Теперь она была на пути в Лондон, сидя рядом с иллюминатором цеппелина. Небольшие когтистые задние лапы горностая Пантелеймона опирались на ее бедро, а его передние лапы были прижаты к стеклу, через которое он пристально глядел. С другой стороны Лиры сидела госпожа Коултер, разбирая бумаги, но вскоре она убрала их и заговорила. Такой блестящий разговор! Лира была опьянена. На этот раз речь шла не о Севере, а о Лондоне, ресторанах и танцзалах, приемах в посольствах или министерствах, интригах между Уайт Холлом и Вестминстером. Лира была очарована этим больше, чем изменяющимся пейзажем под воздушным кораблем. Все, что говорила госпожа Коултер, казалось, несло аромат взрослости, тревожащий, но в то же время соблазнительный: это был аромат шарма.
Посадка в Садах Фалькесхолл, переправа через широкую коричневую реку, большая группа особняков на Набережной, где тучный швейцар (что-то вроде привратника с медалями) поприветствовал госпожу Коултер и подмигнул Лире, незаметно оценивающей его размеры.
И, наконец, квартира…
Лира могла только открыть рот от удивления.
За свою короткую жизнь Лира видела много красивых вещей, но это была красота Колледжа Джордан, грандиозная, каменная и мужественная красота Оксфорда. В Колледже Джордан было много великолепного, но не было ничего симпатичного. В квартире госпожи Коултер всё было симпатично. Все было залито светом благодаря широким окнам, выходящим на юг. Стены были покрыты обоями в нежную золотисто-белую полоску. Очаровательные картины в позолоченных рамах; старинное зеркало, причудливые подсвечники с ямтарическими лампами под абажурами с оборками; диванные подушки, тоже с оборками, и цветочная кайма вдоль карниза, и мягкий зеленый ковер под ногами; и все было покрыто, как показалось наивным глазам Лиры, очаровательными маленькими фарфоровыми коробочками и фигурками пастушек и арлекинов.
Госпожа Коултер улыбнулась, заметив ее восхищение.
— Да, Лира, — сказала она, — мне надо многое показать тебе! Снимай пальто, и я отведу тебя в ванную. Ты сможешь умыться, и затем мы позавтракаем и пойдем за покупками.
Ванная вызвала новую волну удивления. Лира привыкла мыться с грубым желтым мылом в щербатом тазу, где вода, шедшая из кранов, была в лучшем случае теплой и часто ржавой. А здесь вода была горячей, мыло — розовое и ароматное, полотенца — толстые и мягкие, как облако. А вокруг тонированного зеркала были маленькие розовые лампы, и когда Лира посмотрела в него, она увидела мягко освещенную фигуру, совсем не похожую на Лиру, которую она знала.
Пантелеймон, принявший форму деймона госпожи Коултер, сел на край ванны, строя Лире гримасы. Она столкнула его в мыльную воду и внезапно вспомнила про Алетиометр в кармане пальто. Она оставила пальто на стуле в другой комнате. Она обещала Мастеру сохранить его в тайне от госпожи Коултер…
Лира запуталась. Госпожа Коултер была так добра и мудра, а, если принять во внимание, что Лира видела, как Мастер пытался отравить Дядю Азраэля, то трудно решить, кому из них она должна повиноваться.
Она быстро вытерлась насухо и поспешила назад в гостиную, где, конечно же, всё ещё лежало нетронутым её пальто.
— Ты готова? — Спросила госпожа Коултер. — Я думаю, что мы пойдем на завтрак в Королевский Арктический институт. Я — одна из немногих женщин, его членов, так что я могла бы воспользоваться своими привилегиями.
Двадцатиминутная прогулка привела их к большому зданию с каменным фасадом. Они сидели в широкой столовой с белоснежными скатертями и блестящим серебром на столах и ели телячью печень и бекон.
— Телячья печень — хорошая еда, — рассказывала госпожа Коултер, — а так же печень тюленя, но если в Арктике ты вдруг окажешься без еды, ни в коем случае не ешь печень медведя. Она полна яда, который убьет тебя в считанные минуты.
Пока они ели, госпожа Коултер показывала некоторых членов института, сидевших за другими столами.
— Видишь пожилого джентльмена с красным галстуком? Это — Полковник Карборн. Он первым осуществил полёт на воздушным шаре на Северный полюс. А высокий человек у окна, который только что поднялся — доктор Сломанная Стрела.
— Он — Скраелинг?
— Да. Он нанес на карту океанские потоки в Великом Северном Океане…
Лира смотрела на этих великих людей с любопытством и страхом. Они были Мудрецы, без сомнения, но они были также исследователями. Доктор Сломанная Стрела знает о печени медведя, а Лира сомневалась, знал ли об этом Библиотекарь Колледжа Джордан.
После завтрака госпожа Коултер показала ей некоторые из драгоценных арктических реликвий в библиотеке института: гарпун, которым был убит великий кит Гримссдур; камень с надписью на неизвестном языке, который был найден в руке исследователя Лорда Руха, замерзшего до смерти в своей одинокой палатке; огнеметатель, используемый Капитаном Гудзоном в его знаменитом путешествии на Землю Ван Тирена. Госпожа Коултер рассказала историю каждой реликвии, и Лира почувствовала, как сердце наполняется восхищением этими великими, храбрыми, далекими героями.
Потом они пошли делать покупки. Всё в этот необычный день было новым для Лиры, но посещение магазина было просто головокружительным. Войти в обширное здание, заполненное красивой одеждой, где её позволяют примерять, где можно смотреть на себя в зеркалах… И одежда была такой милой… Одеждой Лиру обеспечивала миссис Лонсдейл, и в основном она была перешитой и штопанной. У Лиры редко бывали новыевещи, a те, что она имела, были выбраны для того, чтобы их носить, а не хорошо в них выглядеть. Лира никогда ничего не выбирала для себя. А теперь госпожа Коултер предлагала одно, хвалила другое и платила за все сразу, и так далее…
Когда они закончили, Лира разрумянилась, и глаза её блестели от усталости. Госпожа Коултер заказала упаковку и доставку большинства одежды и взяла одну или две вещи с собой, когда она и Лира возвращались назад на квартиру.
Потом была ванна с пышной ароматной пеной. Госпожа Коултер зашла в ванную, чтобы вымыть Лире волосы. Она не терла и скребла, как миссис Лонсдейл. Она была нежна. Пантелеймон наблюдал с огромным любопытством, пока госпожа Коултер не взглянула на него, и он понял, что она подразумевала, и отвернулся, скромно отведя глаза от женских тайн, так же, как и золотая обезьяна. Раньше ему никогда не приходилось отворачиваться от Лиры.
После ванны — теплый напиток с молоком и травами и новая фланелевая ночная рубашка с тиснеными цветами, обшитая по низу тюленьим мехом, и овчинные тапочки, окрашенные в нежно-синий цвет; и затем — в постель.
Какая мягкая эта постель! Какой мягкий ямтарический свет на прикроватном столике! И какая уютная спальня, с небольшими шкафчиками, туалетным столиком, комодом, куда вошла бы ее новая одежда, ковром от одной стены до другой, симпатичными занавесками в звездах, месяцах и планетах! Лира лежала, одеревеневшая, слишком усталая, чтобы спать, слишком восхищенная, чтобы думать о чем-нибудь.
Когда госпожа Коултер пожелала ей спокойной ночи и вышла, Пантелеймон дернул Лиру за волосы. Лира отпихнула его в сторону, но он прошептал:
— Где вещь?
Лира поняла сразу, что он имел в виду. Её старое потертое пальто висело в платяном шкафу. Спустя несколько секунд, она была уже снова в кровати, сидя со скрещенными ногами при свете лампы. Пантелеймон внимательно наблюдал, как она разворачивает черный бархат и смотрит на вещь, которую дал ей Мастер.
— Как он это назвал? — прошептала она.
— Алетиометр.
Не имело смысла выяснять, что это означает. Это тяжело лежало в ее руках, сверкая стеклом циферблата, золотой корпус был изящно обработан. Это очень напоминало часы, или компас. У этого были стрелки, показывающие на места на лимбе, но вместо цифр или точек компаса там были несколько маленьких картинок, каждая из них была прорисована с необыкновенной точностью, как будто бы самой лучшей и тонкой соболиной кисточкой на слоновой кости. Она повернула лимб, чтобы разглядеть картинки. Там был якорь, песочные часы, увенчанные черепом, хамелеон, бык, улей… Всего — тридцать шесть, Лира даже не могла предположить, что они могли означать.
— Там колесико, посмотри, — сказал Пантелеймон, — попробуй, можешь ли ты повернуть его.
Действительно, там было три маленьких рифленых колесика, и каждое из них приводило в движение одну из трех коротких стрелок, которые передвигались по лимбу, мягко пощелкивая. Их можно было установить так, чтобы они указывали на любую из картинок. И как только они щелкали, вставая в позицию, указывающую точно в центре картинки, они больше не двигались.
Четвертая стрелка была более длинной и тонкой, и, казалось, была сделана из более тусклого металла, чем остальные три. Лира не могла управлять ее движением вообще; она вращалась, как хотела, подобно игле компаса, за исключением того, что она не останавливалась.
— Метр означает измеряющий, — сказал Пантелеймон. — Как термометр. Так сказал намКапеллан.
— Да, но об этом можно легко догадаться, — шепнула она назад. — Как ты думаешь, для чего это?
Но они так и не смогли понять. Лира потратила бездну времени, вращая стрелки, чтобы указать на тот или другой символ (ангел, шлем, дельфин; глобус, лютня, компас, свеча, молния, лошадь), и наблюдая вращение длинной иглы в её непрекращающемся беспорядочном пути, и, хотя она ничего не поняла ничего, она была заинтересована и восхищена сложностью и детальностью. Пантелеймон стал мышью, чтобы подобраться поближе, и встал своими крошечными лапами на край Алетиометра, его чёрные глаза-кнопки сверкали любопытством, когда он наблюдал колебание иглы.
— Как ты думаешь, что Мастер хотел сказать о Дяде Азраэле? — спросила Лира.
— Возможно, мы должны сохранить это и отдать ему.
— Но Мастер собирался отравить его! Возможно — наоборот. Возможно, он хотел сказать — не отдавать это ему.
— Нет, — сказал Пантелеймон, — это от неё мы были должны его прятать.
Раздался мягкий стук в дверь.