– Он сказал вам о своем поединке с Йофуром Ракнисоном?
– Без подробностей. Но я понял, что он теперь король Свальбарда. Это правда?
– Конечно правда. Йорек никогда не врет.
– Кажется, он взялся быть твоим хранителем.
– Нет. Джон Фаа попросил его позаботиться обо мне – он так и делает. Выполняет приказ Джона Фаа.
– Каким образом тут замешан Джон Фаа?
– Скажу, если вы мне кое-что скажете, – ответила она. – Вы мой отец, верно?
– Да. Ну и что?
– А то, что должны были об этом сказать. Такие вещи от людей не скрывают, потому что, когда это выясняется, человек чувствует себя глупо, и это обидно. Ну, узнала бы я, что вы мой отец, – что в этом плохого? Вы могли давным-давно это сказать. Могли сказать и попросить меня, чтобы я держала это в секрете, и я бы держала, даже маленькая. Никому бы не сказала, если бы вы попросили. Я бы так гордилась, что из меня никакими силами этого не вырвали бы, если бы вы велели держать в секрете. А вы молчали. Другим людям говорили, а мне нет.
– Кто тебе сказал?
– Джон Фаа.
– Он сказал, кто твоя мать?
– Да.
– Тогда мне почти нечего добавить. Я не желаю, чтобы меня допрашивал и упрекал нахальный ребенок. Я желаю знать, что ты увидела и что ты делала по дороге сюда.
– Я привезла вам чертов алетиометр, так? – взорвалась Лира. Она чуть не плакала. – Я тащила его сюда из Иордана, прятала его, берегла, – а с нами чего только не было, – я научилась его понимать, тащила его в эту чертову даль, хотя могла бы плюнуть на него и сидеть себе спокойно, а вы даже не сказали «спасибо», и хоть бы немного обрадовались. Сама не знаю, зачем я это сделала. Но сделала, не отступила, даже у Йофура Ракнисона в вонючем дворце не отступила, одна, среди этих медведей, и подбила его на драку с Йореком, чтобы добраться сюда ради вас… А когда вы меня увидели, вы чуть в обморок не упали, словно я какое-то чудище, – прогоняли меня. Вы не человек, лорд Азриэл. Вы мне не отец. Отец так со мной не обошелся бы. Отцы ведь, кажется, любят своих дочерей? Вы меня не любите, и я вас не люблю, вот что. Я люблю Фардера Корама и люблю Йорека Бирнисона; медведя больше люблю, чем отца. И Йорек, точно, любит меня больше, чем вы.
– Ты сама мне сказала, что он только выполняет приказ Джона Фаа. Если собираешься тут сентиментальничать, я не буду тратить на тебя время.
– Тогда забирайте свой чертов алетиометр, а я возвращаюсь с Йореком.
– Куда?
– Во дворец. А появится миссис Колтер со своим Жертвенным Советом – он будет с ними воевать. Если они победят, я тоже умру, мне плевать. А если он победит, то пошлет за Ли Скорсби, и я улечу с ним на шаре…
– Кто такой Ли Скорсби?
– Аэронавт. Мы прилетели с ним сюда, а потом была авария. Вот, берите ваш алетиометр. Он в исправности.
Лорд Азриэл не протянул к нему руки, и она положила его на медную решетку камина.
– Наверное, надо вам сказать, что миссис Колтер летит на Свальбард и, как только узнает, что случилось с Йофуром Ракнисоном, полетит сюда. На дирижабле с кучей солдат, и они всех нас убьют по приказу Магистериума.
– Они до нас не доберутся, – безмятежно ответил лорд Азриэл. Он был настолько спокоен и невозмутим, что ярость в ней слегка остыла.
– Вы этого не знаете, – неуверенно сказала она.
– Знаю.
– У вас что, есть другой алетиометр?
– Для этого мне алетиометр не нужен. А теперь, Лира, расскажи мне о своем путешествии сюда. Начни с самого начала. Рассказывай все.
И она стала рассказывать. Начала с того, как пряталась в Комнате Отдыха, потом о Жрецах и похищении Роджера, о своем пребывании у миссис Колтер и дальше, все подряд.
Это было длинное повествование, и, закончив его, она сказала:
– А теперь я хочу знать одно, и, по-моему, имею право знать, как имела право знать, кто я на самом деле. И если про меня вы мне не сказали, то про это должны сказать взамен. Что такое Пыль? И почему ее все боятся?
Он посмотрел на нее, как бы прикидывая, поймет ли она то, что он скажет. Он никогда не смотрел на нее серьезно, подумала Лира; до сих пор он вел себя с ней как взрослый, потакающий милым проказам. Но сейчас, по-видимому, решил, что она созрела.
– Пыль – это то, что позволяет работать алетиометру, – сказал он.
– Ага… я уже думала об этом! Но что еще? Как о ней узнали?
– В каком-то смысле, церковь всегда о ней знала. Она толковала о ней веками, только называла иначе.
Но несколько лет назад, в Московии, некто Борис Михайлович Русаков обнаружил новый вид элементарных частиц. Ты слышала об электронах, протонах, нейтрино и остальных? Они называются элементарными частицами потому, что их уже нельзя раздробить: внутри у них нет ничего, кроме их самих. Так вот, эта новая частица тоже была элементарной, но ее было очень трудно измерить, потому что она не вступает в обычные взаимодействия. Больше всего озадачивало Русакова то, что эти новые частицы как будто скапливаются возле людей, как будто притягиваются к ним. И особенно к взрослым. К детям тоже, но гораздо слабее, пока их деймоны не приобретали постоянного вида. В возрасте полового созревания они начинают притягивать Пыль, и она оседает на них так же, как на взрослых.
Обо всех таких открытиях, поскольку они имеют отношение к доктринам церкви, должен объявлять Магистериум в Женеве. А открытие Русакова было настолько странным и неправдоподобным, что Инспектор Дисциплинарного Суда Консистории заподозрил Русакова в том, что он одержим дьяволом. Инспектор произвел изгнание беса в лаборатории, допросил Русакова по правилам Инквизиции, но в конце концов церковь вынуждена была признать, что Русаков не лжет и не обманывает ее: Пыль действительно существует.
Теперь необходимо было выяснить, что это такое. Учитывая характер церкви, вывод мог быть только один. Магистериум решил, что Пыль – физическое проявление первородного греха. Ты знаешь, что такое первородный грех?
Лира скривила рот. Как будто она снова в Иордане и ее экзаменуют по наполовину выученному предмету.
– Вроде знаю, – сказала она.
– Нет, не знаешь. Подойди к полке за письменным столом и принеси мне Библию.
Лира подала отцу толстую черную книгу.
– Ты помнишь рассказ об Адаме и Еве?
– Конечно. Ей нельзя было есть плод, а змей соблазнил ее, и она съела.
– Что было потом?
– Ну… Их выгнали. Бог выгнал их из сада.
– Бог не велел им есть плод, потому что они умрут. Помнишь, они жили голыми в саду, они были как дети, их деймоны принимали любой вид, какой им хотелось. Но вот что произошло.
Он открыл книгу на третьей главе Бытия и стал читать:
«– И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть,
Только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть.
И сказал змей жене: нет, не умрете;
Но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло.
И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что откроет человеку истинный вид его деймона; и взяла плодов его, и ела; и дала также мужу своему, и он ел.
И открылись глаза у них обоих, и увидели они истинный вид их деймонов, и говорили с ними.
Но когда муж и жена познали своих деймонов, увидели они в себе большую перемену, ибо до сих пор они были как одно с тварями полевыми и небесными, и не было между ними разницы.
И они увидели разницу, и узнали добро и зло; и узнали стыд, и сшили смоковные листья, чтобы прикрыть наготу…»
Он закрыл книгу.
– Так в мир пришел грех, – сказал он, – грех, и стыд, и смерть. Он пришел в тот момент, когда их деймоны приняли постоянный вид.
– Но… – Лира пыталась подобрать нужные слова. – Но это же неправда? Не такая правда, как химия или механика, не такая? На самом деле Адама и Евы не было? Кассингтоновский Ученый сказал мне, что это вроде сказки.
– Кассингтоновская стипендия по традиции дается вольнодумцу, атеисту; его дело – подвергать сомнению веру Ученых. Ничего другого он и не мог сказать. Но ты думай об Адаме и Еве как о мнимом числе, как о квадратном корне из минус единицы: никаких конкретных доказательств, что оно существует, ты не увидишь, но, включая его в свои уравнения, ты можешь делать самые разные выкладки, которые без него были бы немыслимы.
Во всяком случае, церковь учила этому тысячелетиями. И когда Русаков открыл Пыль, наконец-то появилось физическое доказательство того, что произошло, когда невинность сменилась опытом.
Кстати, и само слово «Пыль» навеяно Библией. Сперва она называлась Частицами Русакова, но потом кто-то указал на любопытный стих в конце третьей главы Бытия, где Бог проклинает Адама за то, что он отведал плода.
Он снова раскрыл Библию и показал это место Лире. Она прочла:
«В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты, и в прах возвратишься».
Лорд Азриэл сказал:
– «Прах» – это Пыль, и ученых церкви всегда смущал перевод этого стиха. Некоторые говорят, что читать следует не «в прах возвратишься», а: «будешь подвержен праху»; другие говорят, что весь стих содержит игру слов, основанную на «земле» и «прахе», и на самом деле означает, что Бог признает частичную греховность своей природы. Согласия нет. И не может быть, потому что текст искажен. Но жалко было не воспользоваться удобным словом, и частицы стали называться Пылью.
– А что насчет Жрецов? – спросила Лира.
– Жертвенный Совет… Шайка твоей матери. Очень умно было с ее стороны воспользоваться возможностью и выстроить для себя политическую опору, но она, как ты, наверное, заметила, умная женщина. А Магистериуму очень удобно держать под своим крылом разнообразные политические организации. Можно их стравливать между собой и, если одна возьмет верх, можно сделать вид, что вы поддерживали ее с самого начала, а если она не оправдает ожиданий, объявить ее отступнической и действовавшей самовольно.