утех представителям высшей знати, а то и рыцарям.
Я обняла Оллирь, выказав ей тем самым свою поддержку, и она устало улыбнулась, а после мы распрощались до утра.
Закрыв за ней дверь и придвинув для верности сундук с вещами — так, по крайней мере, я услышу, что ко мне кто-то вошел, легла в кровать и заставила себя закрыть глаза. Сон шел неохотно, но Хранитель ночи Игвейн сжалился надо мной и заключил в свои спасительные объятия.
Утро встретило меня радостным пением птиц за окном, головной болью и недосыпом. Впрочем, последний был и оставался моим постоянным спутником уже на протяжении шести лет, с тех самых пор, как Кровавая королева напала на Ар-де-Мей, явив миру свой истинный облик. А ведь до того дня люди юга утверждали, что твари водятся только на севере — демоны перед Разломом и все остальные за ним, на другом берегу огненной реки Меб. Знали ли жители юга, кто станет ими править? Змея из рода са'арташи — демонов бездны! Поначалу жители южных краев — Золотого берега, Цветущего Дола и прочих — истово сопротивлялись юной владычице, но вскоре были вынуждены сдаться на ее милость, и тогда Беккит по морю достигла берегов Ар-де-Мея и ступила на его вересковые пустоши…
Дверь без стука отворилась. И ко мне вошел один из рыцарей, одетый в золотой плащ, отмечающий принадлежность воина к личной гвардии самой королевы-змеи. Я с отсутствующим видом осталась сидеть на стуле — только короткие ногти до боли вонзились в ладони.
— Ледышка, — позвал меня вошедший, — идем! Золотая королева желает видеть тебя и ждать госпожа не любит! — объявил мужчина с грубым, словно высеченным из камня, лицом.
Поднялась, расправила складки на сером шелке платья и смело шагнула навстречу неизвестности — кто его знает, зачем меня вызывает к себе на аудиенцию Беккитта! Проигнорировала похотливый взгляд очередного самца, только приподняла бровь, давая понять, что мне не по нраву, когда меня вот так хватают за руку.
Под самим платьем были лишь атласные трусики, а корсет, пусть даже и тонкий, воспитанницам королевы надевать запрещалось — товар должен быть на виду, ну или почти на виду! Легкий шелк невесомо струился по телу, мягко очерчивая его женственные формы. В Золотом замке все леди носили подобные наряды, потому как и нравы, и погода позволяли делать это! Одежда должна раздевать, а не одевать, ткань — быть невесомой, как крыло мотылька, чтобы каждый взволнованный вдох был заметен окружающим…
Руку я вырвала и, гордо выпрямившись, направилась в нужном направлении. Дорогу знала превосходно — обычно с утра королева-змея часто вызывала своих воспитанниц-пленниц к себе в малую трапезную, где расспрашивала нас о том, о сем.
Сегодня меня пригласили одну, что, определенно, настораживало. Рыцарь довел меня до трапезного зала и, шутовски поклонившись, распахнул узорчатую дверь. Яркий свет, струящийся из трех распахнутых окон, высветил всю нелицеприятную картину, открывшуюся моему взору. По привычке отвела его, продолжая медленно брести к длинному столу, покрытому ажурной скатертью и уставленному блюдами с едой и золотыми кубками, инкрустированными самоцветными каменьями. Лишь на секунду взор зацепился за обнаженную спину Фрона — первого любовника Беккитты. Его крепкие ягодицы в данный момент ритмично двигались вперед-назад между раскинутых ног королевы. Она стонала, откинувшись назад — зрелище успевшее набить оскомину всем обитателям этого замка. Порой место Фрона занимал Ган, а иногда они вдвоем «трудились» над телом Кровавой королевы.
Сейчас брат сидел на подоконнике, прислонившись к одному из оконных откосов, уперев левую ногу в другой, а правой свободно болтая в воздухе. В руках Ганнвер держал кубок, медленно попивая из него какой-то напиток и равнодушно глядя за окно. Узрев меня, он невозмутимо отсалютовал кубком и предложил:
— Вино будешь, Ледышка?
— Нет, — ровным тоном отозвалась я.
— Лимонад? — Ган спрыгнул с подоконника, и я кивнула:
— Если можно…
Кузен, двигаясь по залу с ленивой грацией, подошел к столу, наполнил один из кубков освежающим напитком и направился ко мне. Стоя спиной к Фрону и Беккит, которые все еще были увлечены друг другом, Ган передал мне кубок и подмигнул. Я на это никак не отреагировала, сделала глоток, а затем вздрогнула, так как Фрон внезапно зарычал, словно дикий зверь, заставляя меня содрогнуться от отвращения. Пока кричала королева я, отвернувшись в сторону, пила лимонад крупными глотками и смотрела на задумчивого Ганнвера.
И вот со стороны стола послышалось шевеление, а после ненавистный голос произнес:
— Повернись, Ледышка, мне нужно видеть твое лицо!
Исполнила требование Беккит без лишних споров — сейчас я была не в том положении, чтобы отстаивать свои права. Здесь у меня были только обязанности!
— Подойди! — зеленые змеиные глаза, блестящие в свете солнечных лучей, как самые дорогие изумруды, впились в мое лицо, наверняка бледное.
— Ум-м? — Беккитта, не отрываясь, смотрела, как я приближаюсь к креслу, в котором она сидела.
Фрон тоже наблюдал за моим приближением, одновременно с этим объедая куриную ножку. Устал бедняга! Захотелось плюнуть в его масляную физиономию.
— Стой! — последовал очередной приказ королевы-змеи.
Я замерла в трех шагах от стола. Беккит продолжала разглядывать меня, а потом вдруг изрекла:
— Ган!
— Да, Золотце! — с показательной готовностью отозвался он.
— Подойди к нашей Ледышке! — опять потребовала Кровавая королева.
Ганнвер, чуть помедлив, повиновался и остановился напротив меня. Я буквально кожей ощущала исходящие от брата волны ярости и напряжения, в то время, как внешне он оставался абсолютно спокоен.
— Сними с нее платье! — велела в очередной раз Беккитта, и я увидела, что губы Гана сложились в тонкую линию и побелели.
— Я сама, — пискнула, чтобы не позволить кузену сорваться и испортить все, чего мы с таким трудом добились за эти пять лет проживания в Золотом замке.
Сложностей с раздеванием не возникло — всего-то и нужно было, спустить бретели с плеч, а там платье само соскользнуло к ногам. Ганнвер смотрел на дверь за моей спиной и лишь сильнее сжимал зубы, а в его серых глазах все ярче разгорался красный огонек, показывающий, насколько кузен разозлен. Я обеспокоилась — если дать этому огоньку заполнить всю радужку, то Ган потеряет контроль над своей магией. Это чревато тем, что он превратится в чудовище, коих много за Разломом.
Это южане считают, что за огненной рекой Меб нежить существовала во все века, и только мы, северяне, ведаем, как обстоят дела на самом деле! Любой из жителей Ар-де-Мея может превратиться в чудовище, и это значит одно — каждый представитель нежити когда-то был человеком.
Отступила чуть в сторону, чтобы не мозолить глаза брату своей наготой и смело взглянула на Беккит и ее первого любовника.
Солнечные лучи услужливо осветили мое тело, показывая во всей красе синяки и царапины, оставленные на нем ночью эрт Глессом. Да! Я была сильной целительницей, могла изгнать любую тьму, окутавшую человеческое тело хворью, могла спасти от смерти, но только не себя! Саму себя я излечить не могла — такова была плата за дар, ниспосланный Некритой — Хранительницей всех, кто обладает магией.
— Так я и думала! — зловеще процедила королева.
Я безмолвно взирала на стену позади нее, ожидая неминуемого приговора.
— Куда ты спрятала тело? Или это была не ты, а твой сообщник? Скажи нам, кто он! — в речах Беккит сквозила неприкрытая угроза.
Глядя мимо нее, я равнодушно повела оголенными плечами.
— Молчишь? — угрожающих нот в ее голосе стало заметно больше. — Молчи! — а улыбка походила на оскал. — Ган! — последовал окрик, и я вздрогнула.
— Что? — заледеневшим голосом откликнулся брат.
— Целуй ее! — Беккитта опять приказывала, а ослушаться ее никак было нельзя, и мы оба с Ганнвером это знали.
Он снова встал передо мной, и мое беспокойство усилилось в разы — зрачок в серых очах напротив стал огненно-красным.
Глубоко вдохнув, я поймала растерянный взгляд кузена — своей единственной надежды на спасение, своей опоры в этом зыбком болоте. Потому что без его крепкой руки и ободряющего взгляда я бы уже сдалась.
— Ган, поторопись! — королева-змея ожиданий не любила.
— Прости, — шепнул мне Ганнвер, наклоняясь к моим губам и опуская руки на мою талию.
Пальцы его рук были ледяными, не смотря на то, что за окном светило весеннее солнце, и я боялась даже предположить, о чем сейчас думает кузен. Сама вспоминала мгновение, когда первый раз сошла на Золотой берег с корабля, забравшего меня из Ар-де-Мея. Напуганная, одинокая, несчастная, оторванная от дома, тощая девчонка с каштановыми косами двигалась в свите Кровавой королевы, пряча большие голубые глаза, и вздрагивала, когда из толпы доносились угрожающие выкрики:
— Дикарка!
— Северная хмарь!
— Зачем она здесь?
— Сжечь ведьму!
Беккит, ухмыляясь, время от времени выглядывала из паланкина и снисходительно смотрела на то, как я трушу рядом, опасаясь, что если отойду, то меня закидают камнями. И вдруг среди этого кошмара в толпе мелькнул знакомый каштановый, отливающий на солнце рыжим, коротко стриженый затылок. Моргая, чтобы прогнать ненужные слезы, ослепленная слишком ярким солнцем, я до рези в глазах вглядывалась в толпу. Сердце екнуло — Ган! Откуда? Он подмигнул и улыбнулся мне разбитыми губами. Тогда я еще не знала о том, что пережил брат, следуя за мной. Теперь представляла, потому что Ганнвер никогда не рассказывал мне об этом. Я могла только догадываться, что испытывал четырнадцатилетний парнишка, который сначала преследовал отряд, увозивший меня из разрушенного Хрустального города, а затем обманом проник на один из кораблей непобедимой армады под знаменами королевы-змеи. Спустя год Ган очутился в замке — сначала был слугой при кухне, а потом попал в королевскую спальню, в коей пребывал уже два года, нежно нашептывая ночами Беккитте то, что выгодно нам. Осторожно, по мелочам — так, чтобы Кровавая королева считала, будто это она сама принимает решения.