тижение революционных традиций, посещение историко-революционных мест. Регулярно в план включались и мероприятия по учебе, социалистической культуре жизни. Подводились итоги проделанной работы, каждая семья получала свои задания.
Тогдашний студент Рю Чоннёль, например, выполнял задание по воспитанию детей инминбана, сочетая учебу со спортом и отдыхом.
Образцовой считалась семья Ким Сунбока из 209-й квартиры. В ней были старушка Кон Гёнхи, ее сын и невестка, два внука. Когда бабушка оставалась одна, она выполняла поручения инминбана по участию в общественно-полезном труде, несмотря на возраст (ей было более 70 лет).
Утром члены инминбана выходили на утреннюю зарядку, поддерживали чистоту улиц, оборудовали детские площадки, следили за соблюдением режима экономии электроэнергии и угля, помогали престарелым и одиноким, а по вечерам собирались перед телевизором. Тысячи соседских общин впоследствии были удостоены звания Чхоллима.
Через инминбаны, ставшие низшей ступенью народной власти, в КНДР шло распределение карточек на рис и продукты питания. Председатель общины наделялся большими полномочиями, мог, как говорят, в любой момент войти в дом или квартиру подопечных, поинтересоваться, чем они занимаются и что у них на обеденном столе.
Экономия – спутник жизни в КНДР
«Товарищ, а ты изыскиваешь резервы для увеличения производства и экономии?» – стенды и транспаранты с таким лозунгом-вопросом, начертанным яркими красками, появились в начале 1990 года практически на каждом предприятии, в сельском кооперативе, просто на улицах в городах КНДР. Они послужили свидетельством начала очередной крупной кампании в общегосударственном масштабе, направленной на достижение экономического роста страны при режиме максимальной экономии, согласно указанию Ким Ир Сена в его выступлении по случаю начала последнего десятилетия прошлого века.
Острая нехватка электроэнергии и угля существенно ощущалась в целом на экономике страны, ритме трудовой жизни народа. Однако при всей этой ситуации в открытую никто не забил тревогу, не разводил руками, а, наоборот, воспевались «грандиозные победы и успехи в социалистическом строительстве» и «мудрость» принятого решения об усилении и без того достаточно жесткой экономии. Иначе, как считалось, нельзя – народ должен верить в начатое дело и правоту высшего руководства страны, быть убежденным в победе. Поэтому даже самые малые недостатки широко не обсуждались, чтобы «не выносить сор из избы».
«Посмотрите, какие грандиозные сооружения построены трудящимися Пхеньяна за кратчайшие сроки!» – говорили северокорейцы в подтверждение успехов республики. Среди них – проспекты-гиганты Кванбок и Тхониль, бетонный остов 105-этажного отеля, объекты, вызывавшие восхищение у иностранных гостей, особенно стран «третьего мира». А по улицам города проносились вереницы весьма дорогостоящих шикарных лимузинов «Мерседес-Бенц», элегантные «Тойоты» и «Ниссаны», которыми пользовался мощный партийно-государственный руководящий аппарат, многочисленные ответственные работники госучреждений и предприятий, так сказать, для престижности.
Тем временем в Академии общественных наук КНДР – крупном научном центре республики, где дважды в зимнее время удалось мне побывать с интервалом в один год, довольно странно было видеть каждый раз ученых, работавших в своих кабинетах почти в полном мраке и из-за холода облаченных в куртки и пальто. А причина тому – опять-таки в экономии электричества и топлива, хотя сами ученые объясняли тот факт временными неполадками в электросети. Естественно, каждый коллектив для демонстрации своей «преданности партии и вождю» старался выступить с почином, соревнуясь друг с другом в том, кто больше сэкономит. Вот и получался, порой, почти полный трудовой день без малейшего потребления электричества.
За подобными примерами далеко ходить не приходилось. Взять хотя бы один из самых престижных валютных универмагов в восточной части Пхеньяна «Тэсон». В обычные дни, если туда не заносило какую-либо видную иностранную делегацию, в залах не горел свет и не работали два шикарных лифта, слаженных японской фирмой Hitachi.
Но самое любопытное то, что под каждым выключателем на стенах магазина можно было увидеть аккуратную табличку с надписью «Экономь электричество!» и фамилией ответственного за его включение. Примечательно, что даже у двух, расположенных совсем рядом друг с другом, выключателей было два разных ответственных. Скажем, если один из рычажков оставался безосновательно включенным, то можно было смело спросить с закрепленного за ним товарища, скажем, продавца ближайшего прилавка, за безответственное отношение к указанию партии.
Кстати, точно такие же надписи с призывом к экономии я потом увидел и в Южной Корее, в частности в Сеуле, где можно заметить как отличия от Пхеньяна, так и массу сходств.
Движение за экономию топлива и электричества в КНДР разворачивалось и по месту жительства граждан страны. Между соседскими общинами «инминбанами», например, устраивались соревнования по экономии электроэнергии. Случалось, что, скажем, целый поселок или небольшой город мог погрузиться в полный мрак, если особенно сильно ощущалась нехватка электричества. Что же касается топлива, то в Северной Корее обычно шли в ход брикеты из угольной пыли, которые доставляли массу неудобств в употреблении, покрывая все в округе черной сажей. Но в целях экономии угля, положим, жителям сельской местности рекомендовалось топить печи кукурузной ботвой, соломой, хворостом, отходами сельхозпроизводства.
Отчасти в целях централизации экономии топливных ресурсов в поселках и городах страны начали создавать системы централизованного отопления, которые, как отмечала местная печать, призваны сделать социалистическую деревню более «культурной и цивилизованной».
В качестве примера в успешном решении проблемы ставился кооператив Самсок недалеко от столицы, где в духе «опоры на собственные силы» – теоретической основы хозяйственного строительства КНДР – делались шаги по благоустройству села.
Для создания там системы центрального отопления и газификации, как писала газета «Нодон синмун», были необходимы лишь паровые котлы и оборудование по производству метана, мол, из-за простоты устройства их «легко можно было изготавливать всюду». Перед партийными и административными руководителями во всех уголках страны была поставлена задача мобилизовать все имеющиеся на местах ресурсы и в сжатые сроки создать в селах системы центрального отопления и газификации в целях превращения корейской деревни в «рай на земле».
…В объединении теплоснабжения города Синыйджу на общем стенде, где обычно выделяли передовиков производства и инициаторов различных починов, красовалась свежая надпись: «107-й производственный участок добился экономии угля – 9,8 тысяч тонн, экономии электричества – 870 тысяч квт/ч, экономии листовой стали – 560 тонн». Это была сводка достижений образцового коллектива, который ставился в пример в деле экономии сырья и материалов на производстве.
По словам газеты «Минчжу Чосон», за счет этих найденных резервов в Синыйджу успешно продвигался процесс обновления производственных мощностей, а также строительство жилых домов на 100 квартир.
«Истинный командир, отправляя отряд в поход, всегда сам прокладывает маршрут», – писала газета. Сравнения производства и армейской службы не редкость в стране, где предприятия и сельхозкооперативы именовались как «поле боя» (чонтхуджан), а сама работа в них как «выполнение боевой задачи». Так вот, во главе упомянутого выше 107-го производственного участка стояли, как утверждалось, «истинные командиры», перед которыми на совещании местных руководящих работников была поставлена «боевая задача» сэкономить по 40–50 процентов угля, электричества, материалов, и в то же время на должном уровне обеспечить теплоснабжением население города.
И решили тогда руководители усовершенствовать имевшиеся в запасе паровые котлы. Но для этого нужны были проекты и чертежи. Если заказывать их в конструкторских бюро, то они были бы готовы как минимум через полгода, а это, по производственным подсчетам, было равнозначно потере 4,5 тысяч тонн угля и 40 тысяч квт/ч электроэнергии.
Тогда руководители, преисполненные решимостью во что бы то ни стало добиться цели, создали экспериментальную бригаду и с помощью специалистов проектного бюро, изучив своими силами теплотехнику, всего за 25 дней составили 150 необходимых чертежей и создали новую систему отопления с высоким коэффициентом полезного действия. «Все это, – подчеркивала газета «Минчжу Чосон», – являлось свидетельством того, что, если «пошевелить мозгами», можно изыскать любые резервы, решить любые проблемы».
«Партия решает, мы выполняем» – таков лозунг, которым руководствовались в КНДР при реализации всех производственных заданий. И все чаще повторялся призыв к народу: «В труде и жизни – как антияпонские партизаны!», подразумевавший беспрекословное выполнение замысла «вождя» даже в самых сложных и невыносимых условиях.
Часовой завод «Моранбон»
Часы в КНДР делали на заводе под названием «Моранбон», который мне удалось посетить 3 декабря 1987 года. Завод располагался под Пхеньяном в городе Пхёнсон. Большое по тем годам современное здание, лифт, чистые цехи. На первом этаже изготавливали инструментальное оборудование для производства часовых механизмов. Цехи на третьем и четвертом этажах были оснащены швейцарским и японским оборудованием, позволившим на заводе автоматизировать производственные процессы.
Я подхожу к молоденькой кореянке, которая представилась как Ким Ёнъсун. Ей было 20 лет. На заводе она проработала уже три года, устроившись сразу после окончания школы и курсов повышения квалификации.
– Моей работой довольна, она нетрудная, – поясняет Ким Ёнъсун.
За штамповочным станком стоял 20-летний юноша по имени Ли Мёнъхак. На заводе проработал два года, так же, после окончания школы. Собирался поступить в заочный институт.