Время от времени перед ней вставала широкая освещенная улица, где гудели и искрили трамваи под ямтарическими проводами. Для пересечения лондонских улиц существовали правила, но она ими пренебрегала; когда же её кто-нибудь окликал, Лира убегала.
Хорошо быть снова свободной. Она знала, что Пантелеймон, мягко ступая кошачьими лапами позади нее, испытывал ту же радость, что и она, снова оказавшись на открытом воздухе, даже если это был мрачный воздух Лондона, пропитанный дымом, сажей и лязгом металла. Настанет момент, когда придётся обдумать то, что они услышали в квартире госпожи Коултер, но не сейчас. И, в конце концов, нужно будет найти место, где можно поспать.
На перекрестке у угла большого универмага, чьи окна ярко отсвечивали на мокром тротуаре, находился фургон-кафе: маленький домик на колесах с прилавком под деревянной откидной створкой, которая качалась, подобно тенту. Желтый свет мерцал внутри, и аромат кофе распространялся вокруг. Одетый в белое пальто владелец, наклонившись над прилавком, разговаривал с двумя или тремя клиентами.
Это было соблазнительно. Лира шла уже больше часа, ей было холодно и сыро. С Пантелеймоном в образе воробья, она подошла к прилавку, чтобы привлечь внимание владельца.
— Чашку кофе и сандвич с ветчиной, пожалуйста, — сказала она.
— Вы гуляете очень поздно, моя дорогая, — ответил мужчина в цилиндре и белом шелковом кашне.
— Да, — сказала она, отворачиваясь и глядя на оживленный перекресток. Театр поблизости только что опустел, и толпа бурлила перед ярко освещенным фойе, ища такси и закутывая плечи в пальто. С другой стороны был вход вокзала Чтоник, где еще большая толпа сновала вверх и вниз по ступеням.
— Все готово, милая, — сказал хозяин. — Два шиллинга.
— Позвольте мне заплатить, — сказал человек в цилиндре.
— Почему бы и нет? — подумала Лира. — Я бегаю быстрее, чем он, а деньги могут мне понадобиться позже.
Человек в цилиндре положил монету на стойку и улыбнулся ей. Его деймон был лемуром. Он цеплялся за отворот пальто, пристально смотря на Лиру круглыми глазами.
Она откусила от сандвича и взглянула на оживленную улицу. Лира понятия не имела, где находится, потому что никогда не видела карту Лондона, и даже не знала, насколько он велик и как далеко надо идти, чтобы найти деревню.
— Как Вас зовут? — спросил человек.
— Алиса.
— Красивое имя. Позвольте мне капнуть этого в Ваш кофе… это согреет Вас…
Он начал отвинчивать крышку серебряной фляги.
— Не нужно, — сказала Лира. — Я люблю обычный кофе.
— Держу пари, вы никогда раньше не пробовали бренди, подобное этому.
— Пробовала. Я тут же заболела. Я выпила целую бутылку. Почти.
— Как хотите, — сказал мужчина, наклоняя флягу над своей кружкой. — Куда это Вы идете совсем одна?
— Встречать отца.
— Кем он работает?
— Он убийца.
— Кто?
— Я же сказала, убийца. Это его профессия. Сегодня ночью он работает. У меня здесь для него чистая одежда, потому что обычно после работы он возвращается весь в крови.
— А! Вы шутите.
— Нет.
Лемур тихо мяукнул и медленно вскарабкался на плечо мужчины, чтобы вглядеться в нее поближе. Лира бесстрастно допивала кофе и доедала сандвич.
— Доброй ночи, — сказала она. — Я вижу, мой отец уже пришел. Похоже, он сердится.
Человек в цилиндре оглянулся, и Лира поспешила к толпе у театра. Как бы она ни хотела посмотреть на вокзал Чтоник (Госпожа Коултер говорила, что это не подходит для людей их класса), ещё сильнее она опасалась попасть в ловушку под землёй; лучше уж находиться на открытом пространстве, где при необходимости можно убежать.
Лира все шла и шла, а улицы темнели и пустели. Моросил мелкий дождь, но даже если бы не было облаков, городское небо было слишком освещённым, чтобы увидеть звезды. Пантелеймон полагал, что они двигаются на север, но кто знает?
Бесконечные улицы с одинаковыми кирпичными домиками, с садами, в которых хватало места только для ящика с мусором; большие мрачные фабрики за проволочными заборами, с одной лишь ямтарической лампой, холодно сияющей высоко на стене, и громко храпящим сторожем; иногда унылая часовня, отличающаяся от завода только крестом. Один раз она попробовала открыть какую-то дверь, чтобы услышать стон из-под скамейки в футе от себя в темноте. Она увидела, что двор был полон спящих фигур, и убежала.
— Где мы будем спать, Пан? — спросила она, пока они тащились вниз по улице мимо закрытых магазинов.
— Где-нибудь по пути.
— Но я все же не хочу быть замеченной. Здесь всё на виду.
— Здесь есть канал…
Он глядел влево на обочину проселочной дороги. Действительно, там угадывалось темное мерцание, указывая на открытое водное пространство, и, когда они осторожно спустились посмотреть, то нашли канал, с дюжиной барж, привязанных к мосткам. Некоторые были пусты и их борта высоко поднимались над водой; другие, тяжело нагруженные, низко сидели в воде под кранами, похожими на виселицы. Тусклый свет мерцал в одном из окон деревянной хижины, и ниточка дыма поднималась от металлического дымохода; единственный свет исходил от лампы, высоко висящей на стене склада, и от портового крана, оставляя землю во мраке. На причалах были сложены бочки с угольным спиртом, штабеля огромных круглых бревен, бухты прорезиненного кабеля.
Лира на цыпочках подошла к хижине и заглянула в окно. Старик увлечённо читал газету «История картины», покуривая трубку, а его деймон-спаниэль в это время спал на столе, свернувшись клубком. Пока она наблюдала, человек поднялся, снял закопчёный чайник с железной печки и налил горячей воды в треснутую кружку. Затем он вновь погрузился в чтение.
— Может попросить его впустить нас, Пан? — прошептала она, но тот словно сошёл с ума — он превратился в летучую мышь, в сову, снова в кота. Лира огляделась, пытаясь понять, что его напугало, а потом одновременно с деймоном увидела ИХ: двух людей, бегущих к ней с разных сторон. Ближайший к ней держал сеть.
Пантелеймон издал резкий крик и бросился как леопард на деймона ближайшего из незнакомцев — дикую лису, отбрасывая ее назад и борясь с ногами ее хозяина. Мужчина ругнулся и свернул в сторону, и Лира метнулась мимо него к открытому пространству верфи. Нельзя было допустить оказаться зажатой в угол.
Пантелеймон, ставший орлом, устремился к ней и закричал: «Налево! Налево!»
Лира свернула с пути, увидела промежуток между бочками угольного спирта и краем рифленого железного навеса, и пулей устремилась туда.
Но эти сети!
Она услышала свист в воздухе, и что-то стегнуло и сильно ужалило ее в щеку, и отвратительные просмоленные нити хлестнули в лицо, руки, запутали и задержали ее, и она упала, напрасно рыча, вырываясь и борясь.
— Пан! Пан!
Но деймон-лисица рвала кота Пантелеймона, и Лира, чувствуя боль в собственном теле, громко вскрикнула, когда тот упал. Один мужчина стремительно обвязывал её веревками, вокруг горла, тела, головы, обвязывая ее снова и снова на мокрой земле. Она была беспомощна, прямо как муха, попавшая в паучьи сети. Бедный раненый Пан полз к ней, с деймоном-лисой, вцепившейся в его спину. У него не осталось больше сил даже на перевоплощение. Другой мужчина оказался лежащим в луже со стрелой в шее…
Мир сразу прояснился, когда человек с сетью заметил это.
Пантелеймон поднялся и моргнул, затем последовал глухой звук, и мужчина, задыхаясь, проковылял мимо Лиры, которая вскрикнула от ужаса: из него текла кровь!
Топот ног, и кто-то оттащил мужчину в сторону и согнулся над ним. Другие руки приподняли Лиру, нож прорезал нити, и они упали одна за другой. Она стянула их с себя, фыркая, и бросилась обнимать Пантелеймона.
Стоя на коленях, она повернулась поглядеть на пришедших. Три темных человека, один вооруженный луком, остальные ножами; и когда она обернулась, лучник поперхнулся.
— Это не Лира?
Знакомый голос, но она не могла его узнать, пока он не выступил вперед и ближайший луч света не упал на его лицо и на деймона-ястреба на плече. Вспомнила! Бродяжник! Настоящий Оксфордский бродяжник!
— Тони Коста, — сказал он. Помнишь? Ты часто играла с моим младшим братом Билли на лодках в Джерико, пока его не забрали Глакожеры.
— О Боже, Пан, мы спасены! — прорыдала она, но потом одна мысль пришла ей в голову: это его лодку она похитила в тот раз. А если он вспомнит?
— Лучше пойдем с нами, — сказал он. — Ты одна?
— Да. Я убегала…
— Ладно, больше не разговаривай. Просто веди себя тихо. Джаксер, перенеси тела в тень. Керим, смотри по сторонам.
Лира поднялась, дрожа, прижимая кота-Пантелеймона к груди. Он извивался, пытаясь посмотреть на что-то, и Лира проследила за его пристальным взглядом, понимая и внезапно заинтересовываясь: что случилось с деймонами мертвецов? Они исчезали, таков был ответ; исчезали и дрейфовали куда-то подобно частицам дыма, как бы следуя за хозяевами. Пантелеймон отвел глаза, и Лира на ощупь поспешила за Тони Коста.
— Что вы здесь делаете? — спросила она.
— Тихо, девочка. И так много неприятностей, не добавляй лишних. Мы поговорим на лодке.
Он вел ее по маленькому деревянному мосту в самое сердце бухточки. Двое других мужчин неслышно шли за ними. Тони повернул на деревянный причал, следуя линии берега, откуда он ступил на борт узкой лодки, и распахнул дверь в каюту.
— Залезай, — сказал он. — Быстрее.
Лира послушалась, щупая свою сумку (с которой она никогда не расставалась, даже попав в сеть), чтобы убедиться, что алетиометр все еще там. В длинной узкой каюте, в свете фонаря на крючке, она увидела полную властную женщину с серыми волосами, сидящую за столом с газетой. Лира узнала в ней мать Билли.
— Кто это? — спросила женщина. — Никак Лира?
— Правильно, Ма, но мы должны уходить. Мы убили двоих у бухты. Мы думали то были Глакожеры, но наверно это турецкие торговцы. Они поймали Лиру. Я не прочь поговорить, но только на пути отсюда.
— Иди сюда, дитя мое, — сказала Ма Коста.