— Разумеется.
— Итак, в этом городе действует филиал организации под названием Северная Компания Современных Исследований, которая официально ищет минералы, но на самом деле подчинятся некоей Общей Коллегии Жертвенников Лондона. Эта организация, как я случайно узнал, привозит на Север детей. В городе об этом мало известно; правители Норровея официально не в курсе происходящего. Дети здесь не задерживаются. Их увозят на какой-то отдаленный остров.
— Вы знаете куда, доктор Ланселиус?
— Нет. Я бы сказал, если бы знал.
— А вы знаете, что там с ними делают?
Впервые с начала разговора доктор Ланселиус взглянул на Лиру. Она бесстрастно встретила его взгляд. Маленькая зеленая змея подняла голову с воротника консула, и тонкий язычок несолько раз мелькнул у уха доктора Ланселиуса.
Консул продолжил:
— Я слышал фразу «процесс Майштадт», связанную с похищениями. Думаю, они используют это выражение, чтобы не объяснять, что именно ни делают. Я также слышал слово «Вмешательство», но не знаю, что оно означает.
— Сейчас в городе есть похищенные дети? — спросил Фардер Корам.
Он гладил мех своего деймона, пока та в напряжении сидела у него на коленях. Лира обратила внимание, что деймон перестала мурлыкать.
— Нет, думаю нет, — покачал головой доктор Ланселиус. — Группа человек из двенадцати приезжала неделю назад, но уехала позавчера.
— О! Совсем недавно? Это нас обнадеживает. Как они уехали отсюда, доктор Ланселиус?
— На санях.
— И вы не знаете, куда они отправились?
— Нет. Нам это неинтересно.
— Да, это понятно. Тогда, сейчас, после того, как вы честно рассказали мне все, что знаете, я хотел бы задать вам еще один вопрос. Если бы вы были на моем месте, какой вопрос вы задали бы Консулу Ведьм?
Впервые с начала беседы доктор Ланселиус улыбнулся.
— Я бы спросил, как я могу нанять боевого медведя, — объявил он.
Лира выпрямилась и почувствовала, как сильно стукнуло сердце Пантелеймона.
— Я думал, что все боевые медведи состоят на службе у Коллегии Жертвенников, — удивился Фардер Корам. — То есть, у компании Северные Исследования, или как там они себя называют.
— Есть по крайней мере один, с которым можно попытаться договориться. Вы найдете его на станции саней, в конце улицы Лангокур. Он там зарабатывает себе на жизнь. Но, зная его характер и страх, который он вызывает у собак, могу предположить, что он там не задержится.
— Значит он отступник?
— Похоже на то. Его зовут Йорек Барнисон. Вы спросили, что бы спросил я, и я ответил вам. А теперь я скажу вам, что бы я сделал: я бы не упустил шанс пригласить в экспедицию боевого медведя, даже если бы он находился в другом городе за много миль, что уж говорить о станции саней неподалеку.
Лира едва справлялась с нетерпением. Фардер Корам, однако, хорошо знал этикет официальных встреч, а потому спокойно взял с тарелки еще один медовый пирог со специями. Доктор Ланселиус, тем временем, повернулся к Лире.
— Насколько мне известно, у тебя есть алетиометр, — сказал он, немало удивив девочку, ибо откуда доктор мог узнать о приборе?
— Да, — подтвердила она и, при поддержке Пантелеймона, выразившегося в несильном щипке, добавила. — Вы хотите посмотреть на него?
— Очень хотел бы.
Довочка неловко вытащила прибор из водонепроницаемой сумки и передала консулу бархатную упаковку. Доктор Ланселиус открыл ее и с величайшей осторожностью поднес алетиометр к лицу, рассматривая его как Ученый рассматривает редкий манускрипт.
— Какая изысканная работа, — прошептал он. — Я видел и другие образцы, но ни один не был столь изящен, как этот. А у тебя есть книги для его чтения?
— Нет, — начала Лира, но прежде чем она успела сказать что-то еще, в разговор вмешался Фардер Корам.
— Нет, и очень сожалеем об этом, поскольку несмотря на обладание алетиометром, мы не можем читать его предсказания. Это такая же тайна, как и состав чернил которые Хиндусы использовали для предсказания будущего. А ближайшая книга для чтения, о которой я слышал, находится в аббатстве Святого Иоанна в Гейдельберге.
Лира поняла, почему Фардер Корам не позволил ей вести беседу: он не хотел, чтобы доктор Ланселиус узнал о даре девочки. Но она видела то, чего Фардер Корам видеть не мог, а именно волнение деймона доктора Ланселиуса, и сразу поняла, что притворство не доведет до добра.
И Лира заговорила, обращаясь то ли к доктору Ланселуису, то ли к Фардеру Кораму:
— Вообще-то я могу читать его.
Ей ответил консул:
— Это говорит о твоей мудрости. А как прибор попал к тебе?
— Мастер Джорданского колледжа в Оксфорде дал мне его, — обяснила Лира. — Доктор Ланселиус, вы знаете, кто сделал алетиометр?
— Говорят, что все алетиометры были созданы в Праге, — начал консул. — Ученый, который изобрел эти приборы, очевидно пытался обнаружить способ измерять степень влияния планет, согласно идеям астрологии. Он хотел создать устройство, которое тянулось бы к влиянию Марса или Венеры так же, как стрелка компаса тянется к северному полюсу. Ему не удалось воплотить в жизнь свои идеи, но собранный механизм реагировал на что-то, хотя никто не понимал, на что именно.
— А почему решили нарисовать символы?
— Ну, дело было в семнадцатом веке. Тогда символы и знаки царили во всех областях науки. Строения и картины создавались так, чтобы их можно было читать как книги. Все имело второй смысл; если заполучить нужный словарь, можно читать саму Природу. Так что неудивительно, что нашлись философы, которые использовали символизм своего времени, чтобы переводить знания, поступающие из таинственного источника. Но, знаешь, их всерьез не использовали почти два века.
Доктор Ланселиус вернул прибор Лире и добавил:
— Можно я задам вопрос? Без книг для чтения, как ты трактуешь показания?
— Я должна очистить разум, а потом смотреть как в воду. Нужно позволить глазам найти правильный уровень, потому что только он будет в фокусе. Примерно так.
— А можешь показать мне, как ты это делаешь?
Лира посмотрела на Фардера Корама, желая сказать да, но ожидая одобрения. Мужчина кинул.
— Что мне спросить? — спросила Лира.
— Каковы намерения Татаров относительно Камчатки?
Это было нетрудно. Лира протянула пальцы к верблюду, который означал Азию, которая, свою очередь, означала татар; к рогу изобилия, который означал Камчатку из-за ее золотых шахт; и к муравью, который означал деятельность, а значит цель и намерения. Потом она замерла, позволив разуму удержать все три символа в фокусе и расслабилась в ожидании ответа, который пришел почти сразу. Длинная игла задрожала на дельфине, шлеме, ребенке, якоре, танцуя между ними и касаясь тигеля в сложном узоре, который глаза Лиры отслеживали без колебаний, но который был непонятен присутствующим мужчинам.
Когда движения стрелки несколько раз повторились, Лира подняла глаза. Она моргнула раз или два, словно выходя из транса, и объявила:
— Они притворятся, что собираются в атаку, но на самом деле не собираются развязывать войну, потому что расстояние слишком велико и им придется опасно растянуть войска.
— Расскажешь мне, как ты прочитала это?
— Одно из значений дельфина это игра, он любит разыгрывать, — объяснила Лира. — Я знаю, что это пятнадцатый символ, потому что стрелка остановилась пятнадцать раз, и именно это я видела очень четко. А шлем означает войну. Объединив эти символы, можно сказать, что кто-то собирается на войну, но на самом деле просто создает видимость. А ребенок позволяет добавить — это означает трудность — что атаковать будет слишком трудно, потому что войска будут растянуты как якорная веревка. В общем, я так это вижу.
Доктор Ланселиус кивнул.
— Изумительно, — обявил он. — Я очень благодарен тебе. Я это не забуду.
Потом он странно покосился на Фардера Корама, и снова взглянул на Лиру.
— Могу я попросить тебя еще раз продеймонстрировать нам свои способности? — спросил он. — Если ты выглянешь из окна, ты увидишь навес с висящими на стене ветками облачных сосен. Одной из них пользовалась Серафина Пеккала, остальных она не касалась. Можешь найти нужную?
— Конечно! — закричила Лира, горя желанием еще раз продеймонстрировать свое умение. Она взяла алетиометр и заторопилась наружу. Ей хотелось посмотреть на облачные сосны, которые ведьмы использовали для полетов, и которые Лира никогда не видела.
Мужчины стояли у окна и смотрели, как маленькая девочка пробиралась к навесу по глубокому снегу — Пантелеймон прыгал рядом с ней в виде зайца — потом остановилась перед висящими ветками, опустив голову и вглядываясь в прибор. Вскоре она потянулась и уверенно взяла одну веточку из множества висящих.
Доктор Ланселиус кивнул.
Лира, взволнованная и горящая желанием взлететь, подняла ветку высоко над головой и побежала к дому, играя в ведьму. Консул повернулся к Фардеру Кораму и тихо спросил:
— Вы понимаете, что это за ребенок?
— Она дочь лорда Азраэля, — сказал Фардер Корам. — А ее мать миссис Коултер из Коллегии Жертвенников.
— А помимо этого?
Старому бродяжнику пришлось покачать головой.
— Нет, — признался он. — Больше я ничего не знаю. Но она странное невинное создание, и я ни за что не причинил бы ей вреда. Как ей удается читать алетиометр, я не могу себе представить, но я верю ей, когда она толкует его. Почему, доктор Ланселиус? Что вы знаете о ней?
— Много веков среди ведьм ходили слухи об этом ребенке, — начал консул. — Потому что ведьмы жили так близко к месту, где вуаль между мирами тонка, что слышали как бессмертные время от времени шептали нам голосами созданий, которые могут перемещаться между мирами. Они говорили о ребенке, чье великое предназначение может быть исполнено только где-то в другом месте — не в этом мире — но далеко за ним. Без этого ребенка мы все умрем. Так говорят ведьмы. Но ребенок должен выполнить предназначение, не зная, что делает, потому что в ее незнании наше спасение. Понимаете, Фардер Корам?