейцев состоял в основном из овощей и трав, а животные продукты выполняли роль, скорее, приправ. Однако редко кто-то покупал товары в большом количестве: один взял лишь связку лука, другой одно куриное яйцо, третий кучку салатных листьев и две сигаретки.
Цены – вот, что не давало развернуться потребителю. К примеру, десяток яиц стоил 150 «народных» вон, покрывая размер целой месячной зарплаты для большинства северокорейских тружеников. Один килограмм помидоров тянул на 100 вон, ровно столько же стоил летом пакетик клубники с грядки. Початок капусты – 60 вон. В магазине было бы дешевле, да вот только прилавки оставались пустыми. И если уж очень хотелось полакомиться, люди шли на рынок.
Крестьянские рынки появились в Северной Корее в конце 80-х годов и открывались лишь несколько раз в месяц. Их стеснялись, прятали от заезжих гостей за большими заборами, а попытка сфотографировать торговцев грозила обернуться, мягко говоря, скандалом. С каждым годом число и размеры пхеньянских базаров росли, однако поднимались и цены, контролируемые, однако, органами народной власти. Для иностранцев в Пхеньяне рынки одно время были хорошей подпиткой для пополнения рациона, поскольку единственный для дипкорпуса валютный магазинчик «Пхеньян» далеко не удовлетворял потребностей. Но длилось это недолго.
Как-то летом 1995 года я в очередной раз зашел на рынок улицы Кёнхын и хотел купить грибов. Пожилая женщина, продававшая их, стала испуганно оглядываться, то протягивая руки к кучке грибов, от отстраняя их в нерешительности. Соседка по прилавку вдруг толкнула ее в бок локтем при приближении человека с какими-то квитанциями в руках, то и дело прогонявшего посторонних торговцев. Когда он прошел мимо, настороженно бросил на меня взгляд, но, увлеченный своей работой в толпе, не стал отвлекаться. Хозяйка кучки грибов сказала, что с удовольствием уступила бы мне товар на валютные воны, но…
– Понимаете, нам не разрешают больше продавать иностранцам, – сказала она извиняющимся голосом. – Идите в свой магазин, там и покупайте.
– Но там нет таких грибов, – пытался объяснить я, на что мне ответили только смущенной улыбкой.
Потом я зашел в фирменный магазин «чиммэджом», один из тех, которые появились в первой половине 80-х годов прошлого столетия. Он специализировался на продуктах моря. Что отличает фирменные магазины – их особая чистота, красочное оформление. На витрине, обращенной к улице, из папье-маше были сделаны яркие рыбы, осьминоги, крабы. Внутри магазина – всевозможные вяленые морепродукты, включая крабов, креветок, каракатиц. Рядом были установлены таблички с их названиями. Не было только ценников. Я спросил у продавца, сколько стоит краб.
«Недорого!» – ответила продавщица. – Только купить нельзя. Не продается», – кратко сказала она. По ее словам, в магазине лишь показано, что водится в морях Кореи.
Как я понимаю, роль фирменного магазина в качестве посредника между надомниками и потребителями создавала немало проблем. В этой связи в июне 1996 года впервые бригады надомниц получили разрешение напрямую торговать своей продукцией. После соответствующего распоряжения Центрального народного комитета на пхеньянских улицах и загородных дорогах начали быстро появляться матерчатые киоски и лотки со съестным, где, если очень надо, то северокорейские жители, не дожидаясь до предела скромной пайки от централизованного снабжения, могли свободно купить съестное прямо на улице – были бы деньги.
К примеру, в пяти минутах езды по проселочной дороге западнее Пхеньяна я видел, как несколько киосков продавали попадавшие с деревьев абрикосы, домашние печенья, пшеничные лепешки, пирожки и запеченную в тесте рыбу из близлежащих водоемов. Один кусочек такой рыбы стоил 10 «народных» вон, что было далеко не дешево, ведь зарплата, скажем, тружеников промышленных предприятий тогда не превышала и 150 вон. Ассортимент невелик, но ведь раньше в КНДР и этого не было, если не считать стихийных «несанкционированных» толкучек, в панике разбегавшихся при появлении представителей власти.
По словам продавщицы одного из киосков, от полученной выручки государству выплачивался 10-процентный налог, а остальное забирала надомная бригада. В открытой северокорейской печати об этом ничего не сообщалось, а мне северокорейскими чиновниками даже было рекомендовано, хоть и с опозданием, не писать о такой «деликатной теме». Явлением это, мол, было временным, вызванным нехваткой продовольствия из-за наводнений 1995 года.
Новые веяния и «Тихие реформы»
На берегу реки Потхонган, через мост недалеко от ворот Потхонмун, в 80-е годы построили белое здание Пхеньянского информационного центра, где был открыт единственный тогда магазин компьютерной техники. Там можно было купить компоненты компьютеров, дисководы, а также сдать в ремонт бытовую технику. На прилавках я нашел газету – «Вестник информационного центра», в котором печатали новости об информационных системах, новинках компьютерной техники.
Я поинтересовался у сотрудников центра о том, где они учились своему ремеслу. Один из них сказал, что стажировался в Сингапуре.
Но в информационном центре продавали не только компьютеры, но и велосипеды, а также в огромном количестве противоугонные цепи для них – и причины, видимо, на то были.
Именно велосипеды внесли новый штрих в облик города в 90-е годы. Привычные для городов многих стран Азии, но считавшиеся прежде редкостью в Северной Корее, они постепенно завоевали и ее столицу, проникнув даже на площадь имени Ким Ир Сена. По ее каменным плитам за невысокую плату теперь могли кружить юные любители велосипедной езды и желавшие овладеть новым и весьма незаменимым для Пхеньяна средством транспорта.
Бюллетень компьютерных новостей
За одну вону им предоставлялась возможность покрутить педали в течение 10 минут – на ту же сумму можно было выпить на улице два бумажных стаканчика сладкого чая. Желающих покататься было хоть отбавляй – школьники в синих кителях плотно обступали продавца билетов, не отрывавшего своего внимания от дюжины выписывавших круги велосипедистов. Совпадение это или нет, но площадь Ким Ир Сена для них стала играть ту же роль, что и площадь Йоидо перед зданием южнокорейского парламента в забитом автомобилями Сеуле, где велосипеду тогда были отведены лишь спортивная и развлекательная функции.