В Новгороде ему предстояло набрать несколько «новоманирных» солдатских полков, привести в порядок стрелецкие части и запасти все необходимое для большой армии, набираемой внутри страны. Увы, этот экзамен князю удалось сдать разве что на «троечку с минусом». С первыми двумя делами он еще кое-как справился, однако третье, мягко говоря, провалил. Двинувшееся в поход русское войско не нашло в его «епархии» ни необходимого числа подвод, ни требующегося количества прочих припасов.
Но поскольку официальный вызов Стокгольму был уже брошен, то Ивану Юрьевичу как наместнику ближайшей к противнику провинции, пришлось первым выступить на врага. 10 сентября 1700 г. царь, опередив свои медленно тащившиеся полки, прибыл в Новгород и приказал князю поднимать собранный им передовой корпус. Через два дня солдаты, стрельцы и дворяне-ополченцы направились к Нарве с задачей первичной блокады этой крепости.
Цели они достигли 20 сентября, но затем две недели находились в весьма тревожном положении, пока, наконец, авангард главных сил во главе с царем не подошел к ним на помощь. В день Нарвской битвы корпус Трубецкого в составе двух солдатских и шести стрелецких полков располагался в центре русской оборонительной линии, между «генеральствами» Головина и Вейде. Удар правого фланга шведских главных сил, которым командовал генерал-майор Веллинг, пришелся как раз по соединению новгородского наместника. Князь сразу же потерял управление боем. В результате неприятель быстро прорвал фронт петровской армии и вышел на ее тылы, в считанные минуты решив исход всего сражения в свою пользу.
Между тем, даже при условии откровенно низкой боеспособности стрельцов и плохой выучки недавно набранных регулярных батальонов, возможность успешной обороны, несомненно, имелась. Атакующие части Веллинга уступали по численности полкам князя, но он в тот день не проявил элементарных качеств военачальника. Впрочем, все царские генералы под Нарвой выглядели не лучшим образом, больше напоминая хрестоматийных «мальчиков для битья». В итоге почти все старшие командиры оказались в плену.
Новгородский наместник разделил общую участь. Весной его переправили в Швецию, где он и прожил затем наиболее плодотворную часть своей жизни. Хотя Петр I, когда военное счастье посылало ему подарки в виде знатных пленников, неизменно вступал с противником в переговоры об обмене, очередь освобождения Трубецкого подошла только через 18 лет. Что, кстати говоря, служит ясным показателем той степени полезности, в которую его оценивал русский монарх.
Правда, необходимо заметить, что годы неволи не слишком изнурили дух и тело князя. Он пользовался относительной свободой и жил безбедно, в окружении жены и детей. Достаточно упомянуть, что именно в Стокгольме на четвертом году плена боярину удалось обзавестись незаконнорожденным сыном — Иваном Ивановичем Бецким (по традиции фамилия таким детям давалась в усеченном варианте) — будущим устроителем московского Воспитательного дома и воспитательного общества благородных девиц. В этих начинаниях княжескому отпрыску весьма способствовало отличное европейское образование, полученное за время пребывания в Скандинавии.
Переменчивая судьба помогла и трем дочерям Ивана Юрьевича, с детских лет живших рядом с ним в Стокгольме, обратить несчастье отца в свое преимущество. Во всяком случае, по возвращении в Россию великолепное воспитание выгодно отличало их от большинства невест высшего петербургского света. Это обстоятельство отмечали многие иностранцы, волею судьбы заносимые на невские берега.
Но королевский пленник увидел новую столицу своей страны лишь в 1718 г., когда Петр все-таки договорился обменять Трубецкого и его собрата по несчастью Автонома Головина на фельдмаршала Реншёльда. На этом боевая карьера князя завершилась.
Несмотря на то что в концовке Северной войны ожесточенные бои вспыхнули с новой силой, Иван Юрьевич, как и большинство русских по национальности генералов «первого призыва», участия в них больше не принимал, уступив поля сражений более молодым и талантливым людям. Поэтому присвоение ему в год окончательной победы над шведами звания генерал-аншефа похоже скорее на утешительный приз, чем на награду в признание полководческих заслуг.
Тем не менее, царь не «поставил крест» на приятеле молодости. В конце своего правления он особенно стремился усовершенствовать созданную и запущенную его многолетними трудами новую государственную машину, для чего пытался использовать и шведский опыт. Трубецкой сразу после возвращения из плена получил срочное задание: опираясь на многолетние наблюдения, составить доклад о «Строении всего шведского государства от крестьян и солдат до королевского совета».
Эта его работа, по всей видимости, удовлетворила Петра, так как в дальнейшем он стал использовать Ивана Юрьевича в качестве чиновника высокого ранга. В 1721 г. был издан указ о введении его в члены Военной коллегии, а в феврале 1722-го о назначении киевским генерал-губернатором.
После смерти Петра Великого карьера князя резко пошла в гору, но связано это опять-таки не с победами в сражениях, а с удачной дворцовой конъюнктурой. В 1728 г. он получил звание генерал-фельдмаршала. А спустя небольшое время, после того как выступил против ограничения самодержавной власти Анны Иоановны, стал сенатором. И в дальнейшем опала вкупе с большими неприятностями миновала Трубецкого. Он дотянул до глубокой старости, став последним живым русским боярином — «родимым пятном» старой Московии на теле молодой Российской империи[109].
Но долгие годы плена Автонома Головина и Ивана Трубецкого явились далеко не самым худшим итогом горького поражения у Нарвы. По сравнению с их судьбой, удел еще одного российского военачальника, попавшего в тот же день в шведские руки, выглядит намного трагичней. Ему так и не довелось вернуться домой.
Александр Арчилович Имеретинский (1674—1711), грузинский царевич, генерал-фельдцейхмейстер и начальник Пушкарского приказа с 1700 г. Принимал участие (в качестве командующего артиллерией) только в первой кампании Северной войны осенью 1700 г., так как попал в плен в сражении у Нарвы. В неволе пробыл 11 лет, где и умер.
Первый русский генерал-фельдцейхмейстер принадлежал к потомкам побочной линии древней кавказской династии Багратидов и был сыном кахетинского царя Арчила II Вахтанговича, которого персидский шах вынудил бежать за пределы своего государства. Изгнанник вместе с женой Кетеван нашел временный приют в Тифлисе — столице соседнего карталинского царства. В этом городе и родился будущий артиллерист Петра Великого.
В 1677 г. отец Александра отвоевал у турок Имеретию и занял ее престол, после чего его сыновья получили право именоваться царевичами Имеретинскими. Но долго противостоять огромной османской империи небольшое государство Арчила II не могло, и в 1681 г. ему все-таки пришлось распрощаться с независимостью, признав себя российским вассалом.
Сей выбор, без сомнения, принадлежал к тем, о которых говорят «из двух зол меньшее». Московия являлась родственным по вере государством и не требовала выполнения столь тяжких условий подчинения, как Стамбул. Тем не менее, чтобы гарантировать покорность приобретенного анклава, правительство регентши Софьи Алексеевны в 1684 г. вызвало в Москву в качестве своего рода заложников обоих сыновей имеретинского царя, обеспечив им соответствующие рангу условия жизни.
Правда, брат Александра Матвей через 9 лет умер. Но сам будущий начальник Пушкарского приказа за эти годы вошел в ближний круг молодого российского монарха и превратился в одного из его приятелей по играм и развлечениям. К середине 90-х гг. он уже прочно закрепился в кремлевской элите, чему в немалой степени способствовала и женитьба на дочери известного московского боярина Ивана Милославского.
Был Имеретинский и в составе знаменитого «Великого посольства», отправившегося набираться ума-разума в Европу весной 1697 г. По приезде в Голландию Петр I командировал его в Гаагу «бомбардирству учиться», после чего их пути на пару лет разошлись, так как пока грузинский царевич «грыз гранит» пушечной науки, русский царь продолжал свой вояж по государствам просвещенного запада. Вновь встретились они только в 1699 г., когда Александр вернулся в Москву с дипломом, официально подтверждавшим, что он успешно превзошел все премудрости своей новой специальности.
Политическая благонадежность в сочетании со знатным происхождением сделали сына Арчила II почти безальтернативным кандидатом на пост начальника Пушкарского приказа и получение учреждаемого в подражание западным армиям высокопрестижного звания генерал-фельдцейхмейстера, в ведение которого отдавались все вопросы, связанные с бомбардирскими делами. Указ, формально закреплявший за ним эти должности, вышел за три месяца до начала войны с Карлом XII — 30 мая 1700 г.
Насколько знающим профессионалом был на самом деле царевич, мы уже, конечно, никогда точно не узнаем. Но если отталкиваться от реальных результатов его трудов, то волей-неволей возникают сомнения в его компетентности, поскольку российская артиллерия, несмотря на длительные сборы, к войне со Швецией оказалась совершенно неподготовленной.
Достаточно заметить, что пушки к Нарве он сумел доставить лишь через два месяца после начала боевых действий и с минимальным количеством боеприпасов, качество которых к тому же было просто отвратительным. В итоге эффективность бомбардировки крепости получилась совершенно убогой, а ничтожный урон, нанесенный неприятельским укреплениям, делал бессмысленными любые попытки штурма этих бастионов, перечеркивая все усилия, затраченные на проведение операции.
В сражении у Нарвы 30 ноября 1700 г. действия артиллеристов Александра Арчиловича также оказались ниже всякой критики. Располагая подавляющим количественным превосходством, они продемонстрировали полную неспособность хоть как-то повлиять на ход боя. В результате вся материальная часть попала в руки противника. В, плену оказался и сам генерал-фельдцейхмейстер.