[428] Народ беспощадно разорял дома изменников, ушедших к Мазепе. Такой участи подвергся и дом лубенского полковника и других.
С первых же дней водворения шведской главной квартиры в Ромнах начали поступать сведения о грабежах, чинимых неприятелем. Король с фельдмаршалом Реншильдом, первым министром Пипером, генерал-квартирмейстером Гилленкроком стояли в городе Ромнах, генералы Лагеркрона, Круус, Штакельберг — в окрестных деревнях, так что все бесчинства происходили прямо перед глазами всего шведского начальства, вопреки утверждениям шведских хвалителей Карла XII, силящихся снять с него личную ответственность за издевательства над русским населением: "И где есть неприятели стоят и чинят великое разорение, скот и платье берут без купли и сапоги також, у которых казаков находят ружья, ломают незнамо для чево и насилие чинят над женским полом, а где застанут жителей, положено с двора по быку и по четверти ржи",[429] — так писал Ушаков 23 ноября Петру.
Тут следует пояснить слова "без купли". Как мы сказали, шведы местами, отчаявшись в целесообразности одних только мер прямого насилия и грабежа, предлагали населению плату за отбираемое добро. А уходя из занятого места, отнимали полностью деньги, которые успели уплатить. Но в Ромнах, как видим, даже и такую «куплю» шведские оккупанты сочли совершенно излишней церемонией.
Воззвание ("объявление") от шведского воинского комиссариата "к жителям Малороссии" приглашало население "только бы они жили в своих домах покойно з женами и детьми и со всеми их пожитками" и никуда бы не убегали ("без побежки и безо всякого страху"). Жителям предлагалось продавать шведам "сколько можно запасу". Но если посмеют укрываться ("в лесах себя с своими пожитки ховать") или вообще вредить ("оружием якую бы шкоду чинили"), то за это жесточайше будут наказаны, и все у них будет отнято "бесплатежно и до конца разорены будут". В воззвании (как и во всех прочих, выпущенных шведами) говорилось о несправедливости войны России против Швеции и т. д.[430] Ни малейших результатов эти воззвания не имели, по признанию самого неприятеля.
Воюя в чужой и очень враждебно настроенной стране, шведам не удалось с самого начала вторжения поставить разведку сколько-нибудь удовлетворительно. Да и как это было сделать, если ни обеспеченного близкого тыла, ни связи с далеким тылом, хотя бы с Литвой, если не с Польшей, у Карла XII не было, никаких гарнизонов он расставлять уже не мог, хотя бы и хотел? После Лесной и в особенности после двухнедельного вынужденного бездействия в Костеничах шведская армия, теряя отсталых, которых истребляли крестьяне, шла, окруженная со всех сторон невидимым, но внезапно показывающимся и дающим себя чувствовать врагом. Сзади нее свободно шел, тревожа ее арьергард, но сам никем не тревожимый, Боур; впереди — перед шведами — проходила кавалерия Меншикова и пехота и конница генерала Инфланта, опустошая местность, с левого фланга чувствовалось постоянное присутствие основных сил Шереметева, с правого фланга тревожили наезды и поиски, посылаемые Меншиковым.
Шведы узнавали о событиях с большим опозданием. Они еще шли к Стародубу, не зная, что русские войска генерала Инфланта уже заняли его. Они не уразумели, что если бы Мазепа в самом деле был вождем восставшего против России украинского народа, а не авантюристом, спешившим поскорее укрыться под крылышко шведов, то ему вовсе незачем было являться, чтобы лично отрекомендоваться Карлу XII, а нужно было, собрав преданное ему казачье войско (если бы оно у него было), всеми силами защищать Батурин с его громадными артиллерийскими и пищевыми запасами и уже там, отбросив Меншикова и Голицына с их слабым отрядом, поджидать перешедшего через Десну короля с его армией. Но ничего этого шведы вовремя не узнали и не сообразили. И плач Мазепы на реках вавилонских, когда он узнал о полном уничтожении Батурина, о чем повествует спустя тринадцать лет Орлик в своем письме к Стефану Яворскому, был единственной реакцией гетмана на этот грозный, непоправимый удар.
Казаки, ушедшие с Мазепой к шведам, не годились даже для разведок, хотя кому бы, казалось, и взять на себя эту роль, как не им, местным жителям, владеющим языком? Но нет, вызывавшиеся на это дело уходили и никогда не возвращались, и неизвестно было почему: потому ли, что их убивали крестьяне, или потому, что они предавались на сторону Москвы.
А русское главное командование, напротив, в течение всей войны было постоянно осведомлено, в общем довольно быстро и точно, жителями сел и деревень.
"Сего моменту два мужика русских у меня явились, которые объявили, что они были в полону. А взяты под Каробутовым и ушли из Ромна 17 дня и при них был в Ромне Мазепа и 3 регимента шведских, и все из Ромна вышли, якобы идут к Гадячу", — доносил Шереметев царю 19 ноября 1708 г.[431]
Таким образом, это важнейшее известие было доставлено бежавшими из Ромен крестьянами. Собирались целые группы добровольных разведчиков: "…малороссийский народ, пребывающих около сих мест, стал быть зело благонадежен, и не токмо казаки, но и мужики к поиску над неприятелем сбираться начали",[432] — писал Шереметев царю из Лохвицы 20 февраля 1709 г.
Русское командование уже 4 декабря (1708 г.) знало из показания явившегося к генерал-поручику Ренне казака Андрея Степаненко, что "гадицкий мужик" Федор Дегтяренко сообщил о военном совете, бывшем у шведов в Гадяче, и о том, что ждут приезда короля Карла и Мазепы и населению приказано «изготовить» яловиц, баранов "по восьми тысяч" и всякого провианта.[433] Яловицы и бараны остались праздным шведским мечтанием. Но показание о приезде короля с армией из Ромен в Гадяч было совершенно правильно.
В конце декабря неприятель некоторое время из Гадяча не двигался. "А поход свой остоновили шведы для великого морозу", — доносили и «мужики», и специально подосланные лазутчики.[434] Пришли также сведения, что и в Гадяче, куда шведы доставили из Ромен свой обоз, также "с хлебом нужда".
Декабрьские морозы этой исключительной по суровости зимы ничуть не охлаждали, однако, рвения участников народной войны, и они сами часто просили русское командование указать, где и к какому отряду войск им лучше бы всего было пристать. "Притом же вашей светлости доношу", — писал Ф. Шидловский из Миргорода А. Д. Меншикову 13 декабря 1708 г., — "сего малоросийского народу, как вижю (вижу. — Е. Т.), собралось бы немалое число, только не х кому прихилится (sic. — Е. Т.), не изволишь-ли, ваша светлость, мирогородского полковника отпустить, чтобы они к нему збирались. А зело б их много собралось, хочай же и не вскоре бы они были нам потребние, еднак бы они знали, что их противу неприятеля требуют".[435]
Народные выступления против шведов и мазепинцев продолжались неослабно и дальше, весной и летом этого решающего года.
Так казаки Чугуева составили «партию» в 250 человек и, врасплох атакованные 27 апреля (1709 г.) изменниками-запорожцами, одержали полную победу, изрубили до полутораста изменников и в плен взяли 29 человек.[436] Карл был от Чугуева далеко, но шайки изменников-запорожцев были близко, и жители Чугуева делали патриотическое дело, истребляя их так успешно и организованно. Подобное же удачное для партизан-казаков дело произошло спустя месяц под Ереским.[437]
Посполитые крестьяне и казаки окрестностей Полтавы принимали живое участие в налетах, жестоко тревоживших лагерь осаждающих. Карл XII негодовал на свое войско за то, что оно недостаточно зорко и энергично борется против этой серьезной беды: "Король Карл, видя партии войск царского величества не только на его стороне реки Ворсклы, но и внутри станции войск его чинимые въезды и убийства, причитал в несмотрение и оплошность своему генералитету, угрожая впредь ежели таковые въезды войск московских явятся, за несмотрение судом военным и положенными по тому суду казнями", — читаем в записях Крекшина под 27 апреля 1709 г.
Настроение народа вокруг Полтавы оказалось таким же, как и в остальной Украине.
В Полтавщине еще в конце XIX в. сохранилось название «побиванки» за курганами, в которых были похоронены шведские солдаты, перебитые украинскими партизанами. Очень характерна эта традиция, двести лет передававшаяся от отца к сыну.
Глава IV. Осада Полтавы
1
Военные действия под Полтавой начались осадой шведами города в апреле 1709 г. и окончились полным разгромом и уничтожением всей шведской армии отчасти в сражении, происшедшем 27 июня 1709 г., отчасти же сдачей остатков разгромленного шведского войска на милость победителей под Переволочной 30 июня того же года, т. е. через три дня после боя.
Мы рассмотрим в естественной хронологической последовательности оба эти события: осаду и сражение, занявшие такое место в скрижалях истории Европы.
Оба события были логическим завершением завоевательного шведского нашествия на Россию, концом долгой, ожесточенной военной борьбы двух сильных противников. Эта схватка была для них обоих борьбой не на жизнь, а на смерть, и разница была лишь в том, что Петр I это сознавал вполне, а Карл XII не понимал и все думал, что, какой ни будет исход, дело всегда может еще быть пересмотрено.
Уцелевшая Полтава должна была для Карла стать опорным пунктом, откуда, поотдохнув и, может быть, дождавшись Лещинского с его поляками и генерала Крассова с его шведами, возможно будет двинуться дальше, на Белгород, Харьков и Москву. Вместе с тем Полтава должна была сыграть ту роль, которая предназначалась Батурину и которую, после быстрой и полной гибели Батурина, не могли сыграть ни Ромны, ни Гадяч. Хлебная, плодородная, с великолепными пастбищами Полтавщина должна была дать и обильную пищу, и спокойное, удобное пристанище, и отдых людям, и кормежку исхуд