Северная война, или Блицкриг по-русски — страница 6 из 28

«ПОРТРЕТНАЯ ГАЛЕРЕЯ»

Несмотря на то что в ходе Северной войны 1700— 1721 гг. все ее участники преследовали лишь ограниченные узкорегиональные цели, она по большинству параметров (продолжительности, количеству войск, использованному с обеих сторон, и масштабам территорий, служивших театрами боевых действий) была весьма крупным конфликтом, который несомненно мог привлечь к себе заинтересованное внимание Европы и внести некоторый вклад в историю развития военного искусства. Однако в этом смысле ей не повезло, так как одновременно на западе континента разразилась война за испанское наследство, втянувшая в свою орбиту все супердержавы той эпохи. Она стала первым, по сути, общемировым столкновением, в результате которого начался передел заморских колоний. В тени этого грандиозного противоборства, шедшего одновременно на громадных водных и сухопутных пространствах и оказались армии-участницы Северной войны, поскольку ни одна из них не входила в военную элиту тех лет.

Вышеуказанным стечением обстоятельств и объясняется тот факт, что во всемирной историографии, когда речь заходит о выдающихся полководцах начала XVIII столетия, в первую очередь называются имена герцога Мальборо, принца Евгения Савойского, маршалов Вобана, Виллара, Таллара и ряда других военачальников, блиставших на полях сражений в Западной Европе. Из тех же, кто руководил войсками в битвах Северной войны, безоговорочную компанию им составляет лишь шведский король Карл XII, сумевший на несколько лет возродить былую громкую славу когда-то непобедимых скандинавов.

Выдающиеся полководцы, вроде тех, которые упомянуты выше, рождаются редко. А, кроме того, даже наделенный «искрой божьей» человек имеет несоизмеримо больше шансов вырасти и заявить о себе как о военачальнике не во второстепенной стране или на задворках цивилизации, а в рядах передовой армии, что в те годы представляли собой войска Франции, Австрии, Англии и Голландии. Поэтому более широкая известность именно их командиров вполне закономерна. Впрочем, это, конечно же, не означает, что среди тех, кто вел борьбу за обладание районами юго-восточного побережья Балтийского моря, кроме молодого монарха Швеции, не имелось интересных личностей. Хотя их талант и не был столь ярок, как у вышеупомянутых «классиков», история Северной войны во многом является суммой приложения или столкновения энергий именно этих людей.

В отечественной историографии основное внимание традиционно уделяется командованию русской армии. Но в данной работе автор решил отступить от этого правила и начать исследование с персонажей вооруженных сил противника. Сам Петр Великий, нисколько не стесняясь, называл шведов своими учителями. Так будет удобней и для наглядного построения причинно-следственной цепочки, более логично объясняющей взаимосвязь событий.

Глава 1.ШВЕДСКИЕ ВОЕНАЧАЛЬНИКИ

I. ПОСЛЕДНИЙ ВИКИНГ

Шведская армия, принявшая на себя в 1700 г. удары сразу трех противников, представляла собой уже не тот совершенный и дотоле еще невиданный механизм, который создал в начале XVII в. талантливейший реформатор и выдающийся полководец король Густав II Адольф. Соседи постепенно переняли его модель организации войск и тактические новшества, лишив, таким образом, Стокгольм монопольной собственности на секрет блестящих побед. К тому же постоянные войны минувшего столетия привели экономику небогатого природными ресурсами скандинавского государства в немалое расстройство. Данное обстоятельство не позволяло иметь значительные наемные вооруженные силы. А скромная численность населения страны сводила размеры национальной армии, формировавшейся посредством рекрутских наборов, к весьма ограниченному количеству солдат.

В этой ситуации на успех шведы могли рассчитывать лишь при условии, что им удастся избежать затяжных боевых действий. То есть воевать скандинавам требовалось не числом, а умением, по самым высоким канонам воинского искусства. Для этого необходимы не только хорошо организованные и обученные вооруженные силы, руководимые знающими дело командирами, но и выдающиеся полководцы, способные за счет своего таланта решать сверхсложные задачи.

К чести шведов надо признать, что им удалось в тот момент выдвинуть подобную фигуру. Восемнадцатилетний король Карл XII, возглавивший в 1700 г. армию и флот скандинавской монархии, оставил в истории войн яркий след, заставив теоретиков вписать немало новых страниц в учебники ратного мастерства.

Карл XII Ваза-Пфальц-Цвейбрюккен, король шведов, готов и вандалов. Родился в 1682 г., погиб в 1718 г. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1718 гг. в качестве главнокомандующего всех вооруженных сия Швеции на суше и на море. На суше руководил войсками в крупных сражениях против русской армии или отдельных ее частей, входивших в состав союзных армий, под Нарвой (1700 г.), у Двины (1701 г.), у Головчина (1708 г), под Полтавой (1709 г.).

Карл XII появился на свет ровно на десять лет позже своего будущего главного врага — русского царя Петра. Он оказался единственным наследником (четыре его младших брата умерли в младенчестве) шведского трона, рожденным от брака Карла XI с датской принцессой Ульрикой-Элеонорой, подарившей своему мужу кроме мальчиков еще двух дочерей, одна из которых была старше принца на год, а другая на шесть лет моложе.

Несмотря на то, что ребенку от природы досталось не слишком крепкое тело, его суровый, не терпевший возражений отец[99], с раннего детства начал приучать наследника к лишениям, физическим нагрузкам и прочим трудностям, которые по понятиям тех лет должен был уметь преодолевать мужчина (чья главная обязанность состояла в том, чтобы стать настоящим воином).

В четыре года принц уже научился скакать верхом на лошади. В шесть лет от него удалили женскую прислугу, заменив ее мужчинами, призванными способствовать всестороннему воспитанию будущего монарха. Результаты не замедлили себя ждать — семилетним мальчуганом Карл XII уже добыл свою первую лисицу. Через год в течение одного дня подстрелил сразу трех оленей. В десять лет без посторонней помощи убил волка. А в одиннадцать — медведя.

Приучая сына к суровому быту, Карл XI вместе с тем делал все возможное, чтобы дать ему наиболее полное по тем временам офицерское образование. К четырнадцати годам принц овладел тремя иностранными языками (латинским, французским, немецким), отлично разбирался в теории военной стратегии и тактики, хорошо знал математику, баллистику, фортификацию, артиллерию. Преподавателей удивляло, насколько легко мальчик усваивал новое. И в каких разных направлениях устремлялась его любознательность. География, театр, архитектура, религия — это лишь часть увлечений будущего короля. Но наибольшую тягу он испытывал все-таки к военному делу. Истории войн и жизнеописания великих полководцев были его настольными книгами. Вместе с тем наставников смущали удивительное упрямство и скрытность их подопечного.

Под стать спартанскому воспитанию очень жестоко обошлась с Карлом XII и судьба. В одиннадцать лет он лишился матери, а в неполных пятнадцать — отца. На этом его учеба закончилась. В ноябре 1697 г. юноша был официально коронован, превратившись в полновластного монарха. Однако оставшиеся до Северной войны два с половиной года он мало занимался государственными делами. Словно наверстывая упущенное в детстве, молодой король развлекался со сверстниками. Искал всяческих приключений, устраивал сражения на суше и на море, дебоширил и хулиганил во дворце и на столичных улицах со своим кузеном герцогом Гольштейн-Готторпским, приехавшим в Стокгольм, чтобы жениться на старшей сестре Карла.

Эта ситуация, когда во главе бывшего грозного противника оказался легкомысленный юнец, показалась большинству властителей соседних стран очень удобным моментом для того, чтобы взять у шведов реванш за поражения минувшего века и разом вернуть все потерянное в течение многих десятилетий. Антишведская коалиция сложилась столь быстро, что дипломаты Карла XII не только ничего ей не противопоставили, но даже не успели толком что-либо узнать про нависшую угрозу.

Северная война началась с нападения саксонцев на шведскую Ливонию. Молодому королю сообщили о вторжении во время очередного развлечения — охоты на медведя. Видимо, в этот момент юный монарх окончательно повзрослел. Во всяком случае, именно в 1700 г. он превратился в того самого военного вождя, который потом многократно восхищал Европу, и сразу же принялся деятельно готовиться к отпору. Не смутило его и пришедшее вскоре известие о присоединении к стану врагов Дании. Карл лишь заметил: «Ну что ж, сперва я покончу с одним противником, а потом разберусь с другим».

Этими словами, кстати, можно кратко охарактеризовать кредо всей его дальнейшей полководческой деятельности, которое парадоксальным образом стало главной причиной как успехов, так и неудач шведской армии в Северной войне. Король всегда имел несколько противников. Выбирал из них того, которого считал главным. Обрушивался на него со всеми силами. И пока не добивался победы, практически не обращал внимания на других врагов. Что позволяло им в это время наносить Швеции непоправимый ущерб.

С другой стороны, если бы Карл XII распылял свои и без того небольшие силы по разным театрам боевых действий, то, скорей всего, оказался бы разбитым еще быстрее, чем это произошло в действительности. Впрочем, то, что ситуация, сложившаяся в Прибалтике к началу XVIII в., почти не оставляла шведам шансов на победу в войне, стало ясно только потом. Весной же 1700 г. еще никто не знал, что через несколько месяцев сквозь пороховую гарь яркой кометой вспыхнет полководческое дарование молодого короля скандинавов. И тем более никто не подозревал, что спустя всего девять лет его звезда неожиданно потухнет в бескрайних русских просторах, где военный талант Карла XII столкнется с железной волей Петра Великого.

Северная война началась в конце зимы. За счет внезапного нападения датчане и саксонцы предполагали получить немалую фору. Но шведы сумели быстро мобилизоваться для отпора. В середине июня Карлу XII стукнуло восемнадцать, а в июле он провел первую свою блистательную операцию — молниеносную войну с Данией, в результате которой самый опасный на тот момент противник оказался разбит и уже в начале августа был принужден подписать выгодный для Стокгольма мирный договор.

Сразу после этого шведский король начал осуществлять переброску главных сил на следующий театр боевых действий — к Риге — против саксонцев. Однако в сентябре количество его врагов вновь возросло до двух. К Августу Сильному присоединился московский царь. По нему Карл XII и нанес свой следующий удар.

Русская армия превышала силы шведов в несколько раз, тем не менее в решительном сражении у Нарвы она была разгромлена и перестала существовать, как организованная военная единица. Король опять продемонстрировал удивительные для его возраста качества зрелого полководца — нестандартное мышление, точный расчет, способность мгновенно ориентироваться в быстро меняющейся обстановке и вносить коррективы в ход боя.

Зима развела враждующие стороны по зимним квартирам, предоставив время для обдумывания дальнейших планов. Шведы по-прежнему находились между двумя противниками, но особенно ломать голову над тем, кого избрать в качестве главной мишени на предстоящую кампанию им не пришлось. Очень основательно побитые русские сидели тихо и на сколько-нибудь активные действия не отваживались. Саксонская же армия все еще представляла собой хорошо подготовленную силу, оставлять которую в тылу было бы верхом глупости. Поэтому по окончании весенней распутицы королевская армия двинулась от восточных границ Ливонии на запад.

Решительное столкновение с войском Августа произошло в июле 1701 г. на берегу Западной Двины. Вновь, несмотря на численное превосходство противника, Карл XII атаковал его и разбил, проявив себя в ходе боя не только как военачальник, но и в качестве харизматического лидера. В критический момент битвы он со шпагой в руке остановил бегущих солдат и возглавил контратаку, решившую исход сражения. Однако до конца разгромить саксонцев не удалось. После поражения они в относительном порядке отступили к Польше, поставив, таким образом, перед шведским королем роковой вопрос о затяжной войне на два фронта.

Разрешая эту проблему Карл XII, по мнению большинства историков, совершил свою первую стратегическую ошибку, повернув основные силы в 1702 г. не в сторону России, а на запад. Хотя если взглянуть на ситуацию с позиций тех дней, то подобный шаг выглядит наиболее логичным. Ведь никто не мог предполагать, что русский царь вдруг окажется таким великим государственным деятелем и реформатором, который сможет создать за окраинами цивилизованного мира армию, способную противостоять европейским полкам. А недобитые саксонцы могли стать реальной угрозой шведским тыловым коммуникациям, если бы скандинавы развернулись для наступления на Россию.

Ударить сразу по Саксонии — основной базе и источнику военной мощи Августа — Карлу XII не позволили Англия и Голландия, опасавшиеся, что вторжение шведов в центр Германии вызовет непредсказуемые последствия, которые дестабилизируют тыл антифранцузской коалиции в самый разгар войны с Людовиком XIV. И скандинавы оказались обречены на многолетнюю изматывающую борьбу с Августом на территории Речи Посполитой. Что позволяло многократно разбитому королю-курфюрсту неизменно восстанавливать свои силы.

Правда, именно на эти годы приходится наивысший пик полководческой славы Карла XII. Такие победы, как под Клишовым и у Торна в 1702 г. или под Пултуском в 1703-м, красноречиво свидетельствовали, что громкие успехи кампаний 1700—1701 гг. отнюдь не случайны. Если подробно разобрать на картах его операции первого периода Северной войны, то нельзя не заметить, что шведский король обогнал свое время и воевал вопреки большинству шаблонов, считавшихся непреложными правилами военной науки той эпохи. Каноны линейной тактики начала XVIII в. предписывали военачальнику бороться с вооруженными силами неприятеля преимущественно путем маневрирования, ставя во главу угла защиту кордонных линий и коммуникаций. Крупные сражения при таких действиях случались редко и, как правило, не приводили к решительным результатам. Карл XII добивался побед совершенно иначе. Смело врывался в глубину обороны противника и энергично навязывал бой, выигрывая его стремительными атаками. Ради быстроты или внезапности он мог бросить магазины, обозы и даже артиллерию. Намного раньше Фридриха Великого и Морица Саксонского[100] Карл XII стал действовать по принципу, смысл которого Наполеон потом уложил в короткую фразу: «Сила армии, как в механике, измеряется массой, умноженной на скорость». Поэтому неудивительно, что несмотря на захолустную арену своих подвигов, шведский король приобрел громадную популярность во всех европейских странах. И даже великие личности, выдвинутые в те годы грандиозными сражениями войны за испанское наследство, не смогли затмить его славы.

К 1706 г. антифранцузская коалиция, одержав ряд крупных побед над неприятелем, перестала опасаться за свой тыл, и скандинавы наконец-то получили долгожданную возможность для вторжения в Саксонию. Молниеносная и почти бескровная операция против этого курфюршества добавила еще одну ветвь в лавровый венец, украшавший шведского монарха. Август был принужден подписать мир и отказаться от польской короны. После чего из всех противников Стокгольма ненаказанной в полной мере оставалась только Москва, сразу же начавшая лихорадочный поиск дипломатических выходов из войны. Но король-воин не захотел мириться, желая безоговорочного торжества своей армии и над царем.

С высоты последующих лет историки обычно приходят к мнению, что это решение стало одной из главных стратегических ошибок молодого полководца. Действительно, сейчас уже трудно усомниться в том, что окончание Северной войны в 1707 г. было бы для Швеции не самым худшим итогом. Ореол непобедимости, созданный королем для собственной армии, помог бы и его дипломатам добиться весьма благоприятных условий мира. Но в те дни, когда солдаты отдыхали в покорной стране очередного разбитого врага, выгоды отказа от «последнего похода» представлялись далеко не столь очевидными.

Правда, остаться один на один с Петром I Карлу XII все-таки не удалось. Значительная часть польских магнатов продолжала поддерживать Россию и вести боевые действия против Стокгольма. Это сказалось в самый критический момент. Весной 1709 г. они отвлекли на себя резервы скандинавов и перерезали пути сообщения находившейся на Украине шведской армии с Прибалтикой. Но начало похода на Москву совсем не предвещало катастрофы. Царское войско, хотя и оказалось несомненно лучше подготовлено, чем в 1700 г., все равно не могло на равных сражаться с королевскими ветеранами. Не спасало русских и численное преимущество. Единственным серьезным препятствием казалась их тактика выжженной земли.

Однако на этот раз театр боевых действий был огромен, и Карлу XII пришлось поступить вопреки своим принципам — поделить армию на несколько частей, поставив себя, таким образом, в определенную зависимость от способностей подчиненных. Которые, как вскоре выяснилось, оставляли желать лучшего. Сумма вышеупомянутых помех к зиме 1708—1709 гг., в конце концов, сорвала все королевские замыслы. Однако главной причиной его неудачи стала все-таки недооценка противника и то самое упрямство, которое еще в детстве удивляло педагогов.

Даже поняв, что в лице Петра I он имеет неприятеля совершенно иного уровня, чем кто-либо из предыдущих врагов, Карл XII не внес качественных изменений в свои планы. Скорее наоборот — во второй год «русского похода» его намерения вообще вдруг приобрели вид откровенных авантюр. Это поражает и ставит в тупик большинство исследователей, поскольку ранее риск в действиях короля никогда в такой степени не превышал разумных пределов. К тому же и удача, прежде постоянно сопутствовавшая ему, вдруг переметнулась к оппонентам. В течение всей своей 18-летней карьеры полководца Карл XII руководил войсками во множестве больших и малых сражений. Практически в каждом из них противник имел численное преимущество (доходившее порой до многократного), однако шведский король неизменно оказывался победителем. Поражение он потерпел лишь однажды. Но по иронии судьбы именно оно стало главным боем в его жизни. История время от времени любит так жестоко усмехнуться. Все неприятности скандинавов окончательно сплелись в единый клубок к середине лета 1709 г. у небольшого украинского городка Полтава, известного теперь всему миру.

Хотя уже весной положение шведской армии не могло не внушать серьезных опасений, даже в июне шансы на благоприятный исход еще сохранялись. В тот момент полководческий талант Карла XII был необходим Швеции больше чем когда-либо. Но именно в эти дни его впервые за все годы войны настигла неприятельская пуля. Через несколько суток пришли известия о блокаде резервов в Польше и о растаявших надеждах на союз с Турцией. Полтавским боем не оправившийся от тяжелой раны король руководил лишь формально, передоверив командование не ладившим между собой фельдмаршалу Реншельду и генералу Левенгаупту. Их склока в немалой степени способствовала тяжести обрушившегося на скандинавов разгрома.

Клаузевиц писал, что великие полководцы даже после серьезных поражений отступают как львы — рыча и огрызаясь во все стороны. Карл XII от Полтавы банально бежал. И будучи прижатым к Днепру, даже не попытался дать последнего боя, а просто бросил армию. Может быть, поэтому знаменитый германский теоретик называет шведского короля выдающимся, но отнюдь не великим военачальником.

Впрочем, не будем строгими судьями недавнего героя. Раненый человек, изнуренный тяжелыми переходами в тряских носилках и не менее мучительными воспоминаниями о сценах катастрофы у Полтавы, наверное, имел право на некоторую слабость. Тем более что вскоре он пришел в себя и с прежней энергией продолжил борьбу. Другое дело, что былых возможностей у него уже не имелось. А оставшийся ограниченный набор средств никогда не позволял без посторонней поддержки или надежд на счастливый случай подняться до прежних высот могущества и славы.

Да и Фортуна после Полтавы больше не улыбалась ему так ласково и часто, как это случалось в первые годы Северной войны. Внезапно сменив милость на гнев, она стала вспоминать о бывшем фаворите лишь для того чтобы подразнить его и упорхнуть из-под самого носа. Подобным образом удача несколько раз издевалась над Карлом XII в Турции, куда он бежал из российских пределов.

Османская империя встретила неожиданного гостя без радостных объятий. Через десять дней после Полтавского разгрома король в сопровождении нескольких сотен кавалеристов добрался до Южного Буга. За рекой лежали земли султана, но очаковский паша двое суток не давал разрешения на переправу, пока не получил от беглецов приличную взятку. В результате русская погоня успела поймать на своем берегу часть королевской свиты. С этого унизительного эпизода началось более чем 5-летнее «турецкое сидение» шведского монарха.

В первый момент Карл XII, видимо, еще все-таки верил, что Левенгаупту удастся спасти и вывести из России остатки армии. Он предполагал объединить их с теми полками, которые были оставлены в Польше, получить из Скандинавии новых рекрутов и с этими силами продолжить войну. Кроме того, его не покидала надежда склонить султана к совместным действиям. Однако вскоре все эти иллюзии растаяли. Одно за другим пришли известия о капитуляции у Переволочны. О неспособности метрополии быстро собрать пополнение. И о том, что войну ему вновь объявили Саксония и Дания. А султан все тянул и тянул с заключением военного союза.

Весь следующий год воспрянувший противник кромсал и вырывал куски провинций из числа тех, что еще десяток лет назад казались навечно вошедшими в орбиту Стокгольма. Но к началу 1711 г. надежда на реванш в душе шведского короля стала оживать. Разногласия султана и царя все же переросли в большую войну. Москва, таким образом, получала второй фронт у Черного моря и была вынуждена прекратить активные действия в Прибалтике. Лучшего момента для контрудара из Скандинавии, что называется, не придумаешь. Но истощенная длительной войной Швеция не смогла собрать нужных сил для броска через море. И ее основной противник избежал смертельных стратегических клещей.

Тем не менее, турки даже в одиночку едва не поставили жирную точку на царствовании великого русского реформатора. Они не умели проводить блестящих операций в королевском стиле, но таковых и не понадобилось. Царскую армию еще не покинула полтавская эйфория, а головокружение от успехов, как известно, болезнь опасная. К середине лета 1711 г. на берегу реки Прут Петр I попал в еще более безвыходную ситуацию, чем та, что сложилась у шведов под Переволочной, откуда король мог хотя бы бежать. У русского царя, казалось, оставались лишь две печальные перспективы — позор плена или смерть. И то, и другое лишало антишведскую коалицию главного стержня. По сути, ставило на ней крест, предоставляя Стокгольму возможность вернуть утраченные позиции. В этот момент Карла XII и постигло самое жестокое разочарование за всю вторую половину Северной войны.

Еще когда османы только собирались в поход, командовавший ими великий визирь пригласил шведского короля в качестве гостя сопровождать турецкую армию. Но гордый скандинав отказался исполнять роль бедного родственника. Однако весть о том, что на берегах Прута судьба отдала его будущее в руки союзников, заставила-таки Карла XII взлететь на коня и рвануться туда, где в западне сидел беспомощный враг. Проскакав без остановок за семнадцать часов 350 километров, он добрался до цели в момент, когда русская армия торопливо покидала ловушку. Переговоры уже закончились. Царские дипломаты сумели в короткий срок уговорить великого визиря достигнуть соглашения за счет шведов.

Присутствуй король на театре боевых действий с самого начала или продлись переговоры на несколько часов дольше — и тогда, без сомнения, их исход был бы совсем иным. Но упущенного времени не вернешь. Поэтому все просьбы Карла XII о том, чтобы получить хотя бы на несколько дней командование над частью турецкого войска, остались тщетными. Великий визирь отказал под предлогом того, что Магомет запрещает отдавать правоверных воинов в распоряжение христианина.

Но даже после этого Карл XII оставался в Турции еще более трех лет. Османская империя в те годы была его единственным козырем, который при счастливом стечении обстоятельств мог изменить стратегический расклад сил в Прибалтике. И шведский король делал все, чтобы опять столкнуть султана и царя. Наконец, в конце 1712 г. надежда вновь забрезжила на горизонте. Стамбул официально объявил войну Москве.

К этому времени в Швеции сумели-таки найти средства для создания новой полевой армии. Правда, небольшой — борьба с Северным союзом в одиночку была ей явно не по силам. Но поддержать с севера наступление турецких войск она вполне могла. Экспедицию возглавил фельдмаршал Стенбок. Удачно переправившись через Балтику, он неожиданным ударом прорвал оборону союзников и выскочил на стратегический простор. Однако и на сей раз османы подвели скандинавов. В конфликт вмешались Англия и Голландия, сумевшие загладить противоречия России и Турции прежде чем между ними начались боевые действия.

Вообще, с 1710 по 1713 гг. Османская империя официально объявляла войну России четыре раза. И каждый раз этому способствовали усилия Карла XII. Однако чаще всего решимость мусульман не шла дальше бряцанья оружием. «Холодная» война лишь однажды переросла в «горячую». Да и тогда серьезные боевые действия ограничились кратковременным столкновением на Пруте. В конце концов, в 1713 г. султан с царем заключили Адрианопольский мирный договор, согласно условиям которого обоюдные претензии до известной степени были урегулированы. Напряженность в районе Черного моря спала. И шведский король понял, что ему пора собираться домой, где дела также складывались печально для скандинавов. Почти все южные и восточные берега Балтики уже стали чужими.

В течение этих же лет изменилась и ситуация на Западе континента. Война за испанское наследство завершилась. Супердержавы теперь располагали временем и силами для более существенного влияния на исход Северной войны. Все вышеперечисленное настоятельно требовало присутствия Карла XII в метрополии, которую он покинул в самом начале борьбы — героем и победителем. Возвращаться же приходилось совсем в иной роли. Тем не менее шведскому монарху удалось это сделать так, что вся Европа вновь заговорила о нем.

Отряд короля, находившийся в Османской империи, насчитывал 1200 человек. Путешествие столь большой группы, да еще с обозом, по дорогам разных стран, для того времени — предприятие долгое и нудное, грозило затянуться на месяцы, в течение которых неприятель успел бы сориентироваться и принять нужные меры. Тем более что в путь скандинавы двинулись в самую слякоть — глубокой осенью 1714 г. Но в тот момент, когда караван достиг австро-турецкой границы, Карл XII вдруг стремительно рванулся вперед. Без охраны (сопровождаемый только одним спутником), менее чем за две недели он пролетел полторы тысячи километров, разделяющих Валахию и Штральзунд — последнюю крепость на южном побережье Балтийского моря, которая еще оставалась в шведских руках.

Оказавшись в знакомой и столь любимой им обстановке, среди своих солдат, король словно скинул с плеч груз последних неудачных лет и превратился в прежнего энергичного полководца, одним видом вселявшего уверенность в войска. Вот только войск к пятнадцатому году войны в Швеции почти не осталось. Поэтому Карл XII сразу же начал готовить в стране ряд реформ, направленных на мобилизацию государства для продолжения боевых действий. В первую очередь требовалось воссоздать армию. В разоренной и казалось бы полностью исчерпавшей свои резервы державе подобные задачи представлялись немыслимыми. Однако король сумел-таки выжать ресурсы из умирающей экономики, и боеспособность Швеции стала возрастать.

Но реформам для ощутимой отдачи нужно не меньше года. Противник же, хотя и растерялся, смущенный эффектным возвращением короля, спустя несколько месяцев опять ожил, двинув на Штральзунд объединенную 60-тысячную датско-прусско-саксонскую армию. Защита этой крепости с лета 1715 г. превратилась в главную задачу шведов, позволяя выиграть столь необходимое время и отсрочить вторжение неприятеля непосредственно на территорию Скандинавского полуострова.

Оборону возглавил сам король. Несколько месяцев он отбивал атаки союзников. Но, в конце концов, численное преимущество сказалось. Врагам удалось захватить остров Рюген, лежащий неподалеку от Штральзунда и занимающий с военной точки зрения господствующее положение над крепостью. Карл XII с отрядом всего в 2800 солдат контратаковал укрепившихся там 14 000 датчан и пруссаков. Можно только гадать, как бы закончился бой, если бы в самом его начале король вновь не получил опасную рану. Шведы сразу отошли и судьба осады, таким образом, оказалась предрешенной. Тем не менее, защищались скандинавы до последнего. Лишь 22 декабря 1715 г. союзники сумели занять ключевые бастионы. В этот же день город пал.

Карл XII в последний момент (за несколько минут до капитуляции) на маленьком суденышке все же успел прорваться мимо установленных на Рюгене неприятельских батарей в открытое море. Через два дня, впервые после того как в октябре 1700 г. он отплыл из Швеции выручать осажденную русскими Нарву, король вернулся на скандинавскую землю. Как и 15 лет назад он по-прежнему не хотел даже слышать о мире, продолжал пополнять армию и укреплял оборону на десантоопасных участках побережья. Потом многие авторы ставили Карлу XII в вину то жестокое упрямство, с которым он заставлял свою истощенную войной страну продолжать явно бесперспективную борьбу. Хотя в действительности вопрос это спорный. Идеи гуманизма еще не стали аксиомами для людей начала XVIII в. Поэтому они мыслили другими категориями и имели иные ценности, чем представители более поздних эпох. Кроме того, шведский король не мог не понимать, что если, разбуженный Петром Великим, громадный русский медведь сумеет зацепиться за Балтийский берег, хотя бы одной когтистой лапой, то выгоды, полученные от моря, еще больше усилят его дикую мощь. И тогда он уж точно не оставит в покое бывшего обидчика, а будет стремиться откусить от его ослабевшего тела еще большие куски. Что, кстати говоря, и случилось в реальности.

Тем временем к 1716 г. члены Северного союза сумели достигнуть договоренности о согласовании между собой планов боевых операций, формировании объединенных армии и флота, а также заручились поддержкой флотов великих держав (Англии и Голландии), что создало буквально идеальные условия для прыжка через Балтику и вторжения на Скандинавский полуостров. В этот момент Карл XII снова проявил качества незаурядного полководца, заставив опять ахнуть изумленную Европу.

Понимая, что оборона, как бы умело он ее не вел, в конце концов все равно закончится поражением, шведский король решил упредить неприятеля и атаковать первым. В феврале 1716 г. он внезапно бросил свою армию на Данию, которую спасла только погода. Если бы не бури, взломавшие лед в проливах, то Карл XII смог бы выйти к Копенгагену и захватить датскую столицу. Но и без того успех выглядел впечатляюще — численно превосходящий противник растерянно заметался.

Перехватив, таким образом, инициативу и не давая врагу опомниться, король ринулся в южную Норвегию, которая тогда принадлежала Дании. Быстро преодолев труднодоступные горные хребты, он захватил несколько крепостей, располагавшихся на обратных скатах скал и запиравших дороги, идущие с перевалов. А затем после стремительного рейда овладел норвежской столицей Христианией.

Парируя неожиданные шведские выпады, союзники были вынуждены дробить свои силы, перебрасывать их с одного угрожаемого участка на другой, изматывать солдат, трепать корабли, а также накапливать обиды и претензии друг к другу. В этих заботах промелькнули самые благоприятные для переброски десанта через море месяцы 1716 г. Настала осень — зыбкие договоренности по учету чужих интересов не выдержали — Северный союз потряс скандал, от которого он уже никогда не оправился и тихо умер через несколько лет.

Эти события отодвинули угрозу вторжения на Скандинавский полуостров в неопределенное будущее. Да и вообще, в связи с разладом в стане союзников, боевые действия потеряли прежний накал. Однако и Швеция уже истощилась до такой степени, что не могла сосредоточить нужных сил даже для одного фронта. Ей как воздух требовалась хоть кратковременная передышка. Такую паузу могли дать лишь мирные переговоры, и Карл XII наконец согласился на них. Но строго предупредил помощников — минимум уступок в любой ситуации.

Король в силу своего характера всегда больше рассчитывал на солдатские штыки, чем на перья дипломатов. Поэтому наступившее затишье он рассматривал только как подготовку к продолжению борьбы, которую не собирался прекращать до тех пор, пока не удастся отобрать обратно все потерянные территории и заставить врагов компенсировать нанесенный его государству материальный ущерб. Усилия Карла XII принесли плоды и на сей раз, вернув, до определенной степени, к середине 1718 г. боеспособность армии.

Как только король почувствовал, что имеет в руках реальную силу, то немедленно опять бросился в бой. Приказав продолжать мирные переговоры с русскими (поскольку это гарантировало его от всяких неожиданных предприятий со стороны царя), Карл XII снял с восточного направления максимальное количество солдат и, собрав на юго-западе Швеции свою армию, перешел в наступление на Данию. В качестве цели он снова избрал Норвегию.

Часть шведских войск двинулась к Тронхейму, а сам король повел другой корпус на Христианию. В течение месяца его полки карабкались через скалистые перевалы и штурмовали неприятельские укрепления в горных проходах. В середине ноября они подошли к последнему серьезному препятствию на пути к норвежской столице — крепости Фредериксхалль. Она имела крепкие бастионы, и шведам пришлось остановиться — подтягивать тяжелую артиллерию, строить редуты, готовить штурмовые приспособления — словом, организовывать осаду по всем правилам военной науки.

Карл XII торопился использовать предоставленные случаем временные стратегические выгоды и выбить из войны хотя бы одного противника. А досадная заминка у Фредериксхалля угрожала этим планам, поэтому король стремился лично руководить всеми осадными работами. 11 декабря он так же, как всегда приехал на тот участок, где намечалась наибольшая активность, и принялся осматривать местность. В этот момент его и сразил чей-то меткий выстрел. Смерть наступила мгновенно — пуля попала прямо в висок.

Со смертью короля умерла и упрямая решимость шведов сражаться до победы. Через два дня была свернута норвежская операция. Армия отошла на свою территорию и с тех пор до самого окончания Северной войны уже только обреченно отбивалась, зачастую просто уклоняясь от боя — предоставляя противнику свободу действий там, где прежде он не мог хозяйничать даже в мечтах.

Жизненный путь Карла XII похож на вспышку магния — короток, но ярок. Такие судьбы даже по прошествии столетий не теряются в тени новых героев, поэтому к настоящему времени о шведском короле на разных языках написано множество книг. К сожалению, русских переводов этих работ практически нет. Российскому читателю с данной темой вообще не повезло, поскольку жизнь этого неординарного человека исследована отечественными историками не в пример специалистам других стран — крайне скупо и однобоко. Но таков уж удел большинства крупных полководцев, если они когда-либо сражались против армии нашего государства. Врагу положено оставаться противным и до скуки неинтересным. И, видимо, с этим ничего не поделаешь: ментальность нации — серьезная вещь.

А в зарубежной историографии оценки деятельности Карла XII и, в особенности, степени его дарования, до сих пор вызывают споры. Впрочем, обзор данной полемики лежит за пределами темы этой книги. Заметим лишь, что вопрос, насколько великим полководцем был шведский король, навсегда останется открытой и сугубо теоретической проблемой. Теоретической потому, что фактов для анализа на сей счет Карл XII не оставил. Против «эталонных» армий он никогда не сражался и таковыми никогда не командовал.

II. ЭЛИТНЫЙ КЛУБ КОРОЛЯ

Полтавский склочник

Как уже упоминалось выше, вооруженные силы всех участников Северной войны 1700—1721 гг. составляли, так сказать, второй эшелон европейской боевой мощи, следуя за кормой супердержав того времени. Шведская армия к началу XVIII в. была лидером именно этого второго эшелона. На роль передовой силы цивилизации она не вытягивала по многим параметрам. В первую очередь по общей численности и творческому потенциалу командования — выдающихся полководцев, кроме короля, из ее среды в те годы не выдвинулось.

Фигура Карла XII как военного интеллектуала-практика возвышается над своими подчиненными на целых две или три головы. Но, конечно, это не означает, что его окружали глупцы и ничтожества. Армия скандинавов имела давнюю историю, славные победные традиции и была укомплектована опытными профессионалами, хорошо знавшими свое дело. Но и только. Такого багажа для победы в затяжной войне не хватило. Впрочем, здесь снова необходимо напомнить, что эта оценка дается с позиций великой армии, каких за всю историю человечества единицы. А на общем фоне шведские военачальники того времени смотрятся весьма неплохо. Среди них самой заметной фигурой, после короля, без сомнения, являлся фельдмаршал Реншёльд.

Реншёльд Карл-Густав (1651—1722), граф и фельдмаршал с 1706 г. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1709 гг. и с 1718 по 1721 гг. Уже во время первых кампаний стал практически вторым лицом после короля. Руководил войсками в крупном сражении против армии Северного союза, в состав которой входили и русские, под Фрауштадтом (1706 г.). Фактически командовал скандинавами в битве у Полтавы (1709 г.). Находился в плену с 1709 по 1718 гг.

Будущий фельдмаршал родился в городе Штральзунд, расположенном на юго-западном берегу Балтийского моря в Померании, которой шведская корона сумела завладеть на несколько десятилетий XVII-XVIII вв. Его отец был членом государственного суда и имел возможность обеспечить сыну хорошее образование. Реншёльд знал три иностранных языка — немецкий, французский и латынь, учился в Лундском университете. Однако карьера штатского чиновника обещала молодому человеку в ту эпоху несравнимо меньше славы или других заманчивых перспектив, чем возможности военной службы. Реншёльд же с ранней юности отличался повышенным честолюбием, поэтому он выбрал дорогу Марса.

В Европе XVII в. кодекс чести военного профессионала не обязывал солдата служить только под знаменами своей родины, предоставляя каждому человеку полное право выбора той армии, где ему казалось удобнее и выгоднее. Поэтому совершенно обычной выглядела ситуация, когда после окончания контракта кто-либо продавал свою шпагу бывшему противнику. Например, Евгений Савойский начинал у Людовика XIV, но затем, обиженный Королем-Солнце, ушел в австрийскую армию, являвшуюся главным врагом Версаля, и в ее составе, воюя против французов, добился своих самых славных побед. Реншёльд тоже не стал исключением из общего правила, прослужив достаточно долгое время в вооруженных силах Голландии, которые ранее не один раз оказывались в стане неприятелей Швеции. Голландская армия, вместе с французской, английской и австрийской, считалась лучшей в Европе. Служба в ее рядах была отличной школой для любого, даже опытного военного.

Как решительный и способный командир Реншёльд впервые проявил себя во время Сконской войны 1675— 1679 гг. Эти качества наряду с бесстрашием в боях помогли молодому офицеру быстро продвинуться по служебной лестнице. В 26 лет он уже имел звание подполковника и завидную профессиональную репутацию, которая открывала перед ним реальную возможность блестящей карьеры.

И, действительно, в начале XVIII в. судьба вознесла уроженца Штральзунда к самой вершине военной пирамиды Стокгольма. Именно он занимался шлифовкой полководческого образования Карла XII и с начала Северной войны фактически возглавлял сухопутную вооруженную силу Швеции. Правда, уже в прологе боевых действий король потеснил учителя с места главнокомандующего, но роль второго человека в армейской иерархии скандинавов у Реншельда никем не оспаривалась вплоть до рокового лета 1709 г.

Современный шведский историк Петер Энглунд по воспоминаниям мемуаристов той поры рисует следующий образ этого человека: «…Реншёльд был бесцветный блондин с повелительной внешностью: заостренный нос, маленький рот и холодный взгляд. Умелый и бывалый военный, сурово и усердно служащий королю и короне, сдержанный, сильный, холерического темперамента. По отношению к сослуживцам и подчиненным выказывал недружелюбное высокомерие…»

То, что его «правая рука» не имела привычки щадить чье-то самолюбие, общаясь с окружающими, Карл XII знал, однако этот недостаток в монарших глазах с лихвой возмещался достоинствами Реншельда — преданностью, знаниями, волей, энергией. Несмотря на уже солидные годы, все первые 9 лет войны королевский наставник ничуть не уступал своему юному ученику в работоспособности и выносливости, сутками не слезая с седла и просиживая ночи напролет за составлением планов. Даже в период зимних пауз он не покидал армии, оставаясь в лагерях и занимаясь подготовкой будущих кампаний. Однако именно склочность, в конце концов, оказалась решающим фактором в характере Реншёльда, перечеркнув в течение одного дня под Полтавой все его плюсы. Но это будет потом, а первый период Северной войны в генеральской карьере судейского сына стал настоящей «лебединой песней».

Поскольку Карл XII практически все время стремился иметь своего учителя под рукой, Реншёльду редко приходилось осуществлять верховное командование войсками в крупных сражениях, но в тех битвах, которые давал король, ему всегда поручались самые опасные участки. Так было во время десанта в Данию летом 1700 г., в сражениях у Нарвы и на Двине. В боях под Клишовом и Головчиным с численно превосходящим противником он блестяще руководил кавалерией, благодаря действиям которой и достигались победы.

Тем не менее, настоящая слава полководца пришла к Реншёльду только в 1706 г. после сражения у Фрауштад-та, где он, имея всего 12 000 солдат и ни единой пушки, разгромил почти 20-тысячную саксонско-польско-русскую армию, располагавшую многочисленной артиллерией. Притворным бегством шведы расслабили противника, а затем разметали его стремительным ударом. За эту победу король пожаловал учителю звание фельдмаршала и титул графа.

Однако вместе с маршальским жезлом под Фрауштадтом Реншёльд приобрел и сомнительную репутацию свирепого безжалостного человека, способного на удивительно жестокие поступки, напомнившие о временах самого лютого варварства. Прямо на поле боя, сразу после сражения, он приказал перебить всех русских пленных. Конечно, в те годы, как, впрочем, и во время любой войны, насилие, грабеж и убийства с обеих сторон считались обычным явлением. Но даже на таком фоне поступок Реншёльда поразил современников масштабами, холодным расчетом и бессмысленностью зверства.

В русском походе 1708—1709 гг. фельдмаршал, как обычно, руководил главными силами армии Карла XII, действуя на самых важных направлениях. Поэтому, когда в конце июня 1709 г. король был серьезно ранен, именно ему пришлось взять на себя ответственность фактического командования шведскими войсками. К несчастью для скандинавов, достойно справиться с этой ношей Реншёльду не удалось. Он не сумел обуздать свой вздорный характер, поставив старую личную неприязнь к другим генералам выше общих интересов в сражении у Полтавы. Этот бой и оборвал его завидную карьеру. Поэтому имеет смысл подробней рассмотреть причины столь прискорбного финала.

Общая ситуация для скандинавов к тому времени усложнилась и каждое крупное столкновение с противником угрожало в случае неудачи обернуться катастрофой. Поэтому, превозмогая ранение, король вместе с фельдмаршалом долго и тщательно обдумывал диспозицию к Полтавскому бою. Но всю остальную подготовку к битве и непосредственное руководство войсками на поле сражения Реншёльд осуществлял один. Именно в этот момент его старые обиды на сослуживцев переросли в трагедию. Генерал Левенгаупт являлся третьим человеком в армейской иерархии, командуя всеми пехотными полками, тем не менее план предстоящей операции фельдмаршал ему сообщил лишь в нескольких словах. Столь же пренебрежительно информировались и другие командиры.

Замысел Карла XII основывался на проработке строжайше выверенного взаимодействия между всеми подразделениями, собранными для атаки (примерно 16 000 солдат — 8200 пехотинцев и 7800 кавалеристов). Только действуя с точностью часового механизма, они могли нейтрализовать многократное численное превосходство русских (имевших, если не считать 4000 солдат полтавского гарнизона, более чем 55-тысячную армию — около 36 000 пехоты и примерно 20 000 конницы). Ранее королю не раз удавались такие атаки, да и весь опыт прошлых столетий свидетельствовал в пользу подобного варианта. Московское войско всегда страдало низкой выучкой и отсутствием грамотной организации. Но на сей раз скандинавам не удалось реализовать свое преимущество в профессионализме, так как подготовку наступления Реншёльд принес в жертву личным эмоциям.

Суть плана Карла XII сводилась к фронтальной атаке пехоты, которой кавалерия обязывалась содействовать ударами с флангов. Ставка делалась на неожиданность нападения, быстроту маневров и филигранную координацию всех передвижений. Далеко выдвинутые сторожевые укрепления русских предписывалось не штурмовать, а просто проскочить между ними и, не дав неприятелю построить боевые порядки, загнать обратно в главный лагерь те его части, которые успеют выйти навстречу. После чего предстояло поступать по обстоятельствам. При благоприятной обстановке — атаковать и сбросить с крутого берега в реку Ворсклу полки Петра I. Если же противник не поддастся панике, то просто блокировать его расположение, не допуская подвоза продовольствия.

Неудачно выбранная позиция русских облегчала шведам выполнение задачи. Отходу царских войск из укрепленного лагеря с тыла мешала река, а с юга — лес. На север вела лишь одна дорога, проходившая опять-таки вдоль реки (которая служила в качестве наковальни при ударе шведов), где не было места, чтобы развернуть правильный строй. Таким образом, у Петра оставалась лишь возможность встречной контратаки, чего и желал Карл.

Однако все расчеты короля начали рушиться с самого начала из-за элементарной неподготовленности операции. Местность плохо разведали, и колоны солдат путались, выдвигаясь на исходные позиции для атаки. С ее началом запоздали — застать врага врасплох не удалось. Царь успел послать подкрепление сторожевым редутам — около них завязался упорный двухчасовой бой. В конце концов русские отступили, но эффект внезапности уже окончательно потерялся. Сквозь вышеназванные укрепления пришлось прорываться под ураганным огнем, неся непредусмотренные потери.

К тому же, поскольку, кроме Карла XII и Реншёльда, никто не знал детального плана операции, путаница усугубилась. Поэтому после прорыва к главной линии обороны русских, рядом с королем и фельдмаршалом находилась только треть из общего количества оставшихся в строю пехотинцев (примерно 2500 человек). Другая колонна, руководимая Левенгауптом (той же численности), вынужденная обходить редуты справа, потеряла связь с основными силами и, импровизируя на свой страх и риск, в одиночку атаковала юго-западный угол лагеря Петра I, где находилось несколько десятков тысяч солдат.

К счастью для генерала, в этот момент его нашли специально посланные гонцы, передав приказ идти на соединение с королем. Но вот третьей части скандинавской пехоты, шедшей под командованием генерала Рооса, повезло меньше. Не зная о том, что мимо сторожевых редутов надо как можно скорее проскользнуть, эта колонна принялась штурмовать укрепления, безнадежно отстав от ушедших вперед полков. Так как диспозицией штурм не предусматривался, то никаких средств для преодоления препятствий шведы не имели. Все же Роос взял два редута, однако следующие его атаки захлебнулись.

Петр I, узнав, что часть неприятельской армии зацепилась за крючок его сторожевых укреплений, срочно выслал 7000 человек для уничтожения оказавшегося в ловушке врага, благо основные силы Карла XII в тот момент уже ушли далеко на север и теряли время на поиски отставших. Окруженная противником, во много раз превосходящим по численности, колонна Рооса, после продолжительного и упорного сопротивления, была уничтожена. От нее осталось всего 400 пленных, по большей части израненных солдат.

Таким образом, вместо слаженных ударов и молниеносных маневров для блокировки царского лагеря, королевской армии пришлось два часа прорываться к нему, а затем еще в течение 3 часов собирать разрозненные силы и приводить их в порядок. За это время русские успели спокойно подготовиться к бою. Вывели и построили перед лагерем 24 000 пехотинцев, а оставшуюся часть разместили на валах укреплений, для прикрытия отступления в случае неудачи[101].

Реншёльд, оставшись без людей Рооса, вступил в решающую схватку, имея всего 5000—5500 солдат пехоты. Как обычно, не колеблясь, он бросил их в стремительную атаку и даже прорвал первую линию русских. В этот момент многим показалось, что счастливая звезда скандинавов вновь разгорается ярким светом, и вопреки всему шведы опять одержат победу. Но чуда не произошло. Подавляющее численное преимущество царских войск, в конце концов, решило исход битвы. Скандинавов опрокинули, и отступление вскоре превратилось в бегство.

Реншёльд, пытаясь спасти положение, послал на помощь пехотинцам кавалерию. Она несколько задержала русских, но ненадолго. Конники, стесненные болотами (не позволявшими создать хотя бы подобие строя, что вынуждало их драться разрозненными кучками) покатились назад вместе с пехотой. Видя это, фельдмаршал остановил небольшую часть бегущих и, возглавив сборный отряд, бросился навстречу противнику. Вспыхнула короткая, жестокая схватка, исход которой легко предугадать. Те из шведов, кто не погиб, попали в плен. Среди последних оказался и Реншёльд.

В Полтавском сражении русские могли совершенно истребить шведские полки. Однако победители, видимо, сами не сразу поверили в свою полную победу. А потому не проявили должной инициативы и настойчивости в преследовании. Только несколько дней спустя деморализованная армия Карла XII, сама себя загнав в ловушку у Переволочны, окончательно капитулировала.

Но Реншёльд попал в плен непосредственно на поле боя под Полтавой во время сражения. Его сразу же доставили в царскую ставку, где начинался победный пир. Петр I, в эти, наверное, самые счастливые мгновения своей жизни был великодушен. С рыцарским благородством он вернул шведскому фельдмаршалу шпагу, разрешив носить ее даже в плену. Всех знатных скандинавов, захваченных к тому часу, пригласили за стол, и царь провозгласил тост за своих учителей в военном деле. Реншёльд, не пришедший в себя от пережитой катастрофы, не поняв в первый момент, о чем говорит Петр, переспросил: «Кто же эти учителя?». И получил лаконичное уточнение: «Вы, господа». В ответ фельдмаршал все-таки нашел в себе силы грустно пошутить: «Хорошо же ученики отблагодарили своих наставников».

Официальные торжества по случаю Полтавской победы русские устроили через полгода в Москве. В сценарии этого праздника Реншёльду отвели заметную, но незавидную роль, исполняя которую фельдмаршал до дна испил чашу позорных унижений. Его заставили пройти по всему городу, сквозь толпы враждебно настроенных зевак, во главе колонны своих бывших подчиненных. А впереди победители волокли по земле славные знамена еще недавно столь грозной для них королевской армии, под гордым шелестом которых Реншёльд прослужил столько десятилетий.

Петр I, очень нуждавшийся в опытных военных профессионалах, предложил пленным шведам поступать на службу в русскую армию. Однако большинство скандинавов во главе с Реншёльдом отказались. А так как на тот момент, когда они попали в неволю, война еще не дошла даже до своего экватора, то дожить до заключения мира и вернуться на родину удалось далеко не всем. Наставнику Карла XII в этом смысле повезло больше других. Он не умер в плену и попал домой раньше остальных. В 1718 г. его обменяли на двух русских генералов.

После возвращения в Скандинавию Реншёльду не удалось возродить свою репутацию военачальника. Хотя он и успел застать Карла XII в живых, но лишь на короткое время. Меткий выстрел у Фредериксхалля надломил шведскую волю к победе. После декабря 1718 г. Стокгольм уже не пытался кого-либо атаковать, а только сопротивлялся чужим ударам, да и то словно по инерции.

Безжалостная судьба еще раз пнула старого фельдмаршала, заставив присутствовать при кончине армии и страны — «Хозяйки Балтийского моря». Никогда в будущем они уже не смогли подняться до прежних высот. Таким образом, к своему 70-летию Реншёльд потерял все, чему он посвятил большую часть жизни. В подобных ситуациях пожилые люди обычно быстро уходят в мир иной. Не стал исключением и наш герой, умерший на следующий год после заключения Ништадтского мира.

Генерал, которого сгубили обозы

Шведская армия времен Северной войны 1700—1721 гг. численно была сравнительно невелика. Ее главные силы — два десятка отборных полков пехоты и кавалерии, в разное время подкреплявшихся некоторым количеством второсортных частей — в общей сложности редко превышали 25 000 солдат. И лишь один раз — в начале «Русского» похода — достигли цифры 35 000 человек.

Столь скромное войско неразумно делить на несколько армий. Поэтому оно практически все время представляло собой единое целое, которым в течение первого периода боевых действий бессменно руководил лично сам король.

В тех же исключительных случаях, когда Карл XII дробил главные силы, самостоятельные операции он доверял, как правило, Реншёльду. Этим в значительной мере и объясняется удивительный на первый взгляд факт, что за девять лет побед от Копенгагена до Полтавы рядом с ними не появилось ни одного полководца, чей масштаб можно было бы сравнить с дарованиями короля и фельдмаршала.

Но в ту войну скандинавы всегда имели как минимум два театра боевых действий. А поскольку их главные силы могли присутствовать только на одном, то на других, естественно, приходилось использовать далеко не элитные по составу полки, не говоря уж о численности солдат. Руководя подобными войсками, заявить о себе, как о военачальнике, трудно в не меньшей степени, чем заблистать, находясь в тени королевского таланта. И тем не менее к 1708 г. в армии Карла XII третью по значению позицию сумел занять генерал Левенгаупт, выдвинувшийся именно с второстепенных российских рубежей. Пользуясь современным лексиконом, можно сказать, что пока эпицентр Северной войны находился в Польше и Саксонии, этот человек был наиболее талантливым (и опасным для русских) генералом Восточного фронта.

Левенгаупт Адам Людвиг (1659—1719), граф, генерал-лейтенант с 1706 г. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1709 гг. С 1703 г. — генерал-губернатор Риги и прилегающих к ней провинций — Курляндии, Лифляндии, Земгалии. Руководил войсками в сражениях с русской армией (или ее частью в союзном войске) при Салатах (1703 г.), Якобштадте (1704 г.), Мур-Мызе (1705 г.) и Лесной (1708 г.). Подписал капитуляцию шведов у Переволочны (1709 г.). Умер в русском плену.

В свете основной доминанты жизненного пути Левенгаупта весьма символичным может показаться то, что родился он во время войны на армейском бивуаке в лагере шведских войск, когда они стояли на чужой территории — под Копенгагеном. Его отец — аристократ, крупный землевладелец и храбрый воин, верно служил королю Карлу X. А мать являлась троюродной сестрой этого монарха. К сожалению, умерла она рано. И воспитанием мальчика занимались разные люди. В том числе представители самых знаменитых фамилий, не стесненных отсутствием средств. Поэтому Адам Людвиг получил прекрасное по тем временам образование. Он учился в шведских университетах Лунда и Упсалы, а также в немецком Ростоке, где успешно защитил диссертацию, После возвращения из Германии, как и перед всеми молодыми шведами его круга, перед ним встала проблема выбора между перспективами военной и гражданской карьер. В отличие от большинства сверстников, в юности он мечтал о дипломатической стезе, однако в итоге также пошел традиционным путем профессионала шпаги.

Но новые законы (принятые следующим монархом — Карлом XI) всех шведских офицеров независимо от происхождения обязывали начинать службу с самых малых чинов. Не удивительно, что это обстоятельство пришлось не по нраву отпрыскам гордого дворянства. И они почти поголовно устремились за границу, в армии соседних государств, где казалось легче найти место, не задевающее аристократических представлений о собственной чести и правах, полученных при рождении. Естественно, что сын троюродной сестры бывшего короля тоже оказался среди них.

Сначала Левенгаупт поступил в войска курфюрста Баварии, который в составе европейской коалиции воевал с турками. Под его знаменами в 80-х гг. XVII в. он и получил боевое крещение, успешно действуя против мусульман в Венгрии. Затем последовала 9-летняя служба в голландской армии. Здесь ему пришлось сражаться уже не со слабо организованными азиатами — средневековыми османскими ордами, а с лучшей армией Европы тех лет — французской.

Война Людовика XIV с Аугсбургской лигой закончилась в 1697 г. К этому времени Левенгаупт превратился в бывалого солдата средних лет, чей опыт и знания, вкупе с отличным образованием, стали своеобразным капиталом, позволявшим получить достойное место в войсках любого западного государства. Но он решил вернуться домой, где вскоре его голова и шпага оказались как нельзя кстати, поскольку в 1700 г. на Швецию напали сразу несколько соседних стран. Более чем 20-летнее изнурительное противоборство скандинавов с ними вошло в историю под названием Северной войны, первые годы которой принесли бывшему ландскнехту славу умелого полководца.

Начало боевых действий он встретил командиром резервного полка, а в 1705 г. личным приказом короля уже был назначен губернатором Риги, получив в распоряжение войска, расположенные на территории провинций Лифляндии, Курляндии и Земгалии. Там беспрерывно шли упорные бои с превосходящими во много раз силами русских, пытавшихся закрепиться в Прибалтике, пока Карл XII был связан на западе борьбой с поляками и саксонцами. Самые боеспособные полки монарх, естественно, забрал с собой. Поэтому на востоке оборону держали ополченческие и третьеразрядные армейские части, раздерганные по гарнизонам на 500-километровом фронте от Финского залива до Пруссии.

Тем не менее Левенгаупт, даже в таких заведомо проигрышных условиях, очень быстро сумел проявить свой талант военачальника. Один из наиболее ярких современных зарубежных историков Северной войны — американец Роберт Масси, рассматривая ее взглядом нейтрального наблюдателя, дает следующую характеристику рижского губернатора: «…генерал от инфантерии, которого Карл за педантичную ученость прозвал «маленьким латинским полковником», был человек меланхоличный, дотошный, чрезмерно чувствительный к мнению окружающих — он повсюду видел заговоры и козни соперников, но при этом оставался смелым и знающим офицером, исполняющим приказы с редкостным рвением. Для него не имело значения, сколь малочисленна пехота, которой он командовал, и, напротив, сколь велики силы противника и грозны его укрепления. Получив четкий приказ, Левенгаупт строил солдат в шеренги и шел вперед, демонстрируя полное пренебрежение к смертоносному вражескому огню…»

Кроме этого генерала, никто из шведских командиров на Восточном фронте, после ухода Карла XII на запад, не смог успешно противостоять огромным массам русских войск. А Левенгаупт вскоре после своего назначения выиграл несколько крупных баталий. Летом 1705 г. он даже разгромил в сражении у Мур-Мызы армию фельдмаршала Шереметева. Поэтому, когда король начал подготовку к решительному вторжению в Россию, именно рижскому губернатору доверялась, пожалуй, самая трудная и ответственная операция кампании — прорыв из Прибалтики к Днепру корпуса с пополнениями и припасами, без которых поход главных сил на Москву был неосуществим.

Осенью и зимой 1707-1708 гг. армия Карла XII, как и предусматривалось планом, вытеснила русских из Польши и остановилась в Белоруссии переждать весеннюю распутицу. Туда же в марте месяце приехал и Левенгаупт. Они обсудили с королем дальнейшие действия, наметили маршрут движения обоза, а также уточнили прочие детали предстоящей операции, после чего генерал вернулся обратно в Ригу и начал снаряжать экспедицию.

Первая трудность поставленной перед ним задачи заключалась в том, что за короткий срок в разоренном многолетней войной крае требовалось собрать 2000 хороших повозок и 8000 крепких лошадей для обоза. Затем в сожженных и разграбленных русскими войсками деревнях необходимо было найти продовольствие. А потом огромному каравану предстояло пробиваться через заслоны врага. И одолеть за месяц расстояние в тысячу километров плохих дорог, пересеченных широкими реками без мостов и бродов. Для их форсирования шведам пришлось сконструировать и тащить с собой специальный разборный переносной мост. Охрану обоза осуществляли около 13 000 солдат — все, что имел Левенгаупт в своих провинциях. После соединения с королем ими предполагалось пополнить полки основной армии.

В начале лета рижский корпус получил приказ двигаться к месту встречи. Однако, как ни старались скандинавы, вовремя собрать телеги и продовольствие им не удалось. Поэтому с выступлением пришлось задержаться почти на месяц. К тому же, будто бы назло шведам, погода стояла дождливая, дороги размыло, и изнуренные лошади с громадным трудом тащили по глубокой грязи тяжелые повозки. В итоге все королевские планы рухнули. Миновало лето, подходил к концу сентябрь, а Левенгаупта от главных сил отделяло еще около сотни километров.

Карл XII ждал рижского губернатора до последней возможности, но в армии начался настоящий голод, и ему пришлось пойти на юг, в не разоренные войной районы, оставив тем самым многострадальный обоз без потенциальной поддержки. Это движение позволило русским снять с основного направления лучшие полки своей армии, посадить пехоту на лошадей и, создав несколько мобильных групп, устроить настоящую охоту на измотанный непосильной дорогой корпус Левенгаупта.

Руководил облавой сам русский царь. 9 октября 1708 г. у деревни Лесной ему удалось настичь шведский караван в момент, когда тот форсировал очередную реку, называвшуюся Леснянка. Ее топкие берега дополнительно осложняли задачу скандинавов, однако они все-таки сумели перетащить на восточную сторону часть телег и под охраной 3000 кавалеристов отправили их дальше. Сам же Левенгаупт с оставшимися у него 10 000 солдат решил принять бой, разбить или хотя бы отбросить русских, а затем переправлять другую часть повозок и догонять авангард.

Ожесточенное сражение длилось весь день. Петр I имел количественное превосходство, располагая более чем 11 500 солдат — элитными частями во главе с гвардией, которым рижский губернатор мог противопоставить лишь второсортные полки. Тем не менее, на поле боя чаша весов долго склонялась то в одну, то в другую сторону. Только к вечеру, когда к царю прибыли еще 4000 драгун, русские сумели оттеснить шведов от переправы. Левенгаупту пришлось вернуть с другого берега авангард. Он подоспел к ночи и восстановил положение, однако продолжать бой на следующий день для скандинавов было слишком рискованно. К противнику в любой момент могли подойти еще более многочисленные резервы, не говоря уж о том, что переправить остаток обоза в такой ситуации не представлялось возможным.

Поэтому Левенгаупт приказал бросать телеги, выпрягать из них лошадей и налегке пробиваться к королевской армии. Как часто случается в подобных ситуациях, после неудачного сражения, при ночном отступлении у шведов возникла неразбериха, перешедшая в панику. Многие подразделения рижского корпуса заблудились и отстали. Часть из них взяли в плен или перебили кружившие вокруг казаки и калмыки. А один крупный отряд, насчитывавший около тысячи человек, даже повернул назад и через месяц пришел обратно в Ригу.

Однако и полки Петра I оказались серьезно потрепаны боем, что помешало царю организовать энергичное преследование. Это спасло тех, кого Левенгаупт сумел собрать в последующие сутки. Спустя 10 дней после сражения у Лесной он привел к королю только половину своих солдат без всяких припасов. В результате поход на Москву в 1708 г. окончательно сорвался. Чтобы перезимовать в относительно сытой местности, Карлу XII пришлось идти на Украину.

Здесь необходимо отдать должное королю. Несмотря на срыв операции, он не стал искать «козлов отпущения», как в подобных ситуациях поступало большинство владык, а сразу же признал, что вины генерала в том нет. Просто все обстоятельства, включая случайности и удачу, встали поперек дороги. В связи с чем печальный итог экспедиции Левенгаупта не отразился на его личной карьере. Даже наоборот, рижский губернатор был назначен командующим всеми пехотными полками, которые участвовали в «Русском» походе. Другими словами он занял третью ступеньку в армейской пирамиде — после своего монарха и фельдмаршала Реншёльда.

Но плодотворного сотрудничества с «правой рукой» короля у начальника пехоты не получилось. По натуре оба полководца оказались несовместимыми, что усугублялось сложностью характеров того и другого. Правда, пока верховное командование осуществлял Карл XII, этот конфликт не отражался на ходе операций шведской армии. Однако в самое ответственное время, за несколько дней до Полтавского сражения, короля серьезно ранили в перестрелке на аванпостах, и руководство перешло к Реншёльду. Именно в этот момент генеральская склока приобрела решающее значение, став одной из главных причин обрушившейся на скандинавов катастрофы.

В первой половине битвы Левенгаупт командовал правым флангом шведского войска: Но фельдмаршал не сообщил ему общий замысел сражения. Поэтому рижскому губернатору пришлось руководить, исходя из собственного понимания обстановки. Действовал он как всегда инициативно и смело. Тем не менее предварительный план, одобренный королем, предусматривал иной вариант, отчего генерал потерял связь с центром и оказался один на один со всей русской армией. Его корпус не погиб только по счастливой случайности — вовремя прискакали королевские гонцы с приказом отойти на соединение с главными силами.

В завершающей части боя Левенгаупт, в соответствии со своей должностью, возглавил отчаянную атаку шведской пехоты на пятикратно превосходящего по численности неприятеля. Ее ход развивался по законам классической трагедии — первоначальный обнадеживающий успех, завершившийся полным крахом. Прямо на поле брани Клио расставляла точки над i. В тот день она даровала жизнь генералу. Но обрекла на незавидную роль предводителя деморализованных остатков армии, факт капитуляции которых тяжким несмываемым бременем лег на его имя.

В финале битвы у многих сложилось впечатление, что рижский губернатор искал смерти. Он лез в самое пекло, пытаясь остановить бегущих. Уговаривал, грозил, увлекал личным примером. Вокруг непрестанно падали убитые и раненые, однако Левенгаупт остался невредим и, избежав плена, благополучно выбрался из этого ада.

В конце концов, ему все-таки удалось собрать уцелевшие осколки — немногим более 6000 солдат — и отвести их к тыловому охранению, остававшемуся у Полтавы. К тому же русские неожиданно прекратили преследование, что в те минуты выглядело, как подарок небес, спасший скандинавов от окончательного избиения.

Тем не менее, крах всех надежд и планов был полным. Потери убитыми и пленными составили около 10 000 человек. В руки к противнику во главе с фельдмаршалом Реншёльдом попали принц Макс Эммануэль Вюртембергский, генерал-майоры Шлиппенбах, Штакельберг, Гамильтон, Роос, королевский премьер-министр граф Пипер. Огромной выглядела также убыль старших офицеров.

Левенгаупт после Полтавы на несколько дней фактически занял место Реншёльда рядом с Карлом XII, поскольку остался самым опытным и старшим по званию генералом. Ему король и поручил руководить отступлением своей армии из русских пределов. Растянувшаяся по степи, она на первый взгляд все еще представляла внушительную силу — свыше 20 000 человек, сопровождавших несколько тысяч повозок. На самом деле боеспособных солдат насчитывалось не более 11 000. Еще 4000 составляли раненые. Остальные же являлись обозниками, а также женщинами и детьми, следовавшими за армией в походе. Кроме того, вместе со шведами бежал и целый табор украинских казаков со своими семьями, из числа тех, что пошли за Мазепой.

Отход от Полтавы скандинавы начали вечером 8 июля, спустя всего несколько часов после битвы. Идя вдоль русла Ворсклы на юг, они на третьи сутки достигли Днепра у поселка Переволочна. Но переправиться в том месте через обе реки оказалось невозможно. Когда это выяснилось, возвращаться назад стало уже поздно. Сзади настигала русская погоня. Таким образом, шведы попали в ловушку.

Впрочем, небольшое количество лодок все-таки нашлось. Их хватило, чтобы переправить короля со свитой и 1300 солдат конвоя. Форсировал Днепр и Мазепа с 2000 казаков. Но основная масса осталась на другом берегу, перед фронтом подошедшего неприятеля.

Левенгаупта Карл тоже хотел забрать с собой. Однако генерал отказался бросить армию. Тогда король официально передал ему командование и приказал пробиваться к союзникам — в Крым, в Турцию или к полякам, оставив данный вопрос на усмотрение рижского губернатора. За свою долгую службу Левенгаупт приобрел в войсках репутацию отца-командира. Во время боя он не задумываясь посылал людей на смерть, но между сражениями как мог, заботился о солдатах, стараясь облегчить их трудную жизнь, за что они отвечали ему искренней любовью. Но у Переволочны он попал в аховую ситуацию.

Дело в том, что даже после Полтавы, во время отхода к Днепру, шведская армия еще сохраняла дисциплину. Однако с уходом короля в ее механизме словно лопнула главная пружина. Порядок рухнул, и она стремительно начала превращаться в деморализованный сброд. Конечно, сломил их не этот конкретный факт отъезда монарха. Он просто оказался последней каплей, веса которой человеческие души не сдержали. Слишком уж большой груз лег на них за минувшие месяцы.

Русская погоня была не очень многочисленна — всего 9000 солдат. Еще три дня назад Левенгаупт бы не задумываясь кинулся в бой и, скорее всего, уничтожил бы противника. Или уж, по крайней мере, прорвался из ловушки. Но 11 июля он вдруг обнаружил, что в строю почти не осталось солдат. Большая их часть, став неуправляемым стадом, металась по берегу в тщетных попытках найти способ форсировать Днепр.

И закаленный в сражениях генерал дрогнул, пожалев этих несчастных людей. Он, несомненно, не был трусом, что ранее доказывал неоднократно. У Переволочны рижский губернатор тоже мог взять оставшиеся верными присяге немногочисленные части и во главе их принять последний бой ради чести, застраховав себя тем самым от суда потомков. Но обозленные сопротивлением победители вполне могли превратили бой в бойню. Желая избежать такого сценария, Левенгаупт вступил в переговоры и, получив от Меншикова гарантии сохранения всем жизни с частью имущества, подписал условия капитуляции.

От чего их спас генерал, шведы воочию убедились тут же, на берегах Днепра и Ворсклы, где была учинена кровавая расправа над теми казаками Мазепы, которые не успели бежать. Всю степь вокруг вскоре усеяли тела людей, убитых самыми жестокими способами. Пощады не получил никто, даже женщины и дети.

На этом карьера военачальника для Левенгаупта закончилась. Король никогда не простил ему капитуляции и последние десять лет своей жизни военачальник провел в плену. Впрочем, и в таком положении он не утратил добытый в боях авторитет. Несмотря на то что во второй половине Северной войны в руки к царю попало немало знатных и высокопоставленных скандинавов, именно Левенгаупт стал главой администрации шведских военнопленных. А после смерти Карла XII королева Ульрика-Элеонора возвела бывшего рижского губернатора в ранг государственного советника и неоднократно пыталась выкупить его за крупную сумму. Однако Петр I, не желая таким образом усиливать противника, отверг эти предложения.

Между тем в неволе у полководца появилось достаточно много свободного времени для раздумий и анализа собственной жизни. Их итогом стали интересные мемуары (изданные, правда, много позже его кончины — в 1757 г.), в которых генерал достаточно критично разбирал действия шведской армии в Северной войне, а также политику и стратегию Карла XII.

Умер Левенгаупт, не дожив двух лет до заключения Ништадтского мира. Но после окончания войны его прах перевезли в Швецию и захоронили в Стокгольме.

Проигравший все, кроме чести

Ее величество История причудливо закрутила интригу Северной войны. Сначала вознесла шведов на вершину славы, а затем сбросила их с Олимпа в полтавскую пропасть, которая поглотила всю скандинавскую армию во главе с ее генералами. Чудом выкарабкаться удалось лишь Карлу XII. Но он затем на целых пять лет ушел с театров боевых действий на ниву политики и дипломатии. Подобный оборот событий, казалось бы, гарантировал верное уничтожение сухопутной мощи Стокгольма. В русле этого варианта российская историография обычно и освещает ход войны после 1709 г. На самом деле все было не столь однозначно. Традиции шведской армии, заложенные сто лет назад Густавом II Адольфом, не умерли под Переволочной и вновь напомнили о себе всего несколько месяцев спустя.

Чтобы это заметить, надо просто не забывать, что арена борьбы для шведов не ограничивалась только одним русским фронтом. Тогда легко можно увидеть, что десятой военной осенью наибольшая угроза для Стокгольма исходила от Дании, войска которой вторглись не в какие-то отдаленные заморские провинции, а непосредственно на территорию Скандинавского полуострова. И если бы Швеции не удалось быстро дать им отпор, то окончания боевых действий не пришлось бы ждать до 1721 г. Большинство нейтральных историков эту реанимацию прежде всего связывают с фельдмаршалом Стенбоком, достойно заменившим старых героев. Его фигура по значимости и масштабу в пантеоне боевой славы скандинавов возвышается и над Реншёльдом, и над Левенгауптом.

Стенбок Магнус Густафсон (1664—1717), граф, фельдмаршал с 1709 г. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1713 гг. Генерал-губернатор южноскандинавской провинции Сконе с 1709 г. Руководил войсками в боях против армии Северного союза, в состав которой входили и русские, в кампанию 1712—1713 гг. Капитулировал со своей армией в Тенингене (1713 г.). Умер в датском плену.

Как и все военачальники Карла XII, Стенбок происходил из высшего класса шведского общества той поры. Его родители принадлежали к знатным и богатым родам. В частности, мать будущего фельдмаршала имела обширные поместья в Лифляндии, что в годы Северной войны, несомненно, придало яркую индивидуальную окраску личного интереса патриотическим чувствам ее сына. Но до 1700 г. судьба молодого дворянина мало чем отличалась от биографий большинства его сверстников.

В детстве и юности он получил отличное, по меркам XVII в., светское образование — знал несколько европейских языков и даже умел писать достаточно серьезную музыку. Однако в качестве основного поприща для применения своих способностей выбрал карьеру военного профессионала, считавшуюся в те времена у людей его круга наиболее престижным занятием.

Так же, как и многие другие отпрыски аристократических фамилий, Стенбок предпочел начать службу за пределами Скандинавии — в армиях континентальной Европы, где было много легче найти место, соответствующее их щепетильным представлениям о чести и благородстве происхождения. Сначала он поступил на голландскую службу, а затем предложил свою шпагу императору Священной Римской империи Леопольду I.

Добившись чинов, достойных голубой крови предков, а заодно и обретя солидный боевой опыт, остепенившиеся ландскнехты, как правило, приезжали обратно домой, чем немало способствовали сохранению хорошей боеспособности шведских войск. Не отступил от этой традиции и граф Стенбок, вернувшийся к концу столетия в фамильные поместья на балтийские берега. Армия юного Карла XII, естественно, не отказалась от услуг бывалого вояки, поэтому вспыхнувшую вскоре Северную войну он встретил, командуя одним из королевских полков.

В небольших шведских вооруженных силах монарх знал всех командиров отдельных частей. А значит, каждое их достижение или ошибка удостаивались личной оценки его величества. Данное обстоятельство и собственные способности позволили будущему полководцу в первые же месяцы боевых действий выделиться из общей массы прочих офицеров и обратить на себя благосклонное внимание короля. Это не замедлило сказаться на карьере. Уже в битве под Нарвой против русских, еще в чине полковника, граф командовал всем левым флангом армии. И с задачей справился на «отлично» — сразу же после боя Карл XII произвел его в генералы.

В тот год главные шведские силы зимовала в Ливонии, расквартировавшись по селам у самой русской границы. Король под свою резиденцию облюбовал старинный замок неподалеку от Дерпта. Он прожил в нем до начала следующей кампании пять долгих месяцев, стараясь скоротать их посредством простеньких развлечений из числа тех, что доступны в местах, где цивилизованный мир фактически заканчивался. В этом медвежьем углу Стенбок сумел организовать настоящий оркестр, который исполнял его собственные произведения, пришедшиеся Карлу XII весьма по душе.

Но вкусы графа и короля оказались схожими не только в музыке. В похожем ритме, порождая у его величества не менее приятные эмоции, продолжал разыгрывать Стенбок свои этюды и на поле боя. Что, естественно, еще более ускорило продвижение графа вверх по ступеням армейской пирамиды. Но поскольку против русских войск в первую половину Северной войны действовать ему больше не довелось, то оставим этот период без подробного освещения.

Судьба спасла Стенбока и от участия в последнем, как казалось большинству современников, большом походе той войны. Это предприятие действительно завершило эпоху крупномасштабных наступлений скандинавов на континентальные государства Европы. Однако сценарий финала оказался для шведов прямо противоположным планировавшемуся триумфу. Всему миру он известен под именем Полтавской баталии. Немногие из генералов Карла XII сумели тогда уйти из России, поэтому граф наверняка вознес молитву своему ангелу-хранителю, надоумившему короля не привлекать Стенбока к походу на Москву.

Но события, произошедшие на Украине летом 1709 г., имели катастрофические последствия не только для тех войск, которые нашли там свою смерть или плен. В этой операции были задействованы главные силы скандинавов, и их гибель немедленно отразилась на остальных частях шведской армии, разбросанных по всему периметру побережья Балтийского моря.

Временно притихшие соседи опасались нападать на эти малочисленные контингента лишь потому, что понимали—в любой момент Карл XII со своими лучшими полками может вернуться и наказать. Но когда угроза неотвратимого возмездия перестала существовать, все враги вновь зашевелились. Первыми открыли боевые действия датчане. Они форсировали узкий пролив, отделяющий их территорию от Скандинавского полуострова, и высадились в провинции Сконе. Именно ее генерал-губернатором являлся в тот момент Магнус Стенбок.

В подобные критические мгновения обычно и выясняется степень таланта полководца. Лишь немногим удается взлететь на «орбиту Марса» и засиять там новой — пусть и не суперослепительной, однако все же заметной, хотя бы для современников — звездой. Большинство претендентов на подобный статус срываются и падают в серую массу безвестных посредственностей. Но граф сдал экзамен на пропуск в «небожители». Уже к весне 1710 г. он сумел сколотить вполне боеспособную 20-тысячную армию. И несмотря на то что более половины ее составляли необстрелянные рекруты, начал контрнаступление, завершившееся полным триумфом. Остатки разгромленного датского десанта спешно эвакуировались обратно.

Таким образом, стратегические последствия Полтавы и Переволочны удалось локализовать, сведя их к чувствительной, однако не смертельной для страны потере крепостей на восточном побережье Балтики. Но зато была отодвинута немедленная угроза метрополии. Стокгольм получил необходимую ему как воздух передышку и шанс материализовать ее в новые военные усилия.

Тем более что вскоре у наиболее мощного противника шведов — царя Петра — осложнились отношения с Турцией. Подобный оборот событий открывал реальную перспективу военного союза с султаном — возможность кардинально изменить ход войны, поставив русскую армию между двух жерновов. Но дипломатическая подготовка этого предприятия оказалась не на высоте. Скоординировать собственные усилия в единый план действий Стамбул и Стокгольм не смогли.

К созданию реального альянса потенциальные союзники ближе всего подошли глубокой осенью 1712 г., когда Османская империя в очередной раз объявила войну России. В те дни авторитет фельдмаршала Стенбока среди соотечественников достиг своего пика. Благодаря врожденному обаянию и способности воодушевлять людей, он получил деньги и корабли на организацию экспедиционных сил, уговорив раскошелиться даже прижимистое шведское купечество. А затем без промедления бросил новые полки через Балтику — в Померанию с задачей пробиться на просторы Польши и, взаимодействуя там с турками, разгромить войска Северного союза.

Операцию возглавил сам Стенбок. В начале ноября он прорвал блокаду Штральзунда. Заставил отступить саксонцев и датчан к Мекленбургу. Потом вынудил их прекратить осаду Висмара. Однако развернуться в сторону Польши ему не позволил датский флот, разгромивший шведскую эскадру, которая везла фельдмаршалу припасы и пополнение. Это событие стало решающим моментом второго периода войны. Больше никакой помощи Стокгольм послать не мог. А без нее сил для большого похода на восток явно не хватало. Поэтому план совместных с турками действий вновь рухнул.

Эта попытка оказалась последней стратегической операцией шведов на континенте. После ее провала Стенбоку пришлось ограничить свои замыслы разработкой тактического наступления в западной Померании. В декабре 1712 г. он двинулся вдоль Балтийского побережья в направлении южной границы Дании и вскоре около города Гадебуша столкнулся в генеральном сражении с главными силами короля Фредерика IV.

Бой завершился полной победой фельдмаршала. В плен даже едва не попался вражеский монарх. Но на подмогу к датчанам уже подходили свежие саксонско-русские полки. Сам Петр I поспешил приехать на театр боевых действий, чтобы лично координировать операции войск Северного союза. Вскоре там сосредоточились главные силы трех держав. В конце концов, в марте 1713 г. им удалось оттеснить шведов к берегам Северного моря, где солдаты Стенбока заняли укрепленные позиции у Тенингена. Превосходящая скандинавов по численности в несколько раз объединенная русско-саксонско-датская армия блокировала крепость и приступила к ее планомерной осаде.

Оборонялись шведы в течение двух месяцев. В городе не хватало продовольствия, пресной воды и других припасов. Вспыхнувшая эпидемия унесла почти четверть гарнизона. Датский флот контролировал прибрежные воды, не позволяя неприятельским кораблям эвакуировать в метрополию хотя бы часть боеспособных подразделений. Когда все возможности к сопротивлению были исчерпаны, Стенбок вступил в переговоры и 15 мая 1713 г. подписал капитуляцию.

Таким образом, в датском плену оказались последние реальные козыри Стокгольма, еще позволявшие испытывать некоторую надежду на перелом в ходе войны — самые лучшие на то время войска скандинавов, собранные в экспедиционную армию, и наиболее талантливый фельдмаршал, возглавлявший ее. Сами шведы, кстати, считают, что он был способнее и Реншёльда и Левенгаупта, но высоких постов достиг уже тогда, когда ситуация, в отличие от начала войны, предоставляла несравнимо меньше шансов для побед и славы.

Кстати, неординарная натура Стенбока заявила о себе даже в плену. Датчане держали его в копенгагенской цитадели под крепкой охраной, но несмотря на это, фельдмаршал при первой возможности попытался бежать. Однако удача к тому времени, видимо, уже совсем отвернулась от графа, и его последняя военная операция закончилась столь же плачевно, как и предыдущая. После чего он до самого конца жизни подвергался крайне жестокому обращению.

Словно подтверждая поговорку о том, что боги забирают к себе раньше других тех, кого любят и награждают талантами, Стенбок ушел в мир иной самым первым и самым младшим из тройки лучших и наиболее известных военачальников Карла XII, на пятьдесят третьем году жизни, проведя в плену около четырех лет.

III. НЕ ОПРАВДАВШИЕ ДОВЕРИЯ

Здесь нужен был «ас»…

Проходя сквозь череду военных лет, насыщенных походами и сражениями, вооруженные силы любой страны стремятся отторгнуть лишних людей или плац-парадные порядки (которыми они обычно обрастают в мирные годы) и вместе с тем пытаются синтезировать то лучшее, что попало в зону их притяжения. Правда, итоги этого процесса у всех получаются различными. Причин такого непостоянства имеется великое множество. Поэтому детально анализировать их мы здесь не будем. Заметим лишь, что упомянутый синтез самым непосредственным образом отражается на судьбах полководцев, превращаясь в настоящий естественный отбор.

В случае, если сценарием очередного витка военной истории управлял особенно способный и удачливый режиссер, то под сенью знамен его армии собиралась блестящая плеяда маршалов. Примерами тому могут служить эпохи Людовика XIV и Наполеона. Но величина реальных ресурсов и даже гипотетических возможностей Швеции времен Карла XII, конечно же, никогда не шла ни в какое сравнение с Францией любого века. А потому король скандинавов мог только мечтать о подобной славной когорте.

Элитный клуб его военачальников был невелик, вобрав в себя за годы Северной войны только трех человек — Реншёльда, Левенгаупта и Стенбока. Но и они по большому счету до звезд европейской величины явно недотягивали. Время — самый беспристрастный арбитр, и прошедшие столетия расставили фигуры по своим местам. В этом смысле весьма показателен тот факт, что в современной интеллектуальной среде трудно найти человека не слышавшего, например, о Мюрате, а вопрос о Стенбоке может поставить в тупик даже специалистов-историков уровня школьного учителя.

Тем не менее, шведская армия сумела продержаться в борьбе с огромной, по сравнению с ее силами, коалицией свыше двадцати лет. Причем в первую половину войны победа скандинавов вообще представлялась более вероятным исходом, чем конечный успех их противников. Объяснить это лишь относительной слабостью или отсталостью членов Северного союза нельзя. Без достаточно высокого среднего уровня профессионализма вооруженные силы Карла XII оказались бы очень быстро раздавленными колоссальным численным превосходством неприятелей. Поэтому в рассказе о шведских военачальниках не обойтись без хотя бы краткого обзора генералитета, так сказать, второго плана.

От этих людей, порой даже в большей степени, чем от высшего командования, зависела боевая подготовка солдат и офицеров, а также ход мелких стычек, из которых и складывались крупные операции. В России самым известным командиром противника такого масштаба, без сомнения, стал генерал Шлиппенбах.

Шлиппенбах Вольмар Антон фон (1658—1739), барон, генерал-майор с 1701 г. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1709 гг. Командовал шведскими силами в Лифляндии и Эстляндии в 1701—1703 гг. Эстляндский вице-губернатор с 1704 г. Руководил шведами в сражениях с русскими войсками при Эрестфере (1702 г.) и Гуммельсгофе (1702 г.). Попал в плен под Полтавой. В 1713 г. вступил в русскую армию, где дослужился до чина генерал-лейтенанта.

Любопытно, что Шлиппенбах в российском варианте историографии Северной войны, наряду с Карлом XII и Левенгауптом, по сей день входит в тройку самых знаменитых неприятельских фигур. Даже в 8-томной Советской военной энциклопедии, изданной в 1976—1980 гг. (где практически отсутствует информация о фельдмаршалах Реншёльде и Стенбоке), он удостоился отдельной статьи.

Объясняется этот казус, конечно же, не какими-либо феноменальными, но почему-то не признанными в других странах талантами генерала. В этом плане Шлиппенбах, как раз ничем особенным на фоне сослуживцев не выделялся. Просто именно над его полками русской армии удалось одержать первые свои скромные победы. Столь приятные события, естественно, упоминаются в любой отечественной книге, затрагивающей тему Северной войны. Отсюда и поразительная известность врага, имевшего относительно малый чин, и отсутствие крупных успехов на ратном поприще[102].

Происходил Шлиппенбах из знатного рода лифляндских дворян. После перехода Прибалтики под власть Стокгольма они в большинстве своем верой и правдой служили шведской короне. В данной связи, кстати, достоин упоминания и старший брат будущего эстляндского вице-губернатора (Шлиппенбах Густав Вильгельм фон), который в чине подполковника занимал должность коменданта крепости Нотеборг, запиравшей дорогу из Ладожского озера в реку Неву. В 1702 г. он доблестно оборонял ее до последней возможности, нанеся при этом русской армии просто фантастические потери — втрое превышавшие численность его собственного гарнизона.

Однако Вольмар Антон в движении по карьерной лестнице оказался удачливее родственника. К началу Северной войны он уже имел звание полковника королевской армии и командовал одним из драгунских полков, расквартированным на его родине — в Лифляндии. Правда, здесь необходимо вспомнить, что шведские войска были очень неравнозначны по составу. Элитные полки формировались из природных шведов, а второсортные — из наемников и жителей завоеванных провинций — немцев, финнов, эстляндцев, лифляндцев. Именно из последних и состоял кадровый костяк подразделения, доверенного Шлиппенбаху.

Во главе его он участвовал в битве под Нарвой, где маленькая армия Карла XII разгромила большое, но, по сути, еще отсталое старомосковское войско Петра I. После сражения шведы расположились на зимние квартиры неподалеку от западного побережья Чудского озера, и король приказал готовиться к ответному вторжению в пределы русского государства. Много лет спустя Шлиппенбах вспоминал, что в ту зиму на аудиенции у монарха видел карту с нанесенным на нее подробным планом похода на Москву, однако Карла отговорили генералы. Мол, какая слава бить московитские орды, да и поживиться в нищей России нечем. Поэтому с началом лета было приказано развернуться на запад и двигаться к Курляндии.

Но пока войска зимовали, скандинавы решили провести несколько отвлекающих рейдов по русской территории. В один из таких набегов отправили и Шлиппенбаха. Во главе нескольких сотен драгун он вторгся в псковские земли, разграбил и сжег десяток деревень, а затем осадил Печерский монастырь. Но вскоре выяснилось, что монахи вместе с заблаговременно введенным туда гарнизоном намерены всерьез защищать обитель (стены и валы которой по приказу царя недавно обновили). Без артиллерии штурмовать эти укрепления было невозможно, и полковнику пришлось уводить драгун обратно, удовлетворившись убогой добычей, собранной по крестьянским избам.

В конце весны, готовясь к походу в Европу, Карл XII оставил в Эстляндии и Лифляндии для охраны границы с Россией несколько третьеразрядных полков, набранных из местных жителей, которые вместе с гарнизонами ливонских крепостей составили юго-восточную группировку численностью 6—8 тысяч солдат. Командование ею неожиданно для многих было поручено малоизвестному до тех пор в Стокгольме полковнику Шлиппенбаху.

То, что данное решение юного монарха стало его первой серьезной ошибкой, выяснилось позднее. А в 1701 г. Карл, видимо, предельно низко оценивал боеспособность войск Петра I и не особенно задумывался над проблемой обороны Прибалтики. Иначе трудно объяснить, почему у него не нашлось хотя бы одного генерала для этого направления.

Нельзя сказать, что Шлиппенбах оказался уж очень плохим профессионалом. Уровень его квалификации вполне удовлетворял критериям западных армий, предъявляемых к обычным командирам полков. Но для руководства группировкой, размещенной на большой территории, да еще при крайнем дефиците сил, ему явно не хватало знаний. А врожденными способностями, которые могли компенсировать недостаток опыта, природа полковника не наделила.

Вместо того чтобы держать войска в мобильном кулаке, он рассредоточил их по всем укреплениям Ливонии. Конечно, города тоже требовали защиты, но русские в ту пору еще не умели быстро брать крепости. И в случае нападения на какую-нибудь из них, даже малый гарнизон был способен выдержать осаду, пока маневренный корпус не пришел бы ему на помощь. Эта группировка за счет своего преимущества в организации и мобильности вполне могла лишить еще рыхлого и медлительного врага его главного и единственного козыря — численного превосходства.

Правда, первые полгода Шлиппенбах справлялся с задачей, отбивая еще робкие нападения русских. В начале осени 1701 г. несколько сотен его солдат даже одержали победу в сражении у мызы Рыуге, которую пытался атаковать 4-тысячный отряд царских войск. Это дело король отметил указом, присвоив лифляндцу звание генерал-майора.

Однако на сем успехи барона исчерпались. Петр I, увидев, что Карл XII ушел достаточно далеко от Ливонии, сразу же оценил, какой шанс для перехвата инициативы у него появился. И погнал к Прибалтике войска, сосредоточив там к концу осени 42 000 человек. Тем не менее, по европейским понятиям они еще мало походили на армию. В лучшем случае являлись слабо обученным ополчением — простой вооруженной толпой, которая впечатляла разве лишь количественно.

Весь опыт столкновений Запада и Востока свидетельствует, что при умелом руководстве 6—8-тысячный корпус, который мог собрать Шлиппенбах, на 2-й или 3-й год Северной войны еще имел возможность «обломать» противника и тем окончательно психологически добить его. Другого разгрома, аналогичного Нарве, не уверенные в себе и привыкшие к поражениям от европейцев русские, скорее всего, просто не выдержали бы — опустили руки и запросили мира, как это уже не один раз бывало прежде.

Окажись на месте барона, например, Левенгаупт или Стенбок, подобный ход событий был бы весьма вероятен. Однако, как уже говорилось выше, Шлиппенбах раскидал солдат по всей Прибалтике, и когда русские начали крупномасштабные вторжения в Лифляндию, сумел противопоставить им только часть находившихся в его распоряжении сил. Главным образом по этой причине он и проиграл Шереметеву в течение 1702 г. оба сражения — у Эрестфере и при Гуммельсгофе.

А после поражений и понесенных в ходе их потерь Шлиппенбах окончательно растерялся и спрятал оставшиеся у него войска за стенами основных крепостей Ливонии. Оставив, таким образом, всю сельскую местность Прибалтики на разграбление русским. Шереметев не преминул воспользоваться подарком и уже осенью 1702 г. опустошил Лифляндию. В следующем году ее судьбу разделила и Эстляндия.

Только после этого Карл XII осознал свой промах и отправил командовать юго-восточным направлением генерала Левенгаупта, понизив Шлиппенбаха до символического поста вице-губернатора Эстляндии, от которой к тому моменту фактически остался лишь один Ревель. Но потерянного времени-то не вернешь! Первые небольшие победы русских, конечно, не шли ни в какое сравнение с Нарвским разгромом. Однако для армии Петра I они сыграли бесценную роль морального катализатора, вдохновив на дальнейшую борьбу.

К тому же воспрянувший духом царь за эти годы преуспел с проведением военной реформы и обстрелял множество полков. Его новое войско начало превращаться в настоящую армию, для победы над которой требовалось уже значительно большее количество солдат, чем прежде. Поэтому вполне реальный шанс быстро ликвидировать восточный фронт от скандинавов ускользнул.

Дальнейшая карьера Шлиппенбаха в вооруженных силах Карла XII откровенно скучна и потому малоинтересна. По большому счету данное обстоятельство справедливо. Фортуна не любит тех, кто не может озарить свою жизнь вспышкой «звездного часа». В последующие кампании барон служил под началом Левенгаупта. До 1708 г. все так же без особых успехов воевал в Прибалтике, участвуя в различных мелких операциях. А с началом «Русского» похода Карла XII сопровождал злополучный обоз рижского губернатора. Уцелел в несчастном для шведов бою у Лесной. И, прибыв к королевской армии, затерялся среди прочих генералов его величества.

В Полтавском сражении фельдмаршал Реншёльд доверил под командование Шлиппенбаху отряд численностью всего лишь в полсотни (!) кавалеристов. Он выполнял обязанности разведывательного авангарда во время выдвижения шведской армии на исходные позиции, однако обнаружил себя раньше намеченного срока, чем серьезно осложнил королевским войскам дебют битвы.

Поскольку Шлиппенбах, как и большинство скандинавских генералов, не знал общего замысла операции, то во время боя и неразберихи у сторожевых русских редутов его отряд потерял свое место в строю армии. А затем и вообще отстал от главных сил. Пытаясь их отыскать, он какое-то время метался по лесу, пока не натолкнулся на крупное подразделение русских. В короткой стычке часть шведов перебили. Остальные во главе с генералом сдались.

В российском плену путь Шлиппенбаха разошелся с дорогой большинства генералов Карла XII. Так как он был не природным скандинавом, алифляндцем, то Петр I, после того как официально объявил о включении Прибалтики в состав России, даровал барону свободу. Произошло это в 1713 г., после чего бывший вице-губернатор Эстляндии поступил на царскую службу и со шпагой в руках принял участие в боевых действиях против своих недавних товарищей по оружию.

В частности, в 1714 г. он, командуя Рязанским пехотным полком, погруженным на галеры Петра I в качестве десанта, прорывался у Гангута мимо шведских кораблей эскадры Ватранга. В последний период Северной войны Шлиппенбах занимался организационными вопросами русской армии — сначала стал членом Военной коллегии, а в 1718 г. был введен в состав Верховного суда. Но сколько-нибудь заметной памяти о себе в виде достойных подражания деяний на этой стезе опять-таки не оставил.

А ведь был шанс попасть в учебники…

В первый период боевых действий, когда основные силы Карла XII находились в Польше и Саксонии, русский театр для шведской армии делился на два самостоятельных участка. Юго-восточный — Лифляндию и Эстляндию. А также северо-восточный — Ингрию и Финляндию. Обе эти большие по европейским меркам территории фактически изолировались друг от друга Финским заливом и Чудским озером, поскольку сообщались между собой только по принадлежавшей шведам узкой полосе побережья вышеуказанных водоемов. Поэтому для их обороны скандинавам приходилось держать два отдельных, как их тогда именовали, обсервационных корпуса.

Командовать юго-восточным направлением король оставил полковника Шлиппенбаха. А на северо-востоке задача по королевскому разумению, видимо, представлялась в чем-то сложней, поскольку там руководить защитой района поручалось более опытному военачальнику — генералу Кронхьёрду.

Кронхьёрд Абрахам (1635—1703), барон, генерал-майор с 1700 г. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1703 гг., командуя отдельной группировкой, оставленной Карлом XII оборонять провинцию Ингрия. Предводительствовал шведскими войсками в боях с русской армией у реки Ижоры (1702 г.) и у реки Сестры (1703 г.).

Как и все остальные генералы Карла XII, Кронхьёрд был профессиональным солдатом. Родился он в Лифляндии в богатой и знатной семье, а на военную службу поступил в 14 лет — в часть, которой командовал его отец. К концу XVII в. барон хотел завершить свою карьеру и уйти в отставку. Но с началом Северной войны вновь встал под знамена королевской армии.

Карл XII не только лично знал Кронхьёрда, но и испытывал к нему расположение — считал лифляндца опытным военачальником, способным решать серьезные самостоятельные задачи. Поэтому, когда пришло известие, что московский царь присоединился к неприятельской коалиции и тем самым открыл новый отдельный театр боевых действий, король сразу же принял решение назначить барона командующим северо-западным направлением восточного фронта.

Эта территория, прилегающая к Финскому заливу и Ладожскому озеру, в прежние войны чаще всего подвергалась нападениям новгородских, а затем и московских войск. Из-за чего традиционно рассматривалась в Стокгольме как наиболее ответственный участок шведско-русской границы. На сей раз царь снова намеревался двинуть полки знакомой дорогой. Однако по просьбе союзника — саксонского курфюрста Августа перенес направление главного удара в Ливонию.

После впечатляющей победы под Нарвой, Карл XII посчитал, что русская военная мощь на ближайшие годы подорвана и увел свои главные силы с восточного театра на западный. Но царская армия, вопреки ожиданиям, быстро оправилась от разгрома и со второй половины 1701 г. снова активизировалась. Впрочем, ареной приложения ее усилий сначала по-прежнему оставалась только Ливония. Поэтому участие в боевых действиях для корпуса Кронхьёрда довольно долго сводилось лишь к мелким пограничным стычкам с разведывательными отрядами противника.

В любую войну почти у каждого генерала бывают ситуации, которые как лакмусовой бумажкой выявляют степень его полководческих дарований. В столь важный отрезок времени для лифляндца превратились месяцы с осени 1701 г. по лето 1702 г., когда барон мог попытаться помочь изнемогавшей в неравной борьбе группировке Шлиппенбаха, ударив в тыл русским — на Псков или Новгород. Конечно, такая операция с точки зрения абстрактной военной науки являлась чистейшей воды авантюрой, поскольку войск у него под руками находилось не больше, чем у несчастного соседа. Однако в реальности эта атака не выходила за пределы обычного риска, который всегда присутствует на войне.

Именно за счет подобных действий европейцы малым числом солдат часто громили огромные полчища восточных владык. А армия Петра I еще мало чем отличалась от обыкновенной азиатской орды и не умела быстро реагировать на неожиданные изменения ситуации. Но, видимо, недаром более проницательные современники, чем юный шведский король, характеризовали лифляндца как «храброго солдата, но осторожного генерала». Кронхьёрд не рискнул и тем самым обрек себя на поражение.

Вообще внезапность и творческая нестандартная агрессивность были единственными шансами шведов в борьбе с Москвой, что весьма убедительно доказал Карл XII под Нарвой. А пассивная оборона неизменно приводила к гибели. Огромные массы царского войска, если им отдавалась инициатива, в конце концов сминали небольшие отряды скандинавов. Первыми в этом убедились оба обсервационных корпуса на русских границах.

Шлиппенбах сумел продержаться только до середины лета 1702 г., после чего возможность координированного взаимодействия группировок была окончательно утрачена. И настала очередь Кронхьёрда. По приказу Петра I значительная часть армии Шереметева отправилась из Ливонии к южному берегу Ладожского озера, а осенью туда прибыл и сам царь с гвардией, начав энергичную подготовку к вторжению в Ингрию.

Авангард русских войск активизировался несколькими неделями раньше. Отдельный корпус Петра Апраксина провел разведку боем, совершив рейд по направлению от озера к заливу. Этот выпад Кронхьёрд отбил довольно легко, преградив противнику дорогу на берегах реки Ижоры.

После сражения Апраксин отошел обратно к границе, но вскоре к нему присоединились главные силы Петра, образовав 35-тысячную армию, которая вновь перешла в наступление, двинувшись к крепости Нотеборг, служившей главной опорой шведской обороны в Ингрии.

Кронхьёрд, также как и его южный сосед, имел в распоряжении всего несколько тысяч солдат регулярной армии и небольшое количество добровольцев-ополченцев. Однако, в отличие от Шлиппенбаха, он не стал распылять их по гарнизонам или бросать по частям в бой. Барон надеялся, что до зимы крепость сумеет удержаться. А затем морозы заставят русских убраться восвояси. К весне же, возможно, прибудут подкрепления от короля и обстановка изменится.

Эти расчеты могли оправдаться, если бы на театре боевых действий не присутствовал Петр I. Предприимчивый характер царя, столь отличающийся от ментальности большинства его подданных, сыграл решающую роль. С удивительной энергией он организовал осаду и несмотря на огромные жертвы, овладел Нотеборгом, создав плацдарм для дальнейшего наступления.

Оно возобновилось весной, когда настал черед капитулировать следующему бастиону шведской обороны — городку Ниеншанц. Кронхьёрд в течение зимы подкреплений так и не получил. И предпочел отступить по Карельскому перешейку к северу, где занял рубеж на реке Сестре. Оттуда он обозначил попытку помешать возведению русской новостройки в устье Невы. Однако в середине лета 1703 г. сам царь во главе своих отборных полков оттеснил солдат барона к Выборгу.

На этом карьера военачальника для лифляндца закончилась. Его формально-правильная тактика и настойчивое желание полностью исключить риск при планировании операций начали раздражать короля. Но до официальной отставки дело не дошло. В конце 1703 г. генерала вызвали в Гельсингфорс. И там он неожиданно скоропостижно умер. После чего шведам пришлось срочно подыскивать нового командующего для северного фланга восточного фронта. Им стал генерал-лейтенант Майдель.

Майдель Георг Юхан (1648—1709), генерал-лейтенант. Участвовал в Северной войне. В 1704—1707 гг. командовал шведской группировкой, находившейся в юго-восточной Финляндии. В кампаниях 1704, 1705, 1706 гг., пытаясь взаимодействовать с флотом, безуспешно наступал на Петербург. С 1707 г. в отставке.

Кроме нескольких мимолетных упоминаний, какая-либо информация об этом человеке в отечественной историографии практически отсутствует. Такое пренебрежение к личности противника косвенным образом характеризует и ту степень опасности, которая исходила от него в ходе боевых действий, а значит, позволяет судить об уровне полководческих талантов генерала.

Здесь еще раз повторим, что речь идет не о профессиональной непригодности. В целом офицерский корпус и генералитет Карла XII состояли из квалифицированных специалистов. Но для того чтобы решить все задачи, которые ставила перед ними Северная война, требовались не только знания, а «искра божья» — способности, получаемые в дар от природы при рождении.

Судя по ходу событий, подобных задатков Майделю досталось не много. Хотя поиск выхода из сложившейся к тому времени отчаянной ситуации он повел в правильном направлении, начав первым делом налаживать взаимодействие с Шлиппенбахом. Но Эстляндия с Финляндией уже не имели сухопутного сообщения, а шведская эскадра, присланная Стокгольмом в Финский залив, была слишком мала, чтобы создать полноценную коммуникацию и предоставить возможность наземным группировкам быстро оказывать помощь друг другу. И, самое главное, генерал все-таки не нашел каких-либо оригинальных и неожиданных ходов, подготавливая свои наступления на Петербург.

В 1704 г. он пробился к месту слияния Невы и Охты, однако взаимодействия с моряками организовать не сумел. Оставшись без поддержки с приморского фланга, Майдель не рискнул бросить свои немноголюдные подразделения на штурм хорошо укрепленных русских позиций в невском устье и отошел обратно к Выборгу.

На следующий год генерал предпринял еще одну попытку комбинированным ударом с моря и суши овладеть Петербургом. Он получил кое-какие пополнения и возможность сотрудничать с более сильной эскадрой. Но Петр I уже успел хорошо укрепить дельту Невы со стороны залива. Да и сами шведские моряки не проявили особой изобретательности при планировании атак. Поэтому все их наскоки неприятель отразил. И Майделю опять пришлось рассчитывать только на свои сухопутные силы. А это означало, что подавляющее количественное превосходство оставалось за противником.

К тому же организация наступления хотя и соответствовала канонам тактики тех лет, но вновь выглядела бесхитростно и прямолинейно. Как и в минувший год, шведы пробились к самому Петербургу. Даже форсировали Большую Невку и заняли Каменный остров. Но штурмовать сильные укрепления других островов невской дельты не рискнули. А выходить в чистое поле для сражения русские не пожелали.

Тогда Майдель решил поискать счастья у Шлиссельбурга, но и там неприятеля врасплох не застал. Для долгих осад он не имел ни сил, ни времени и в конечном итоге, так и не добившись решительного успеха, принужден был отвести солдат назад в Финляндию.

В 1706 г. выборгская группировка подкреплений не получила, поэтому замыслы серьезного наступления на Петербург пришлось отложить и ограничиться отвлекающим рейдом. Начался он в июле. Скандинавам опять удалось выйти к Неве и даже форсировать ее в среднем течении. Разорив южный берег реки до самого залива, Майдель к концу августа спокойно вернулся обратно. Однако большого вреда противнику его экспедиция не нанесла. Русские все еще опасались ввязываться в серьезные полевые сражения, предпочитая отсиживаться за крепостными стенами.

Этой кампанией самостоятельное командование на столь большом театре боевых действий для Майделя закончилось. Отсутствие успехов в любой армии мира чревато отставкой, тем более что Карл XII наконец-то расправился со всеми противниками на западном фронте и приступил к планированию похода на Москву. Из Финляндии королевскую армию должен был поддержать отдельный усиленный корпус, руководство над которым скандинавский монарх решил вручить генералу Любеккеру.

Любеккер Георг (1650—1718), барон, генерал-лейтенант с 1710 г. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1713 гг. Командовал шведской группировкой в юго-восточной Финляндии в 1707—1710 и 1712—1713 гг. Руководил наступлением на Ингрию в 1708 г. и обороной северного побережья Финского залива в 1712—1713 гг.

Любеккер был классический командир-служака. Он относился к тем офицерам, кто делал свою карьеру на поле боя, а не на дворцовом паркете. Впрочем, кабинетных вояк в армии Карла XII насчитывалось не много, поскольку сам король после достижения совершеннолетия все время находился при войсках в походах и сражениях. К Любеккеру он благоволил, и когда настала пора готовить вторжение в Россию, именно его выбрал на должность командующего самым северным участком предстоящего театра боевых действий.

Из Финляндии предполагалось нанести вспомогательный удар по Ингрии и районам, прилегающим к Новгороду и Пскову. Зная, как царь дорожит этими территориями, а также строящимся на Балтике флотом, король рассчитывал такого рода демонстрацией отвлечь к Петербургу с главного московского направления крупные соединения русской армии и попутно нанести неприятелю максимально возможный ущерб.

К 1708 г. финляндская группировка шведов наконец-то получила ощутимые подкрепления. Численность ее солдат превысила 12 000 человек. По масштабам Северной войны это была солидная сила, способная при условии наличия соответствующих технических средств и разумном использовании добиться значительных результатов. К сожалению для шведов, на этот раз им не хватило именно средств.

Легче всего решить вышеупомянутую задачу можно было путем возвращения крепостей, потерянных несколькими годами ранее. Однако для этого требовалось большое количество крупнокалиберной артиллерии, не говоря уж о прочем снаряжении и о времени, необходимом для правильных осад. Всем вышеперечисленным Любеккер не обладал. Поэтому его приоритетные цели в свете требований военной науки XVIII в. смещались с основных армейских и морских баз на центры кораблестроения Петра I. Верфи, кроме петербургской, имели не столь сильные фортификационные сооружения, как крепости. А значит, представляли собой более легкую, но столь же ценную добычу.

Однако русские кораблестроительные предприятия располагались на огромной площади от Онежского до Чудского озер. Для создания им реальной угрозы представлялось необходимым организовать несколько озерных и речных флотилий, способных быстро перекидывать войска из одного удаленного места в другое. Но в реальности Любеккеру послали эскадру морских кораблей для действий в Финском заливе. Проникнуть в водоемы Ингрии она не могла. Да и вообще воевать на реках и озерах удобней гребными судами. Однако для их постройки генерал не имел средств. Перенапряженная экономика Швеции стремилась избежать расходов при обеспечении вспомогательных операций. В результате пришлось планировать обыкновенный рейд с целью разорения территории противника.

В принципе это нормальная цепочка рассуждений полководца европейской школы, где владения государств сравнительно невелики, а сами страны существуют лишь за счет рационально отлаженного сложного хозяйства. Угроза опустошения для них подобна смертоносному дамоклову мечу, и задача обороны своих земель всегда являлась основной для любой западной армии. Но российская жизнь и логика мышления основываются на совершенно иных иррациональных принципах, что неоднократно ставило в тупик не только Любеккера, но и других, несравнимо более талантливых и знаменитых персонажей мировой истории. Нечто подобное случилось и на сей раз.

В ожидании шведского вторжения Петр I приказал превратить в выжженную пустыню все приграничные провинции. В их число, естественно, попала и Ингрия. Царский указ исполнили очень добросовестно, угнав на восток почти всех жителей и уничтожив все, что невозможно было увезти.

Таким образом, цель рейда Любеккера была воплощена в жизнь самим неприятелем, и чтобы выполнить задачу, поставленную королем, ему требовалось придумать что-то новое и оригинальное. Однако любой более дерзкий замысел подразумевал и большие размеры операции. Следовательно, повышались степень сложности и риск неудачи. Подобную ответственность генерал на себя брать не стал, предпочтя следовать уже утвержденному плану.

В середине августа 1708 г. поход начался. Солдаты Любеккера практически без сопротивления продвинулись до самой Невы, и после сражения с крупным российским отрядом легко форсировали эту широкую реку в ее среднем течении. После чего принялись обследовать территорию от Ладожского озера до Эстляндии в поисках спрятанного вражеского добра.

Русские войска заперлись в достаточно серьезных крепостях, куда заблаговременно свезли большое количество разнообразных припасов, позволявших выдержать долговременные осады. Как обычно, в ту войну царские полки по многолюдству в несколько раз превышали шведские — одних лишь солдат регулярной армии насчитывалось около 30 000 человек. Однако командовавший ими генерал-адмирал Федор Апраксин, помня прежний горький опыт, полевого сражения все-таки опасался, больше надеясь взять скандинавов измором и голодом.

Но Любеккер, несмотря на лишения, упорно не желал возвращаться обратно, до последней возможности курсировал между крепостями, гонялся за мелкими частями противника, следившими за его подразделениями, и честно стремился выполнить королевский приказ — отвлечь на себя побольше русских войск с главного театра. Тем не менее, финал кампании определила военная хитрость, наглядно продемонстрировавшая, какую роль способна сыграть даже незамысловатая инициатива.

Зная о главной цели шведов, адмирал Крюйс заготовил ложное письмо к одному из командиров своих разведотрядов с извещением, что получил крупные подкрепления и ведет к нему большую армию, которой по силам вступить в открытый бой. Пакет, естественно, вскоре оказался в руках у Любеккера, и он поверил в то, чего сам так страстно желал. Задача рейда после этого могла считаться выполненной, и генерал отвел корпус к Финскому заливу. В районе Копорья он посадил солдат на подошедшую эскадру, переправившую их обратно к Выборгу.

Конечно то, что военачальника обманули при помощи столь простой уловки, не делает ему чести. Впрочем, к тому времени и королевская армия на Украине попала в трудное положение, а вскоре и вообще перестала существовать. Престиж русских войск после Полтавы резко возрос. Поэтому, когда спустя четыре года в августе — сентябре 1712-го уже Федор Апраксин во главе 20-тысячной армии начал наступление на Финляндию, перспективы Любеккера, располагавшего всего 7500 солдат, выглядели очень печально.

Однако на сей раз, шведскому генералу удалось взять реванш. Он занял позицию вдоль реки Ярвикоски, впадавшей с севера в Финский залив, и Апраксин, не найдя способа прорвать эту оборону, вынужден был вернуться обратно. Русским пришлось отложить свои наступательные планы до весны.

На следующий год ситуация кардинально изменилась. Петр I собрал на театре боевых действий в несколько раз больше войск, подготовил для взаимодействия с ними крупный флот и сам возглавил операцию. В течение лета русские десанты захватили все северное побережье Финского залива, отодвинув шведов в глубину территории страны Суоми. Учитывая громадное неравенство сил, ход кампании выглядел вполне логично. Но даже после закономерных поражений для успокоения общественно мнения требуются «козлы отпущения». Так произошло и осенью 1713 г.

Любеккера за независимый солдатский характер всегда недолюбливали в Стокгольме. Зная это, недоброжелатели часто писали на него в столицу по разным поводам доносы. Тем не менее замещавший застрявшего в Турции Карла XII Совет долго не решался сместить генерала, поскольку он был назначен на должность командующего самим монархом. Однако когда стало ясно, что скоро будет потеряна последняя провинция на восточном берегу Балтики, общее настроение, по свидетельству современников, вылилось в слова: «Давайте решать, от чего нам лучше избавиться: от Любеккера или от Финляндии».

Генерала отозвали в метрополию, где его вскоре арестовали и обвинили во всевозможных грехах. За свои неудачи он был приговорен судом к смерти. К счастью, вернувшийся наконец из Турции король отменил это суровое наказание и помиловал своего полководца. Но в войне он больше не участвовал и вскоре умер. А на должности командующего шведскими войсками в Финляндии Любеккера сменил генерал-майор Армфельт.

Армфельт Карл Густав (1666—1736), барон. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1721 гг. В момент ее окончания имел звание генерал-лейтенант. С 1713 по 1721 гг. командовал шведскими войсками в Финляндии, а после ее потери—в северной Швеции. Руководил обороной этих провинций от наступающих русских войск. Командовал скандинавами в крупных сражениях с армией Петра I при Пялкяне (1713 г.) и у Лаппола (1714 г.).

Как и большинство генералов Карла XII, этот человек являлся профессиональным солдатом, со шпагой в руке добывавшим награды и звания. Был он уроженцем Финляндии, а так как дворянство страны Суоми по своим жизненным принципам мало чем отличалось от шведских аристократов, то и дорога, пройденная им, не особенно разнилась с типичными судьбами шведских военачальников.

В ранней молодости Армфельт уехал за границу, где с 1685 по 1700 гг. служил во французских войсках, заработав там репутацию смелого офицера. После начала Северной войны он вернулся на родину и принял под команду одно из подразделений армии Карла XII, которое формировалось в Финляндии.

На своей земле барон и воевал почти все двадцать лет этой длительной и упорной борьбы с восточным соседом, принимая участие во всех главных предприятиях финляндской армии Карла XII. И хотя громкими победами свое имя не прославил, с общими задачами он справлялся, видимо, неплохо. Во всяком случае, по иерархической лестнице Армфельт продвигался лучше многих сослуживцев. Осенью 1713 г. именно он возглавил сухопутные силы скандинавов в «краю тысячи озер», заменив прежнего командующего, смещенного с этого поста за неудачи последних месяцев.

Летние поражения шведов объяснялись главным образом наличием у русских гребного флота, которому стокгольмские адмиралы не могли противопоставить аналогичных судов, поскольку экономика их государства уже не справлялась со всеми военными заказами. Петровские солдаты на галерах вдоль берега легко заходили в тыл противнику, не позволяя ему удержаться на каком-либо рубеже. Но осенью военные действия сместились к северу от Финского залива в глубину материка, и окончательные итоги кампании стали зависеть в первую очередь от столкновения наземных подразделений.

Современники единодушно утверждают, что в армии Армфельт пользовался уважением. Особенно его любили рядовые солдаты, о которых он не забывал искренне заботиться, а в боях, уже будучи в генеральском звании, часто собственной персоной водил их в штыковые атаки. Но по мнению многих воочию знавших барона мемуаристов, основными составляющими его характера являлись «личное мужество и склонность к низкой оценке достоинств противника». А как свидетельствует история, такая смесь далеко не лучшая закваска для военачальника.

Не стала исключением из правила и судьба этого человека. К тому же его основным оппонентом в завершающих сражениях финской кампании 1713 г. стал молодой русский генерал Михаил Голицын, пожалуй, самый способный полководец из тех, что были «взращены в гнезде петровом». Да и российская регулярная армия к тому времени уже начала демонстрировать несомненные признаки европейского военного почерка. Недооценка такого противника грозила обернуться серьезными последствиями. Тем более что шведское войско, наоборот, неуклонно утрачивало былые достоинства — испытанных ветеранов сменяли наспех собранные и почти необученные новички.

Изменившуюся раскладку сил наглядно проиллюстрировало сражение при Пялкяне, состоявшееся 17 октября, в котором Армфельта разбили в лучших традициях западного военного искусства. После поражения барону не оставалось ничего другого, как отвести полки в центральную Финляндию. Там он остановился в районе Васа на зимние квартиры. И, планируя реванш, начал подготовку к кампании следующего года.

Однако Голицын не дал шведам времени для того, чтобы прийти в себя после недавних летне-осенних неудач. Уже в конце зимы русские войска начали новое наступление. 2 марта главные силы обеих армий встретились в генеральном сражении у Лаппола. Армфельт снова потерпел поражение и откатился еще на несколько сотен километров к городу Улеаборг, уступив неприятелю все восточное побережье Ботнического залива.

На этом крупные армейские операции в Финляндии завершились. У скандинавов не хватало сил для попыток вернуть провинцию. А русские перенесли внимание на другие участки Прибалтики, через которые путь к Стокгольму казался более коротким. Что мир еще не заключен, в последующие кампании на самом северном театре войны становилось понятно лишь изредка, когда боевые действия вновь напоминали о себе грохотом пушек и огнем пожаров.

Но масштаб их после 1714 г. никогда не превышал размеров и значения беспокоящих рейдов или вспомогательных демонстраций, проводимых словно бы по обязанности — для подтверждения, что войска, оставленные там, помнят свой долг и присягу. В этой малой войне удача начала улыбаться Армфельту чаще, чем прежде. Хотя ничего удивительного в том нет. Стычки вышеупомянутого характера меньше зависят от уровня военного искусства полководца, требуя главным образом энергии и смелости, как раз тех самых качеств, которыми в избытке обладал барон.

В 1716 г. ему удалось потеснить противостоящие русские части на сотню километров южнее вдоль побережья Ботнического залива, а следующим летом отбить небольшую крепость Каянаборг, расположенную в центральной Финляндии. Но, в конце концов, боевое счастье вновь отвернулось от генерала. В заключительные годы Северной войны русский флот предпринял размашистые десантные операции. Часть этих атак обрушилась и на полки Армфельта, оборонявших северо-западный берег Ботники. Отразить их они оказались не в состоянии.

Споткнувшиеся о Польшу

В обзоре шведской галереи генералов русского фронта нельзя не вспомнить еще двух действующих лиц, которым в сценарии Северной войны отведены хотя и не главные, но достаточно крупные роли. На их долю выпало руководство весьма важными и, самое главное, самостоятельными операциями на восточном театре.

Мардефельд Арвид Аксель (1655—1708), генерал-лейтенант с 1706 г. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1708 гг. Руководил действиями объединенных шведско-польских сил, прикрывавших в 1706 г. вторжение Карла XII в Саксонию. Командовал войсками, противостоявшими русско-саксонско-польской армии в сражении у Калиша (1706 г.), где попал в плен. Получил свободу по ходатайству саксонского курфюрста.

Крассау Эрнст Детлов фон (1660—1714), генерал-лейтенант. Участвовал в Северной войне. В 1708 г. оставлен Карлом XII на территории Речи Посполитой для охраны коммуникаций с Прибалтикой. В 1708—1709 гг. руководил операциями шведско-польских сил против русско-литовско-польских войск.

Оба генерала в первый период Северной войны против русских практически не воевали. И учитывая реформы царя, можно сказать, что в лице его войск в 1706 и 1708 гг. Мардефельд и Крассау встретили совершенно незнакомого противника. К тому же восточный театр сразу же поставил перед ними задачу организации и проведения крупных операций. Ранее опыта действий такого масштаба им приобрести не удалось, поскольку они не привлекались монархом к решению вопросов стратегического планирования. Однако Карл XII долго недооценивал солдат Петра I, считая, что любой его старший офицер должен справиться с нейтрализацией этих «непрестижных» оппонентов.

Мардефельд в первые годы войны сделал неплохую карьеру. В 1703 г. он получил звание генерал-майора и всего через три кампании стал генерал-лейтенантом. Поэтому то, что именно его король оставил в Польше поддерживать своего ставленника Лещинского в период, когда сам пошел громить Саксонию, хотя и не кажется продуманным решением, особого удивления все же не вызывает. Скорее всего, Мардефельд даже бы справился с поставленной задачей, поскольку боеспособность ополчений Речи Посполитой тех времен оставляла желать много лучшего. Но его небольшому корпусу пришлось иметь дело не только с поляками.

Петр I, вопреки мнению Карла XII, сумел быстро привести в порядок свою регулярную армию после весеннего бегства из Гродно. И, вручив значительную ее часть под командование Меншикову, вновь отправил полки в центральные районы Польши.

Мардефельд сначала уклонялся от сражения со столь превосходящими силами. Однако видя, что русские уже подходят к реке Одер, создавая тем самым угрозу тылам вторгшейся в Саксонию главной шведской армии, решил принять бой у Калиша, закончившийся невиданным еще в ту войну поражением скандинавов. Попал в плен и сам генерал, и большое количество его подчиненных.

Правда, закончилась эта история для Мардефельда весьма неожиданным образом. В отличие от будущей участи большинства его сослуживцев, генералу не пришлось коротать в плену долгие годы. Саксонский курфюрст, уже подписавший мир с Карлом, упросил ничего не знавшего Меншикова отдать ему пленных якобы для обмена на попавших в неприятельские руки во время прежних сражений российских воинов. Царский любимец согласился, и все шведы вскоре вновь влились в ряды королевской армии. Август просто-напросто вернул их своему победителю. Русских пленников при этом, естественно, никто освобождать не стал.

Царский любимец понял, что его самым банальным образом надули, лишь тогда, когда истекли все оговоренные условиями освобождения сроки. Затем он еще написал Мардефельду письмо, осуждая его «бесчестный и противный всенародных прав и обычаев» поступок, а также требуя выполнения обязательств «кавалерского пароля» вернуться в русский плен, если обмен не состоится.

Однако лишать себя свободы генералу явно не хотелось. Парировать обвинения тоже было нечем. Поэтому послание Меншикова так и осталось без ответа. Мардефельду же против русской армии воевать больше не довелось. Доверие короля после Калиша он в значительной степени утратил. А вскоре и вообще переселился в мир иной.

Через два года, двинувшись в поход на Москву, Карл XII вновь оставил в Польше корпус для охраны тылов, командовать которым на сей раз поручил генералу Крассау. В 1708 г. регулярная армия ударом сзади скандинавам уже не угрожала, поэтому его главная задача заключалась в поддержке штыками трона Станислава Лещинского, падение которого означало утрату жизненно важных коммуникаций с западными провинциями шведской Прибалтики.

Короля Станислава пыталась свергнуть оппозиционная партия польско-литовских вельмож, состоявшая в союзе с царем. Петр I все время старался помогать им. Правда, в 1708 г. сумел послать лишь иррегулярные силы — полки украинских казаков. Но в начале следующей кампании, когда Москва почувствовала себя увереннее, туда отправился и корпус регулярной русской армии.

Тем не менее, Крассау не постигла судьба Мардефельда. Его части избежали разгрома, хотя поляки, которым они служили опорой, потерпели несколько чувствительных поражений. Но вот другую свою задачу, возникшую в связи с трудностями Карла XII на Украине, ему выполнить не удалось.

Весной 1709 г. над шведскими планами русского похода все явственней стал нависать большой знак вопроса, и королю пришлось идти ва-банк — снимать войска, где только можно, собирая их к себе под Полтаву в качестве пополнений. Получил приказ пробиваться туда и Крассау. Однако численное превосходство русских на всех театрах стало уже столь велико, что «проект» оказался невыполнимым.

Вскоре пришли известия о Полтавском разгроме и капитуляции у Переволочны, в корне изменившие стратегическую обстановку и в Польше. Скандинавы вместе с остатками сил Лещинского отступили к шведской Померании, где Крассау достаточно долго исполнял обязанности главнокомандующего всеми имевшимися там силами. Но против русской армии он больше не воевал, поэтому рассказ о нем на этом и закончим.

IV. ПТЕНЦЫ КАРЛУШИНА ГНЕЗДА

Больше ни один шведский военачальник Северной войны сколько-нибудь крупными операциями против русских войск не руководил. И, таким образом, в главе о полководцах противника вполне можно было бы поставить финальную точку. Но мы все-таки еще раз задержим на них свой взгляд. Точнее, бросим его на тех генералов Карла XII, с которыми он в 1708 г. вторгся в пределы России.

В войсках, отобранных для решающего похода, король собрал почти все лучшее, чем располагали шведские сухопутные силы в момент их наивысшего расцвета за годы Северной войны. То есть шедшие на Москву скандинавские генералы «второй волны» составляли как бы полководческий резерв Стокгольма, поскольку именно из их среды при необходимости выдвигались бы замены Реншёльду или Левенгаупту. Под этим ракурсом весьма интересно хотя бы поверхностно оценить перспективы Швеции, сломанные под Полтавой и Переволочной.

У двинувшегося к русским границам Карла XII, после отправки к Лещинскому отряда генерала Крассау, осталось около 48 000 солдат, разделенных на руководимую им самим армию и корпус Левенгаупта, находившийся в Риге. Части и подразделения двух только что упомянутых соединений возглавляли 12 человек в звании старше полковника. Один фельдмаршал, один генерал-лейтенант и десять генерал-майоров. Имелось еще несколько королевских генерал-адъютантов, но это своеобразная придворно-полевая должность, которая к боевым войскам отношения практически не имеет. Поэтому их мы учитывать не будем.

В течение всего русского похода погиб только один из представителей шведского генералитета. Им оказался генерал-майор Врангель, смертельно раненный в сражении у Головчина. Он занимал должность шефа лейб-драбантов — королевской охраны, и поэтому его карьера в свете того вопроса, через который мы на него в данный момент смотрим, малоинтересна. Перед Полтавским сражением все остальные генералы находились рядом со своим монархом. Однако через несколько дней вместе с королем за Днепр, а потом и на территорию Турции ушли всего два генерал-майора. С них и начнем обзор.

Спарре Аксель (1652—1728), фельдмаршал с 1721 г. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1721 гг. Против русских войск крупных самостоятельных операций не проводил. В 1716 г. назначен посланником в Гессен-Кассель.

Несмотря на личное знакомство с королем, к моменту завязки Северной войны Спарре имел лишь относительно невысокое звание полковника. В начальный период боевых действий он командовал Вестманландским пехотным полком, который входил в костяк основной армии Карла XII и, следовательно, внес свою долю в громкие успехи первых шведских кампаний. Однако на служебном положении офицера победные походы долго никак не отражались. Только в 1705 г. он, наконец, получил долгожданное звание генерал-майора.

Тем не менее и в дальнейшем серьезных операций ему не поручалось. Король предпочитал держать Спарре при себе, считая его хорошим исполнителем приказов, но недостаточно инициативным для тех заданий, что требовали способности к импровизации.

В Полтавской битве Спарре возглавлял ту колонну шведской пехоты, с которой двигались Реншёльд и Карл XII. Фактически фельдмаршал с королем и руководили находившимися рядом солдатами, оставляя генералу только самые незамысловатые функции. В частности, его послали на помощь отставшей и окруженной русскими колонне Рооса, обнаруженной все-таки после долгих поисков. Но противник опередил, энергичным ударом покончив с блокированным отрядом.

Как и все остальные скандинавские пехотинцы, прорвавшиеся за сторожевые редуты Петра I, Спарре участвовал в последней отчаянной атаке на многократно превосходившие их в численности царские полки. А когда она не удалась, старался остановить бегущих солдат.

Выбраться с поля боя он сумел лишь благодаря самопожертвованию прапорщика своего «родного» Вестманландского полка, отдавшего ему лошадь. Затем последовали долгие скитания без армии по чужой земле вместе с королем. Видимо, главным образом именно за эту одиссею Спарре и был произведен в 1713 г. в генерал-лейтенанты, поскольку иных подвигов за ним не числилось.

Прямые претензии к этому человеку предъявить трудно. Он всегда оставался честным солдатом, однако можно вспомнить немало других военачальников, чьи заслуги в боевых делах выглядят, несомненно, солиднее. Но их отличия почему-то не столь весомы, как те, что выпали на долю Спарре.

Не прославил он свое имя громкими победами и в последнюю треть Северной войны. Ни на полях сражений, ни на дипломатическом поприще. Тем не менее в год подписания Ништадтского мирного договора бывший командир вестманландцев получил звание фельдмаршала, обогнав на карьерной лестнице всех тех сослуживцев, кто был много удачливей его в молодые годы.

Пример Акселя Спарре весьма убедительно подтверждает тот факт, что везде и во все времена регалии и большие чины приобретались по-разному. В том числе и без полководческих достижений.

Вместе со Спарре и Карлом XII у Переволочны бежал за Днепр и еще один генерал-майор. И хотя его жизненный путь не похож на фельдмаршальскую дорогу невольного попутчика, нечто общее между этими людьми все же имеется. Заключается оно в отсутствии ярко выраженных военных дарований.

Лагеркрона Андерс (1654—1739), генерал-майор с 1704 г. Участвовал в Северной войне. Против русских войск крупных самостоятельных операций не проводил. В 1710 г. в присутствии короля поссорился с государственным казначеем, после чего был вынужден уйти в отставку.

Лагеркрона представлял собой редкий в армии Карла XII тип военного человека с наклонностями царедворца. В этом смысле достаточно символичным кажется тот факт, что он сначала получил чин королевского генерал-адьютанта и только спустя четыре года удостоился армейского звания генерал-майора.

Столь же характерными нюансами отмечено и его участие в боевых действиях. Например, во время подготовки к походу в Россию Лагеркрона, даже на общем фоне пренебрежительного отношения к царскому войску, отличался старательно демонстрируемым подхалимским верноподданническим оптимизмом. Сразу несколько мемуаристов той поры насмешливо цитируют один из шедевров его аналитических способностей: «Противник не осмелится преградить его величеству путь на Москву».

Впрочем, справедливости ради необходимо сказать, что современники упоминают и о сильной стороне генерала — административно-хозяйственной деятельности, считая, что доверием короля он пользовался именно благодаря своему умению быстро «изыскивать ресурсы для надобностей армии». Иными словами, находить и отбирать у местного населения провиант и фураж.

Другими достижениями на поприще военного искусства Лагеркрона при всем желании похвастаться не мог. В исследованиях по истории боевых действий Северной войны его фамилия выходит на первый план лишь однажды — осенью 1708 г., когда Карл XII, двинувшись от Смоленска к Украине, поручил ему командовать авангардом армии (3000 человек, 6 пушек) с заданием: захватывая переправы через реки, идти форсированным маршем к главному узлу всех дорог той местности — городу Стародубу. Это перекрыло бы русским быстрый путь на юг и позволило шведам без помех соединиться с Мазепой.

В Стародубе также находились продовольственные склады царских войск, которые бы очень пригодились оголодавшим королевским солдатам. Но Лагеркрона сначала заблудился и не занял несколько важных пунктов на дороге, отдав их тем самым в руки противнику. Чем, разумеется, помешал планомерному движению армии Карла XII. А затем, выйдя-таки к городу, генерал-адъютант не ввел свой отряд внутрь крепости, а остановился на ночевку перед стенами. К утру русские успели с другой стороны заскочить в Стародуб и положение скандинавов резко осложнилось.

Обычно сдержанный в критике подчиненных король, узнав о случившемся, буквально взорвался: «Лагеркрона, верно, сошел с ума!» После этого ответственных заданий генералу больше не доверяли. В Полтавском бою ему поручили руководить самой слабой пехотной колонной. Как и батальоны Спарре, она шла рядом с Реншёльдом и Карлом, которые всегда могли подстраховать ее командира.

Участвовал Лагеркрона и в последней атаке, однако в отличие от большинства офицеров сумел спастись, отобрав лошадь у одного кавалерийского капитана. Тот, кстати, потом вернулся из плена, подал на генерала в суд за конокрадство и в конечном счете выиграл дело,

Но такое поведение нельзя назвать типичным для шведских командиров. Как правило, они честно выполняли свой долг. Не стала исключением в этом смысле и Полтава, где, до последнего момента стараясь спасти положение, в плен попали фельдмаршал и четыре генерал-майора. О Реншёльде и Шлиппенбахе уже рассказывалось ранее. Теперь посмотрим, кто были другие.

Гамильтон Гуго Юхан (1668—1748), генерал-майор с 1708 г. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1709 гг. Против русских войск крупных самостоятельных операций не проводил. С 1709 г. в плену. Фельдмаршал с 1734 г.

Шведский историк Энглунд описывает Гамильтона как мужчину «…решительного вида, с густыми кустистыми бровями, крупным римским носом и полными губами». Явно не скандинавская фамилия этого, человека объясняется тем, что он принадлежал к старинному шотландскому роду, который эмигрировал в Швецию задолго до Северной войны. Среди предков генерала было немало храбрых солдат. А сам он надел мундир, отпраздновав всего лишь 12-й день рождения.

Несмотря на знатное происхождение и фамильные воинские традиции, к генеральскому званию Гамильтон двигался почти 30 лет. До конца XVII в. его биография мало чем отличалась от жизнеописаний других шведских офицеров. Но такие конфликты, как Северная война, для предприимчивых людей обычно открывают множество возможностей вырвать себе у судьбы счастливый случай.

Однако блестящих способностей на полях сражений Гамильтон не продемонстрировал. Поэтому генеральские знаки отличия он получил только в ходе девятой военной кампании. В Полтавской битве потомок шотландских героев командовал левым флангом шведской кавалерии, насчитывавшем около 4500 конников. Его полки приняли активное участие лишь в первой половине боя, когда Карл XII прорывался сквозь сторожевые редуты к главному русскому лагерю.

После того как решающая атака скандинавской пехоты не удалась, Гамильтон попытался прикрыть ее отступление. Но местность не позволяла на всю длину развернуть строй конницы и разогнаться на полную мощь. Удары же «растопыренными пальцами» были малоэффективны. Вскоре отступление превратилось в бегство, но генерал все же остановил какую-то часть и личным примером увлек ее в контратаку.

В завязавшейся сече большинство шведов погибли. А уцелевшие попали в плен. Их судьбу разделил и Гамильтон. С поля боя его сразу же доставили к царскому шатру, где генерал, преклонив колено, отдал шпагу Петру I. Этим символическим актом он как бы подвел черту под своим не слишком эффектным выступлением на кровавых подмостках Северной войны.

По возвращении из плена экс-шотландец продолжил военную карьеру на Скандинавском полуострове и в 1734 г. был даже произведен в фельдмаршалы. Однако это звание, конечно же, уже не шло ни в какое сравнение с тем, что получали Стенбок и Реншёльд в первом десятилетии XVIII в. от Карла XII. В Стокгольме сидела другая династия. И страна и, самое главное, армия стали другими. После утраты прежней уверенности правители «Владычицы севера» пытались возместить ее, взбадривая себя обилием громких наград, щедро раздаваемых в разные руки.

В ту же послевоенную эпоху украсил мундир фельдмаршальскими регалиями и другой генерал-майор, из компании тех шведских военачальников, которые летом 1709 г. под Полтавой попали невольными гостями на победный пир русского царя.

Штакельберг Берндт Отто фон (1662—1734), генерал-майор с 1706 года. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1709 гг. Действовал в Эстляндии и Лифляндии против русских войск, но самостоятельных операций не проводил. С 1709 г. в плену. Фельдмаршал с 1727 г.

Родился Штакельберг в Эстляндии в дворянской семье с хорошей родословной. Представители его фамилии уже давно приняли шведское подданство. А потому, если бы в те времена в Стокгольме на своих офицеров заводили личные дела, папка будущего генерала выглядела бы вполне стандартно. В молодости — отъезд за границу. Служба в голландской, затем во французской армиях. И возвращение домой для участия в Северной войне.

В первые восемь кампаний этого, как потом оказалось, очень долгого конфликта он старательно вносил свой посильный вклад в ожесточенное противоборство, которое огненным смерчем неоднократно прокатывалось по его родной Прибалтике. В 1706 г. король оценил вклад благородного дворянина генерал-майорским званием. А когда через два лета Карл XII двинул армию на Москву, то в отдельном корпусе Левенгаупта именно Штакельбергу было поручено командовать всеми пехотными полками, в которых насчитывалось примерно 8000 солдат. Но после сражения у деревни Лесной их количество уменьшилось более чем в два раза. А когда они соединились с главными силами Карла XII, прибалтийские части вообще расформировали, использовав личный состав для пополнения старых испытанных полков. Оставшегося без подчиненных эстляндского вассала король включил в состав своего генерального штаба, где тот и числился до самой Полтавской битвы.

Во время этого сражения Штакельберг командовал пехотной колонной, которая прорвалась мимо русских сторожевых редутов и участвовала в роковой атаке шведов на вышедшую из главного лагеря русскую армию. Когда полки побежали, он так же, как и большинство скандинавских старших офицеров, пытаясь остановить солдат, бросился в самое пекло. Вскоре собравшаяся вокруг него группа пошла в последнюю обреченную атаку. Но бой получился недолгим. Окруженные противником пехотинцы частью полегли, а частью сдались вместе с генералом.

Больше в Северной войне Штакельберг не участвовал. Хотя после аннексии Ливонии Петром I он мог (так же, как, например, это сделал Шлиппенбах и ряд других офицеров) перейти на службу к царю. Однако эстляндец выбрал верность прежней присяге и после Ништадтского мира, лишившись родовых поместий, уехал из Сибири в Швецию. Там в 1727 г. от нового короля Фридриха I он получил фельдмаршальский жезл и баронский титул.

Кстати, и из среды тех, кто имел несчастье побывать у Полтавы и Переволочны летом 1709 г., не заслужив еще генеральского чина, впоследствии тоже вышло несколько фельдмаршалов. Ими стали капитан Дуглас и полковник Дюккер (оба офицера известны еще как участники переговоров с Меншиковым о капитуляции на берегу Днепра). Но если первый получил это высокое звание через солидный срок после окончания Северной войны (и потому в свете темы этой книги остается за ее рамками), то второй стал фельдмаршалом спустя всего несколько месяцев от даты смерти Карла XII. Поэтому его судьбой также необходимо поинтересоваться подробнее.

Дюккер Карл Густав фон (1661—1732), граф, фельдмаршал с 1719 г. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1721 гг. Попал в плен в 1709 г., но освобожден по обмену. Против русских войск самостоятельных операций не проводил. В 1715 г. был комендантом Штральзунда, обороняя его до последней возможности. С 1718 г. член риксдага. С 1720 г. президент Военной коллегии.

Как и многие уже упоминавшиеся выше шведские военачальники, Дюккер был выходцем из эстляндской знати. До 1700 г. его профессиональная карьера складывалась по типичному жизненному сценарию большинства офицеров той эпохи. Нельзя сказать, что плохо, но и не очень удачно. Некоторые его ровесники, прямо скажем, смогли добиться большего. Да и в ходе первой половины Северной войны он звезд с неба не хватал, став полковником драгунского полка лишь в 1706 году. В этом звании граф и сдался русским гвардейцам вместе с остатками королевской армии у Переволочны.

Всего в результате катастрофы «Русского похода» в плен попало свыше 20 000 шведов, как военных, так и гражданских лиц обоего пола. Из них через 12 лет в родные пенаты вернулось только около 4000 человек. Однако Дюккер оказался в числе тех счастливчиков, кому не пришлось для освобождения ожидать Ништадтского мира.

Поскольку репутация полковника не превышала оценки среднего профессионала, то русская сторона не стала возражать против обмена, расценивая его возвращение в ряды неприятелей, как не слишком опасную для себя перспективу. Но царь, пользуясь случаем, заломил за графа высокую цену, требуя отдать попавшего в плен под Нарвой полковника Петра Лефорта — племянника своего покойного «сердечного дружка» Франца. Знатное происхождение и связи в Стокгольме все же помогли Дюккеру, и обмен состоялся.

В шведской армии после катастрофы 1709 г. образовался дефицит опытных офицеров, поэтому восхождение по служебной лестнице для ветеранов значительно облегчилось. Что благотворно сказалось и на карьере эстляндца. Вскоре после возвращения он стал генерал-майором, а в 1713 г. Карл XII присвоил графу следующее звание генерал-лейтенанта.

В течение второй половины войны Дюккер защищал от союзных войск шведские провинции на южном берегу Балтики и участвовал в других операциях на западном театре боевых действий, однако стать вторым Стенбоком бывшему пленнику не удалось. Прославить свое имя крупными победами он не сумел. Тем не менее, Дюккер также в конечном итоге получил фельдмаршальский жезл.

Объясняется этот парадокс просто. Взошедшая на трон сестра Карла XII Ульрика-Элеонора оказалась в труднейшей ситуации. Страна вела безнадежную войну, находясь на пороге экономического краха. Королева попыталась сменить государственный курс, для чего требовалось опереться на новых людей. В их круг попал и умевший вовремя оказаться на нужном месте Дюккер. Однако к боевым действиям Северной войны это уже не имеет прямого отношения, а потому вернемся к «полтавским» генералам шведской армии.

Роос Карл Густав (1655—1722), барон с 1705 г., генерал-майор с 1706 г. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1709 гг. Против русских войск крупных самостоятельных операций не проводил. Попал в плен в 1709 г. у Полтавы.

Биография этого генерала — стандартный жизненный путь большинства шведских военачальников. Северную войну он встретил в звании подполковника, командуя Нерке-Вермландским полком. Во главе этого подразделения осенью 1700 г. под Нарвой Роос и отличился в первый раз, прорвав центр русских оборонительных сооружений. Затем вместе с королевской армией он ушел на запад, где также принял участие во многих сражениях. Однако звание генерал-майора офицер получил уже заслуженным ветераном — лишь в ходе 7-й по счету кампании той войны.

Мнение Карла XII в этом случае полностью разделяют шведские историки, не слишком высоко оценивая полководческие способности Рооса. Например, уже упоминавшийся ранее Петер Энглунд пишет, что «Роос был опытный военный, но полностью не способный на импровизацию». И, что иногда он «проявлял пассивность, которую можно назвать чуть ли не преступной».

Думается, что в последней фразе краски несколько сгущены — у генерала были и успешные операции. Но известная доля истины в характеристике есть. Инициатива и оригинальность мышления не входили в число его достоинств. В тех столкновениях, где храбрости, мужества и четкого исполнения инструкций оказывалось мало для победы, Роос терялся.

Так случилось в начале осени 1708 г. в бою у села Доброе, когда значительные русские силы внезапно напали на его корпус, стоявший отдельно от основной части королевских войск. К тому же противником командовал Михаил Голицын — восходящая звезда русской армии. Скандинавов в тот день здорово потрепали, и если бы не мгновенная реакция Карла XII, то и вообще могли бы уничтожить.

Самая же громкая неудача Рооса пришлась на день Полтавской битвы, в которой он командовал пехотной колонной. Ранним утром, когда шведы начали прорываться мимо русских сторожевых редутов к главному лагерю Петра I, Роос вместо того, чтобы, как все остальные, быстро проскочить простреливаемую территорию, повел свои батальоны на штурм неприятельских укреплений.

В результате он взял два редута, но «зацепился» за третий, отбивший несколько его атак. Пока длился этот штурм, основные силы Карла XII успели скрыться в неизвестном для генерала направлении.

Между тем Петр I, узнав, что часть шведов осталась около передовой позиции, мгновенно воспользовался разделением сил противника. Быстро подошедшие русские многократно превосходили по численности шведов, которые к тому же во время недавних атак понесли серьезные потери. Вдобавок ко всему нападение было столь внезапно, что Роос даже не успел перестроить солдат. В итоге его колонна вскоре перестала существовать. Из 2000 человек лишь около 400 во главе с самим генералом остались в живых. Да и то потому, что прекратили сопротивление и сложили оружие.

Таким образом, из-за неосмотрительности Рооса, отставшего от главных сил, уже в самом начале сражения шведская пехота уменьшилась на четверть. Кто знает, может быть, усилий именно этих солдат и не хватило скандинавам для успеха их последней атаки. Фельдмаршал Реншёльд, например, был в этом просто уверен. После боя он горестно заметил по данному поводу: «Одна ошибка может затмить всю прежнюю славу».

Впрочем, по справедливости королевскому любимцу надо бы как минимум разделить вину с Роосом. Ведь не кто иной, как он сам сломал четкое выполнение королевского замысла. Не довел подробный план боя до других генералов, вынужденных затем действовать на свой страх и риск, без учета движения соседей и прочих деталей главной задачи.

В ходе Полтавской битвы Роос стал первым неприятельским генералом, чей корпус оказался разгромлен русской армией. Но в нашем обзоре он замыкает их список. Впрочем, следующий шведский командир в столь высоком звании попал в руки Петра I достаточно быстро — на следующий день после главного боя. То есть еще до капитуляции у Переволочны.

Мейерфельт Юхан Август (1664—1749), граф, генерал-лейтенант (после 1710 г.). Участвовал в Северной войне с 1700 г. Против русских войск крупных самостоятельных операций не проводил. В 1713 г. генерал-губернатор Штеттина.

Мейерфельт был уроженцем Финляндии и до получения генеральского звания прошел обычный путь шведского офицера, заработав репутацию храброго профессионального солдата. Однако сколько-нибудь заметными полководческими способностями из общей массы старших командиров Карла XII не выделялся.

К лету 1709 г. он являлся шефом драгунского полка своего имени, а в плане на Полтавское сражение ему отводилась второстепенная роль. Из огненного ада разгрома и бегства генерал сумел выбраться благополучно и вечером того же дня вместе с остатками шведской армии начал отступление по правому берегу Ворсклы на юг.

Измотанные обрушившимися на них испытаниями солдаты отходили, соблюдая порядок, но, по мнению короля, все-таки недостаточно быстро. Русская конная погоня вот-вот могла настигнуть растянувшиеся на марше пехотные колонны скандинавов. Чтобы избежать этой угрозы, Карл XII решил прибегнуть к хитрости — послать навстречу противнику парламентера. И пока он будет вести переговоры, продолжать движение, выигрывая драгоценные километры.

Роль посланца выпала на Мейерфельта, который справился с ней неплохо. Он встретил противника всего через 5 верст после того, как мимо него прошли последние шведские шеренги. Узнав о предлагавшихся королем переговорах, царский авангард остановился. И хотя затем, спохватившись, русские вновь продолжили погоню, цель визита до некоторой степени оказалась выполненной — скандинавы без помех достигли Днепра!

Правда, успех этот остался локальным достижением. Переправиться через реку королевская армия не сумела. А Мейерфельта тем временем Петр задержал как военнопленного. Однако вскоре царь получил известие о капитуляции у Переволочны, и общая шведская трагедия обернулась счастливым случаем для посланца Карла XII, избавившим его от перспективы долголетней неволи.

На радостях русский монарх вспомнил о привезенных Мейерфельтом королевских предложениях и вызвал генерала. Он изложил ему свои условия мира и отпустил на свободу с условием, что тот взамен добьется освобождения генерала Ивана Бутурлина, плененного под Нарвой в 1700 г.

Мирные переговоры на этом и заглохли, но Мейерфельт вернулся домой. Полководческими подвигами его дальнейшая биография не отмечена. В хронике боевых действий второй половины Северной войны имя этого генерала встречается не в качестве боевого полководца, а как генерал-губернатора Штеттина, оборонявшего его в 1713 г. в борьбе с русско-саксонской армией Меншикова. Но вот человеком он оказался честным. Данное царю слово сдержал. В 1710 г. Ивана Бутурлина шведы освободили и отпустили в Россию.

У роковой для скандинавов ловушки в Переволочне, где остатки полков Карла XII складывали оружие перед солдатами Меншикова, при королевской армии оставалось только три генерала. Все они разделили судьбу своих подчиненных. О старшем среди них по званию — генерал-лейтенанте Левенгаупте уже подробно рассказано выше. Два других находились на иерархической армейской лестнице ниже его, поскольку являлись генерал-майорами.

Крусе Карл Густав, генерал-майор. Участвовал в Северной войне с 1700 по 1709 гг. Против русских войск крупных самостоятельных операций не проводил. Служил на должностях, не превышавших полномочий командира небольшого соединения.

Крёйц Карл Густав (1660—1728). Участвовал в Северной войне с 1700 по 1709 гг. Против русских войск крупных самостоятельных операций не проводил. Служил на должностях, не превышавших полномочий командира небольшого соединения.

И Крусе и Крёйца объединяет то, что оба они были кавалерийскими офицерами. Но на этом сходство и заканчивается. Первый из них сколько-нибудь заметного следа в летописи Северной войны практически не оставил. Вообще-то для старших командиров Карла XII подобная ситуация не характерна, поскольку в небольшой шведской армии на виду оказывались даже многие полковники. Фамилия же этого генерала получила некоторую известность главным образом лишь благодаря тому, что списки высоких шведских чинов, попавших в плен под Полтавой и у Переволочны, воспроизводятся почти в каждом издании, если оно затрагивает эти события.

Единственный сколько-нибудь заметный эпизод, связанный с именем Крусе, произошел в апреле 1709 г., когда король поручил ему оказать помощь запорожцам у почти никому неизвестной тогда Переволочны. Но небольшой отряд генерала не сумел прорваться к Днепру. В скоротечном бою под Соколкой его основательно потрепал корпус Меншикова и отогнал обратно к Полтаве.

Летом 1709 г. Крусе командовал Уппландским конным резервным полком, что для генерала как-то не слишком престижно. Но во время Полтавского сражения его кавалеристам повезло. Они оказались в стороне от эпицентра событий и поэтому к берегам Днепра отошли в боеспособном состоянии. Однако, по свидетельству шведских историков, на последнем совете у Левенгаупта Крусе наиболее активно из всех участников ратовал за капитуляцию.

Крёйц же, наоборот, хорошо известный персонаж в историографии, посвященной событиям Северной войны. Его жизненная дорога по своим основным параметрам мало чем отличается от судеб большинства прочих генералов Карла XII — участников первых лет борьбы и на западном и на восточном театрах. Его ценил король — постоянно держал в составе главной армии и поручал руководить отдельными группами в частных операциях. Но способностями крупного стратега Крёйц не обладал.

Из наиболее известных его дел против русской армии можно вспомнить бой у Клецка в 1706 г., когда шведский кавалерийский корпус разбил крупный отряд русской пехоты и конницы, прикрывавшей с фланга отход основных сил Петра I из Гродно. Это сражение вошло в летопись Северной войны под весьма красноречивым названием — «Клецкий погром».

В период похода 1708—1709 гг. Карл XII часто доверял генералу руководить авангардом своей армии. В первые месяцы он справлялся с такой задачей безукоризненно. Но к осени ситуация осложнилась. Противник начал пытаться перехватить инициативу, и у Крёйца стали проскакивать досадные осечки.

Так, когда король повернул войска на Украину, чтобы соединиться с Мазепой, было очень важно совершить этот маневр быстро. В случае успеха шведы выигрывали великолепную стратегическую позицию для зимовки, которая в следующую кампанию превращалась в плацдарм для нового броска к Москве.

Стремительность маршей требовала, чтобы переправы через крупные реки захватывались невредимыми, что обычно обеспечивалось умелыми действиями авангарда. Но в тот раз именно Крёйц сбил темп броска, не успев опередить русских у Новгородасеверского, где имелся единственный в округе мост через Десну. В итоге спустя три недели вместо удобных зимних квартир скандинавы увидели лишь тлеющие головешки Батурина.

В Полтавской битве Крёйц командовал половиной всей шведской кавалерии. Он активно действовал в первые часы боя, когда скандинавы прорывались мимо русских сторожевых редутов. Но в решающий момент сражения конница уступила место пехоте, последняя атака которой закончилась катастрофой. Эскадроны генерала пытались спасти положение, однако и их захватил общий поток паники.

В силу большей подвижности кавалерия скандинавов при отступлении не понесла столь крупных потерь, как пехотные полки. В сравнительном порядке она отошла и к Переволочне. Там даже Карл XII хотел передать Крёйцу командование над остатками армии. Однако Левенгаупт отказался уходить вместе с королем в Турцию, и монарх оставил его руководить войсками. Таким образом, Крёйц оказался заместителем командующего. Правда, находился он на этом посту всего один день. Наутро подоспела русская погоня. Генералу пришлось ехать парламентером к Меншикову — вести переговоры об условиях капитуляции. Затем последовали годы плена. И лишь на исходе жизни, после окончания войны, в 1722 г., вернувшийся домой Крёйц получил-таки очередное звание генерал-лейтенанта.

Кстати, то, что Карл XII, прекрасно знавший об ограниченных полководческих способностях Крёйца, тем не менее собирался оставить ему верховную власть у Днепра, является убедительной иллюстрацией к печальному для шведов факту, гласящему: кроме заявивших о себе с самого начала войны Реншёльда, Левенгаупта и Стенбока, за последующие годы из их рядов не выдвинулось больше заметных военных талантов. А при дефиците таких личностей «прыгнуть выше головы» — подняться до уровня великой армии Александра Македонского, разгромившего с малыми силами огромную Персию — скандинавы не смогли. Хотя справедливости ради все же отметим, что «чистота эксперимента» в 1700—1721 гг. полностью соблюдена не была. Античный герой сражался только с азиатским колоссом. У которого (в отличие от России) союзников на Западе не имелось. Ударь в спину македонцам какой-нибудь Рим или Карфаген… Не исключено, что тогда персы еще долго могли бы тешить себя иллюзиями на тему собственной непобедимости и исключительного величия своей деспотии…

ВЫНУЖДЕННОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Приступая к рассказу о русских военачальниках, автор сначала планировал так же, как и в других главах, ограничить вступление всего несколькими абзацами, обратив внимание читателей лишь на то, что Петру I в наследство от предшественников досталась не просто отсталая армия, а, по основной своей сути, азиатское войско. Однако в процессе написания этого раздела он столкнулся с серьезной трудностью краткого объяснения смысла только что упомянутой проблемы.

Осложнение произрастало из того факта, что отечественная военная историография обычно не делила бывших врагов на сильных и слабых. Вместо критического анализа с учетом так сказать «коэффициента сложности оппонента» предпочтение отдавалось пышным панегирикам в случае побед и затушевыванию неудач при поражениях.

Объясняется подобный перекос просто — успехи чаще достигались при столкновениях в Азии — с южными и восточными противниками, а на западе результаты выглядели, мягко говоря, неоднозначнее. Поэтому всех неприятелей старались свалить в одну кучу. Причем таким образом, чтобы удачи оказывались наверху. В связи с этим автор решил предварить главу о русских полководцах расширенной вводной частью, призванной расставить акценты в данном вопросе.

Начнем с того, что за время существования человечества на Земле появилось и исчезло множество народов. Каждый из них имел свой, в большей или меньшей мере, своеобразный уклад жизни. Но только малая часть сумела подняться до таких высот, что оставила о себе след в виде прогресса общемировой цивилизации. Объясняется это, конечно же, не заранее предопределенной участью («богоизбранностью» или «неполноценностью»), а национальными характерами (ментальностью) и культурно-экономико-политическими моделями становления и развития общества. Национальные характеры, в свою очередь, зависят от географической среды обитания, унаследованных от предков обычаев и психологических особенностей, внешнего влияния, разного рода исторических случайностей и прочих факторов, из совокупности которых формируется нация. Производными от народных характеров являются и достижения в области военного дела, всегда являвшегося одной из основных арен для приложения людских усилий.

В этом смысле России крупно не повезло, так как захваченные татаро-монголами славянские земли, превратившись на два с половиной века в ханский улус, восприняли за это время все худшие традиции восточной деспотии, в том числе и психологию ее военной организации. Получив независимость лишь в конце XV столетия, северо-восточные княжества уже практически полностью утратили черты варяжской Руси, роднившие ее поначалу с Западом. Объединившись затем под властью Москвы, владения Рюриковичей стали азиатским форпостом, выдвинутым к границам Европы.

Древнегреческие слова «Европа» и «Азия» восходят к ассирийским «Эреб» и «Асу», что означает Восток и Запад. Именно эти нейтрально-географические понятия двадцать пять столетий назад легли в название метафизической дилеммы, которая остается остроактуальной по сию пору. Слишком трудным и драматичным оказался процесс обмена идеями и формами между этими двумя кардинально различными мирами. Истоки их противостояния уходят корнями в первое тысячелетие до нашей эры, когда в античной Греции сложилась цивилизация нового — невиданного дотоле типа. В отличие от азиатских деспотических пирамид (наверху обожествленный властелин, а все остальные — рабы разной степени привилегированности) греки создали структуру эмансипированного общества, где впервые появились условия для полноценного самовыражения личности. Сущностные черты этой цивилизации унаследовал Древний Рим. Затем их подхватила и качественно развила средневековая Европа, из недр которой в итоге родилось современное западное общество.

Ренессанс европейского Возрождения XV-XVI столетий вылился в мощнейший рывок человеческого интеллекта на качественно иной уровень, который, естественно, не обошел стороной и вооруженные силы. Совершенствование огнестрельного оружия, организация регулярных армий, строительство океанских флотов, но самое главное — прогресс военной мысли и постановка дела на научную основу, поднявшую планку требований до высоты настоящего профессионального искусства — это то, благодаря чему Запад и сейчас является безоговорочным лидером мирового сообщества.

Но выпавшую из европейской обоймы Московию великая эпоха Возрождения обошла стороной. Поэтому она осталась осколком азиатской Орды, отсталой как технически, так и культурно. Ее военная мощь базировалась исключительно на численности армии. И известия о достижениях соседей служили постоянным объектом зависти для московских владык. Но они не понимали глубинных процессов, происходивших в европейском обществе, пытаясь заимствовать лишь отдельные военно-технические новинки. Уже Иван III посылал своих вербовщиков в Европу с наказом нанять «…мастера хитрого, который бы умел к городам приступать, а другова, который бы умел из пушек стрелять…»

В результате в 1475 г., соблазненный большими деньгами, из Италии в Москву приехал сам знаменитый Аристотель Фиорованти. Он познакомил новых работодателей с последними достижениями в области фортификации и металлургии, а также организовал в Москве «Пушечный двор», поспособствовав, таким образом, освобождению «Третьего Рима» из-под власти уже полуразложившейся Золотой орды[103].

Первую крупномасштабную реформу московских полков на европейский манер попробовал провести Иван Грозный. Однако ничего нового он придумать не смог. И так же, как свой дед, не осмысливая коренных причин отставания и не затрагивая становых принципов жизненного уклада страны, просто начал заманивать к себе на службу профессиональных военных с Запада, только в гораздо больших количествах. К началу второй половины XVI в. в царских владениях насчитывалось уже примерно 4000 иноземных наемников. Они помогли Грозному реорганизовать артиллерию и сформировать стрелецкие полки — отдаленное подобие мушкетеров.

Именно разумные начала, привнесенные «немцами», позволили вооруженным силам «Святой Руси» занять доминирующее положение на огромной североазиатской территории. Но чуда, конечно же, не произошло — при помощи столь незамысловатых полумер создать в полутатарской Московии армию, которая могла бы конкурировать с европейскими войсками, было невозможно. При первом же серьезном столкновении с «профи» Стефана Батория под Венденом в 1578 г. московские воеводы вновь убедились в своей полной беспомощности.

Следующий, XVII в. стал самым неудачным в военной истории России. Страна продолжала все быстрее отставать от Европы. К счастью для Москвы, она занимала выгодное с оборонительной точки зрения географическое положение, не располагая удобными побережьями для вторжения десантных армий морских держав и не имея общей границы с наиболее сильными европейскими государствами. Кроме того, эти страны были заняты выяснением отношений между собой. Тем не менее, перспектива стать колонией какого-либо небольшого, но предприимчивого западного соседа все явственнее нависала над московской Русью.

В середине столетия царь Михаил Федорович вновь попытался решить проблему обороноспособности уже традиционным способом, начав массовую вербовку с Запада не только офицеров, но уже и рядовых наемников («…собрать с немецких земель на помощь себе полковников, именитых и храбрых, и с ними множество солдат в научение ратному делу русских воинских людей…»).

Фактически это стало первой попыткой организации регулярной армии в России. Правда, проводилась она непоследовательно и закончилась лишь тем, что часть обыкновенных ополченцев стали называть солдатами и рейтарами.

При Алексее Михайловиче в Тулу и Каширу пригласили голландских мастеров, основавших там оружейные заводы по новейшим образцам. Однако полки «иноземного строя» стоили дорого. Постоянно держать большой штат наемников Московия, не умевшая наладить эффективную торговлю и рационально организовать эксплуатацию своих богатейших природных ресурсов, не могла. Специалисты, как обычно приезжали и уезжали, практически не влияя на закостеневшую в замшелых традициях народную жизнь. Русские люди по-прежнему оставались в строгой информационной и духовной изоляции от «мерзкого» мира католического и протестантского Запада, крестясь и плюя вслед случайно встреченному «богопротивному» европейцу в парике и с трубкой в зубах. Даже царь, подпустив, согласно церемониалу, к руке иностранного посла, потом мылся из специального кувшина — «дабы не опоганиться».

«Железный занавес» всегда является безошибочным симптомом, указывающим на бессилие общества в решении каких-либо основополагающих проблем. И поэтому уход Московии в историческое небытие по причине полной неконкурентоспособности с более гибкой и энергичной соседней культурой казался предрешенным. Но в конце XVII в. России крупно повезло. На престол взошел царь Петр I, не получивший, к счастью, традиционного отечественного воспитания и оказавшийся человеком незаурядным во всех отношениях. Он первым из восточных владык осознал, что азиатскую пирамиду нельзя реформировать простым заимствованием некоторых военно-технических новинок. Варварский уклад существования нужно менять в корне, перенимая у соседей не только все прикладные достижения, но и главную причину их процветания — образ жизни и взгляд на мир.

Поэтому можно с уверенностью сказать, что петровская регулярная армия родилась и превратилась в серьезную силу только лишь исключительно благодаря личному примеру и интеллектуальной помощи европейцев. Вообще русское войско того периода оказалось редким явлением в истории развития общемирового военного искусства именно потому, что его Основа — мозговой центр был практически полностью импортирован из-за рубежа. Вживление этого чужеродного органа в тело восточнославянской цивилизации стало еще одним свершением Петра Великого, который в очередной раз продемонстрировал миру, что из любой тупиковой ситуации можно найти выход.

Механизм этой уникальной операции по сей день изучается и служит причиной ожесточенных споров историков. Однако ее благополучный исход ни у кого не вызывает сомнений. Русский царь-западник в поразительно короткий срок смог совместить прежде постоянно отталкивавшиеся части в единое целое, создав тем самым новую структуру из полусгнившего осколка ордынского наследства.

Конечно, его еще недавно сплошь бородатые подданные не могли в столь короткий по историческим меркам срок все, как один, преобразиться до такой степени, чтобы начать на равных конкурировать с уроженцами Лондона и Амстердама. Но поставленные в экстремальные условия, когда им волей-неволей приходилось тянуться за «варягами», «государевы холопы» вынуждены были приспосабливаться к новым требованиям. И наиболее талантливые из них уже в ходе Северной войны стали подниматься к среднему уровню, заданному европейским окружением царя. Закладывает тем самым первые камни в фундамент преображения России.

Естественно, что у старшего поколения боярской аристократии (чьи мозги уже успевали закостенеть в идейном противостоянии к «прелестям поганых латинян») это получалось несопоставимо хуже, чем у более молодых людей, которые гораздо легче очаровывались рационально-прагматическими соблазнами Запада. К тому же именно молодежь «герр Питер» отправлял учиться новой жизни в Европу, где собственными глазами можно было увидеть все неопровержимые преимущества «немецкого» мира. Что, разумеется, убеждало даже лучше, чем знаменитая толстая петровская палка.

«Изделие», созданное «царственным плотником», получилось вполне жизнеспособным. Уже в процессе своего возникновения оно начало удовлетворительно функционировать, принося не только результаты в виде первых побед на полях сражений, но и обеспечивая будущее существование самого себя, все увереннее воспроизводя среду обитания из местных ресурсов — создавая национальные офицерские кадры[104]. Правда, с генералами получалось сложнее, поскольку эти «плоды» петровских реформ дозрели лишь через несколько десятилетий.

Глава 2.